Под нами Берлин - Ворожейкин Арсений Васильевич (читаемые книги читать txt) 📗
Сколько горя, страданий принесли нам немцы! Злоба, ненависть кипела в нас. «Хочешь жить — убей немца!» — призывали газеты, лозунги… И мы били врага, не жалея себя, и порой в огне сражений казалось, что все немцы — фашисты.
Не забыть случай в Инстенбурге. Его только что взяли наши войска. Город целехонький. Но в нем ни одного немца. Холодно. Вижу, как наш уже немолодой солдат поджег деревянную веранду у трехэтажного каменного здания.
— Зачем ты это сделал?
— Руки погреть. Шибко озябли.
— Но это безобразие! Неужели непонятно?
— Да, товарищ майор, безобразие. Это я понимаю, — виновато и горестно говорил солдат. — Но обидно: у нас, где они побывали, развалины и пепел… А тут ничто не тронуто. Как же теперь быть-то? Неужели после всего, что они наделали, мы им так все и отдадим, а сами заново будем строить?
Ничего я больше не сказал солдату. Видимо, ненависть, подобно материальной вещи, имеет инерцию. Да и только ли инерцию? За годы войны она у многих стала чувством, почти равным инстинкту. Такая ненависть может совсем потухнуть только со смертью преступников. А фашизм пока еще жив и борется. Значит, и ненависть живет в крови, в мыслях, и не так-то просто ее сдерживать одним холодным рассудком.
Наступил апрель. Конец господству зимы. Однако по ночам она еще упорно цепляется за свое былое могущество. Зато днем пылают снега под солнцем. Вешние воды и тепло, набирая силы, бурными потоками сметают с земли ледяные оковы.
Этот апрель особенный — последний военный апрель. Линия фронта проходила па Одеру и Нейсе в шестидесяти километрах от Берлина. Молчание пушек объяснялось последней передышкой перед последним штурмом главного логова фашизма.
Война всех сделала стратегами, поэтому каждый ждал скорого наступления на Берлин. И не откуда-нибудь, а кратчайшим путем — с Одера и Нейсе. Другого направления и не могло быть. В длительной борьбе с фашистской Германией мы хорошо познали свои силы и способности.
Вот почему никто из нас, инструкторов-летчиков ВВС, не удивился, когда нам — подполковнику Андрею Ткаченко, майорам Павлу Пескову, Ивану Лавейкину, Петру Полозу, мне и капитану Косте Трещеву сказали: собирайтесь на 1-й Украинский фронт.
Киев. Хорошо знакомый аэродром Жуляны запружен новыми самолетами ЯК-3. Выбирай любой — и лети на фронт. Столько истребителей не имела вся наша 2-я воздушная армия во время освобождения Киева. Теперь эти самолеты ждут фронта. Да, так нам и сказал директор сборочного завода: не фронт ждет самолеты, а самолеты — фронт. Воздушные армии, готовясь к наступлению, в достатке запаслись боевыми машинами.
Глаза разбегаются, глядя на блестящие свежестью истребители. И может, потому, что у меня на душе тепло весны, я эти «ястребки» сравниваю с огурчиками, только что сорванными с грядки, пахнущими еще солнцем и землей. Какой выбрать?
Внимание привлекли большие белые цифры на фюзеляжах: 26, 55, 87, 100, 13, 22, 20, 17. Почему взгляд задержался на этих номерах самолетов? Ах, вон в чем дело! Память. Я воевал на машинах с такими номерами. Я не любил летать на одинаковых номерах. Каждый самолет, на котором довелось воевать, — часть твоей жизни, так зачем же ее отмечать одним и тем же номером? Жизнь не повторяется. Пусть и самолет будет иметь свое имя, непохожее на предыдущее, неповторимое.
Я выбрал 25. Цифра круглая, привлекательная. На этом истребителе я постараюсь кончить войну. Должен кончить.
Мотор на самолете гудит ровно и мощно. Рулю на старт. Нужно машину опробовать в воздухе.
Знакомая асфальтированная взлетно-посадочная полоса. С нее я более пятидесяти раз поднимался в небо Киева. С нее последний раз взлетали мои фронтовые друзья Игорь Кустов, Николай Априданидзе; Георгий Колиниченко, Николай Калашников. Сегодня же надо сходить к ним на могилы.
«Як», словно молодой конь, застоявшийся в конюшне, так лихо рванулся на разминку, что мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не сбиться с прямолинейного разбега. —
Чисто и мощно поет мотор. Машина послушна моей воле и, как перышко, легка в управлении. Любую фигуру высшего пилотажа выполняет без всяких усилий. И что хорошо — отрегулирована на мой вкус. Брось рули — и она сама устремится ввысь, в небо.
За пять минут я опробовал самолет на всех режимах. Можно бы идти на посадку, но мотор новый — нужно обкатать. Надо сходить посмотреть памятные места, где когда-то все грохотало смертью. Сколько здесь пришлось провести больших и малых боев! Разве можно забыть сражения за переправы через Днепр и знаменитый воздушный бой на красноносых «яках», который мы провели в районе Белой Церкви, Фастова и Василькова. За этот бой всем летчикам нашей группы вручили по ордену.
Аэродром дал разрешение сходить на Белую Церковь.
Высокое солнце щедро дарило тепло Украине. Земля млела в сизой испарине весны. Возвышенности уже зеленели первой травкой, и только в лесах белыми лоскутами гнездились остатки зимы. По железной дороге на Фастов клубились дымки от паровозов. На Белоцерковском аэродроме стояли истребители.
…Дальше лететь нельзя: не хватит горючего на обратный путь. ЯК-3 не ЯК-9, на нем долго не разлетаешься. Он создан для боя не дальше как в 50 — 60 километрах от аэродрома.
Я взял курс на Киев.
Хотя мы добирались до фронта на самых больших скоростях, но дорога заняла неделю. Семь посадок, семь аэродромов на нашем пути и на каждом задержка: то горючего нет, то погода не позволяла, то у кого-нибудь не ладилось с самолетом. Поэтому мы опоздали к началу наступления. Его начали 16 апреля 1-й Белорусский: и 1-й Украинский фронты, а 20-го включился и 2-й Белорусский.
За все время войны советские войска не имели над противником такого значительного перевеса в сухопутных силах, как в Берлинской операции: по людям — в два с половиной раза, по артиллерии и танкам — более чей в четыре, а вот по самолетам немногим больше чем в два раза.
Такое незначительное преимущество в авиации относительно январского наступления, когда мы имели восьмикратное превосходство, объяснялось тем, что фашисты, располагая в районе Берлина множеством хороших аэродромов, для защиты своей столицы перебросили почти все самолеты-истребители с западного фронта и часть с юга. Мы же, сосредоточив в трехсоткилометровой полосе — от Балтики до Бунцлау — наземные войска трех фронтов, не имели здесь достаточно аэродромов, чтобы разместить несколько тысяч самолетов. Поэтому-то в воздухе в первые дни в отдельных боях фашисты создавали численный перевес над нами. Однако это не могло повлиять на действия нашей авиации. Опытные летчики противника уже давно были нами почти все истреблены. Оставшиеся, сломленные морально, уклонялись от боев, а молодые, пересаженные с бомбардировщиков, не умели воевать. Фактически многочисленная фашистская истребительная авиация по боевым и моральным качествам не представляла силы. Если на земле часто враг держался за счет стадности, то в воздухе, где основа силы — душевная крепость бойца, стадность подобна дымку — до первого ветерка. А наши летчики — огненная буря.
