Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943 - Редер Эрих (полная версия книги TXT) 📗
В Шпандау нам разрешали читать, пока был включен электрический свет и мы были свободны от наших постоянных обязанностей. Гесс получил несколько книг, отправленных ему из Англии, другие получали книги от друзей. Книги эти стали основой небольшой библиотеки, которую вверили моим заботам. Различные библиотеки Берлина тоже поделились с нами своими книгами, но все труды по политике или военному делу неизменно изымались тюремной администрацией. Никому из заключенных не позволялось ничего писать, за исключением ежемесячных писем родным.
Позднее, когда режим нашего содержания был немного смягчен и мы получили возможность общаться, порой затевались весьма интересные дискуссии. В них я всегда оказывался един во мнениях с бароном фон Нейратом и более всего с Дёницем.
Нейрат был тремя годами старше меня, и его обширнейшие знания о внешней политике со времен 1914 года, когда он стал германским послом в Константинополе, давали нам материал для бесконечных бесед. Хотя здоровье его оставляло желать лучшего, он никогда не терял чувства собственного достоинства, а его стоическое принятие выпавшей ему судьбы служило примером для каждого из нас. Мне было горько наблюдать, как годы давили ему на плечи, а силы на глазах покидали его. Когда же, наконец, в 1950 году он вышел из заключения, то едва мог держаться на ногах, а через два года тихо угас в кругу семьи.
Совершенно естественно, что я имел много общего с Дёницем, поскольку мы с ним так долго прослужили вместе на флоте, а потом оказались вместе подсудимыми в Нюрнберге. Он много читал, сохранил отменную выправку, хотя и его здоровье изрядно пошатнулось.
Поскольку я был приговорен к пожизненному заключению, тогда как Дёниц только к десяти годам, мы, естественно, считали, что он первым выйдет на свободу. Для меня стало громадной неожиданностью, когда я был освобожден первым и должен был покинуть тюрьму, оставив в ней своего старого соратника, которому пришлось отбыть весь отмеренный ему судом срок. Но когда он был освобожден, мы возобновили наше общение.
Лишь долгое время спустя после моего освобождения я узнал, как много людей неустанно трудились все эти годы над тем, чтобы не только облегчить условия моего заключения, но и добиться моего полного освобождения. Такие люди были не только в рядах моих старых боевых друзей, но и среди известных деятелей Германии и других стран, в том числе и среди наших врагов в годы войны. Глубокое чувство благодарности охватывает меня, когда я думаю об этом, а их дружественное отношение позволяет мне забыть горечь недавнего прошлого.
Не представляя себе, что меня ждет нечто другое, кроме как окончание своего земного пути в Шпандау, я начал размышлять об уходе из жизни. Больше всего меня волновала мысль о том, что я не только не могу помогать своей семье, но само мое заключение довлеет над ними постоянным бременем. Мой сын Ганс умер в Липпштадте 17 января 1953 года в результате болезни, полученной им на военной службе. Хотя моя жена и множество других людей, занимавших высокое положение, пытались добиться для меня короткого отпуска из тюрьмы, чтобы я мог увидеться с ним перед смертью, мне даже не позволили присутствовать на его похоронах. Я даже не знал о его смерти до тех пор, пока французский капеллан не сообщил мне эту печальную весть двумя днями спустя. Даже сейчас я совершенно не могу понять, почему администрация тюрьмы – четверо полковников – сочла нужным присутствовать в тот момент, когда я получил это печальное известие.
Не обошли меня и старческие болезни, которые со временем набросились и на меня. На какое-то время я был помещен в госпиталь, и 1955 год – восьмидесятый год моей жизни – я встретил в таком плохом состоянии, что едва мог ходить, да и то лишь опираясь на две трости.
Возможно, именно состояние моего здоровья и стало причиной моего совершенно неожиданного освобождения. 26 сентября 1955 года британский доктор вывел меня из камеры под обычным предлогом того, что он хочет осмотреть меня. Но вместо медицинского кабинета он отвел меня в комнату для приема посетителей, где я нашел разложенной всю свою одежду – именно тот костюм, который я почти десять лет тому назад сменил на тюремную робу. Некоторое время спустя в комнату вошла моя жена. У тюремных ворот уже ждал закрытый автомобиль. К своему восторгу, я увидел за его рулем моего старого водителя Рудольфа Шульце, а у открытой дверцы стоял мой старый домашний слуга Адольф Пальцер. Два этих преданных друга не захотели даже слышать о том, чтобы кто-то другой, кроме них, доставил меня из тюрьмы домой. Благодаря любезности других моих друзей, занимавших те или иные посты, я в тот же день смог добраться до Липпштадта, где мы пробыли некоторое время. Господин Бункер, Начальник транспортного управления в Липпштадте, урегулировал все транспортные проблемы, а доктор Репке предоставил в мое распоряжение свой собственный автомобиль, которым управлял его сын.
Поскольку имелись сомнения в том, позволит ли мне мое здоровье выдержать такую поездку, доктор Хофман, главный врач Лютеранского госпиталя Липпштадта, приехал в Ганновер, где должен был приземлиться самолет, чтобы сопровождать меня.
Подъехав к дому, я увидел большую группу друзей и знакомых, которые уже ждали моего появления. Весь дом был украшен цветами. Мой бывший помощник, адмирал Бальцер, первым сделал шаг вперед, приветствуя меня. Эта встреча, а затем обрушившийся на меня ливень добрых пожеланий, поступивших в виде телеграмм, писем и доставленных лично посланий, совершенно ошеломили меня. Я не успевал благодарить всех тех, кто встретил меня дома и все эти долгие годы помнил обо мне.
Германия, которую я увидел в 1955 году, однако, совершенно отличалась от той страны, которую я запомнил десять лет тому назад, накануне моего заключения в Москве, Нюрнберге и Шпандау. В какой-то мере я был подготовлен к этим переменам, потому что в течение последнего года в Шпандау нам разрешали получать немецкие газеты, хотя порой, честно говоря, из них были вырезаны целые статьи. Больше всего меня поразило разделение страны на две части, постоянный приток нищих и эмигрантов, консолидация Западной Германии под твердым руководством страны, глубоко приверженной своей демократической цели, – и изменившееся отношение к нам наших бывших западных противников. То, в чем они отказали Веймарской республике в годы после Первой мировой войны, теперь щедро изливалось на новую Западную Германию – международное равноправие, как внутреннее, так и внешнее.
Но даже при всем этом, как мне кажется, бремя разделения Германии, которое несет ныне ее народ, куда тяжелее всех тех тягот, которые пришлись на долю поколения Версальского договора. Задача людей, которым народ доверил руководство нынешней страной, поэтому во многих отношениях куда сложнее той, что выпала на нашу долю.
Тем не менее я уверен, что если мы, немцы, по обе стороны разделяющей нас линии «Восток – Запад» сохраним твердое намерение воссоединиться, то объединение это в должное время произойдет. Внутренняя сила, которая живет в немецком народе, – сила, проявившая себя в политическом и экономическом возрождении последнего десятилетия, не должна пропасть втуне. Первейшей и самой главной обязанностью каждого немецкого гражданина должно быть стремление к благополучию страны как единого целого, а не удовлетворение личных потребностей отдельно взятого индивидуума. Мы должны извлечь пользу из уроков прошлого. Вся наша история доказывает, что большие свершения достижимы только тогда, когда преобладающее большинство народа устремлено к одной цели. Перед нами в ближайшие годы стоит цель впечатляющей значимости и сложности. В стремлении к ней никто не должен колебаться или уклоняться, поскольку нам предстоит обрести единую родину.
Вполне естественно, что я испытывал непреодолимый интерес к военно-морскому флоту Западной Германии. Поскольку ситуация в мире изменилась и особенно изменилось положение Германии в Европе и мире, задачи и цели нового флота заметно отличались от задач и целей старого флота, точно так же, как его личный состав, его корабли и его образ действия. С одной стороны, ему пошли на пользу уроки и опыт двух мировых войн, так же как и модель структуры нового флота после 1918 года; но, с другой стороны, этому флоту предстоит следовать в будущем совершенно другим курсом.
