Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины - Мещеряков Владимир Порфирьевич (читать хорошую книгу txt) 📗
Так что и разговор с лордом Бивербруком, произошел, скорее всего, не 27-го июня, а хотя бы на пару-тройку дней раньше, скорее всего 24-го июня, в момент, когда Иван Михайлович у себя в посольстве испытывал в полном объеме самый настоящий «информационный голод». Отсюда следует, что хотя Бивербрук и был английским лордом, он прекрасно разбирался в существе «пятых колонн» и профашистски настроенных правительств ряда европейских стран. Ему ли, владельцу газетно-информационной империи в Англии, не знать существо данного дела, когда он не раз поднимал шум в прессе из-за британских «миротворцев-голубков», которые были пропитаны симпатиями к своим коллегам из фашистской Германии.
Но вернемся к воспоминаниям Майского и проследим, как он описывает последующие события.
«На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 3 июля, И.В. Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях — и притом в самом ближайшем будущем», — (но это плохо удавалось. — текст изъят), — признавался в своих чувствах читателям Майский. Да и в дальнейшем не скрывает, что услышанное его ничем не порадовало.
«Таким образом, теперь не подлежало сомнению, что немцы оккупировали обширные районы советской территории и что Красная Армия отступила от границ далеко вглубь страны. А призыв Сталина „в занятых врагом районах создавать партизанские отряды“ и уничтожать „все ценное имущество“ в оставляемых Красной Армией местах невольно наводило на мысль, что скорого перелома к лучшему, видимо, ждать нельзя, — тем более, что (далее Сталин прямо заявил: „Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР“) — в скобках текст оставлен, т. к. он из речи вождя.
В голове невольно вставал роковой вопрос: как это могло случиться? Неужели опыт финской войны нас ничему не научил? Неужели Красная Армия оказалась неподготовленной к германскому нападению? Неужели вовремя не были приняты меры для мощного контрудара, если фашистские орды обрушатся на нас? Тут я вспомнил мою телеграмму о концентрации германских войск на советской границе, посланную в Москву 10 июня, и публикацию после того 14 июня заявления ТАСС, заверяющего о лояльном соблюдении Германией пакта о ненападении». — текст изъят.
Из написанного Иваном Михайловичем вполне ясно читается, что тот лишь 3 июля, наконец-то, услышал самого Сталина и из его уст узнал о происходящем в стране в результате гитлеровской агрессии. Предыдущие сообщения по радио, как видите, Ивана Михайловича не радовали. К тому же он ждал, когда же его задействуют, как посла? А до предполагаемого появления Сталина в Кремле, с Майским, судя по его воспоминаниям, никто из нашего МИДа не вел никаких переговоров относительно его действий. Вообще, речь Сталина по радио 3 июля, произвела огромное впечатление не только на Ивана Михайловича, но и на мировую общественность. И не только из-за содержания речи, а еще, как мне думается, именно потому, что все услышали голос живого Сталина.
А то что на границе Советского Союза было сконцентрировано огромное количество войск, в большей степени беспокоило, видимо, нашего посла в Англии, чем, того же начальника Генерального штаба Жукова, который, в последствии, приводил массу оправдательных доводов, не достойных военного руководителя такого уровня. С такими взглядами на войну, ему предпочтительнее было бы возглавлять французский Генштаб в окружении, близких ему по духу, родственных душ.
Майский продолжает:
«С начала июля (разумеется, после речи Сталина 3 июля. — В.М.) стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами…
Черчилль был несколько обижен(?) тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства.
7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии».
Смотрите, как стала проясняться картина. Черчилль, по замечанию Майского, высказал, определенное неудовольствие тем, что Сталин никак не отреагировал на его речь, но, тем не менее, первым сделал шаг к сближению наших стран. Да, но кто же мешал Черчиллю послать письмо раньше, хотя бы до 26 июня? Однако не решился этого сделать. Почему? Да потому что доподлинно знал, что Сталина нет в Кремле. Видимо, эта тема обсуждалась на заседании кабинета министров, иначе бы, Бивербрук не высказал бы Майскому упрек, со ссылкой на Францию.
Англичанин Д. Фуллер так многое подтверждает своими высказываниями в исследовании о второй мировой войне по нашей теме, что практически к любой главе у него можно найти интересный материал. Вот и по данному вопросу косвенно подтверждает сказанное Майским.
«…События в России развивались не так, как в Польше и Франции. Внешне „молниеносная война“ была успешна сверх всяких ожиданий, однако, как ни странно, на русском фронте и за ним не было, или почти не было паники».
То есть, немецкие генералы и политики, в том числе и сам Д. Фуллер, будучи английским генералом, были, видимо, абсолютно уверены в том, что Советский Союз ожидает участь Польши, но, главное — как и Франции. Ведь, именно, там, особенно ярко проявила себя «пятая колонна». На что и обратил внимание посла Майского лорд Бивербрук.
Особенно, разительным был контраст по первым дням войны в нашей стране, когда поначалу успехи немецких войск были просто фантастическими. Это и отметил английский историк, показывая читателю, что «молниеносная война была успешна сверх всяких ожиданий».
Но, вдруг, немецкая машина стала давать сбои. В Кремль на пост главы правительства вернулся Сталин. И сразу на русском фронте и, что особенно важно, за ним — то есть, в тылу (понятие весьма растяжимое — можно считать до самого Кремля), не было паники. В отличие от той же Франции.
В дополнение к написанному материалу Фуллер привел характерную для той поры заметку из немецкой газеты, которая, видимо, появилась, как отклик на выступление Сталина от 3-го июля.
6 июля во… «Франкфурте цейтунг» указывалось, что
«психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке, что в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь, пытается охватить германские клещи».
Стоит ли повторяться в комментариях? Итак, все понятно!
По первым дням войны о событиях в Кремле, хотелось бы обратиться еще к одному иностранному историку. Из работы Габриэля Городецкого «Канун войны: Сталин и дело Гесса» приведу маленький кусочек, который, думаю, тоже заинтересует читателя.
«Когда британский поверенный в делах нанес визит в Кремль рано утром 22 июня по своей собственной инициативе и без особых указаний, он нашел русских не только, как могло ожидаться „чрезвычайно нервными“, но также и „чрезмерно осторожными“» (Вопросы истории № 11 за 1992 год).
Как видите, о Сталине ни слова, — это, раз. Но, как понимать — «по собственной инициативе»? Значит, имел (что?) личный интерес, не обусловленный каким-либо поручением дипломатического представительства? — это, два. «Без особых указаний» лишний раз показывает, что данное лицо выполняло определенное задание не дипломатического характера, скорее разведывательного, — это, три. Что же, британский поверенный в делах не привел конкретные фамилии «русских», которые находились в Кремле и были не только «чрезвычайно нервными», но и «чрезмерно осторожными»? — это, четыре.
