Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956 - Холловэй (Холловей) Дэвид (читаем книги онлайн .txt) 📗

Чжоу Эньлай вылетел в Советский Союз, чтобы согласовать детали советской военной помощи. Когда он 9 октября встретился со Сталиным в Крыму, тот отказался от своего обещания поддержать китайские войска с воздуха. Он утверждал, что советским военно-воздушным силам потребуется значительное время на подготовку ^{1505}. Чжоу Эньлай сказал Сталину, что Китай мог бы отложить вступление своих войск в Корею, поскольку нет уверенности, что китайские добровольцы смогут остановить войска ООН без советской поддержки. Сталин ответил, что он желал бы ускорить подготовку китайских пилотов, и обещал снабдить техникой 20 полевых дивизий. Он просил Чжоу Эньлая передать Мао Цзэдуну, что, если армия Соединенных Штатов нанесет поражение северокорейцам, Ким Ир Сен мог бы создать правительство в изгнании на северо-востоке Китая ^{1506}. [340] 10 октября по телеграфу Чжоу Эньлай послал доклад Мао ^{1507}.

Получив этот доклад, Мао принял решение подождать с вступлением в войну. 12 октября он послал телеграммы Пэн Дэхуаю и другим командующим, отменяя свой прежний приказ двинуться в Северную Корею ^{1508}. Однако на следующий день Мао послал Чжоу Эньлаю телеграмму, сообщая, что «после обсуждения с членами Политбюро мы достигли согласия в том, что ввод нашей армии по-прежнему был бы нам выгоден» ^{1509}. Он объяснил: «Если мы не пошлем войска, реакционеры дома и за границей раздуются от важности, когда вражеские войска подойдут к реке Ялу. Следовательно, создастся неблагоприятное положения для различных районов Китая, особенно северо-восточных. Северо-восточные погранвойска будут связаны, и энергоснабжение в Южной Манчжурии подпадет под контроль [враждебных районов]. Короче, мы придерживаемся того, — писал Мао, — что мы должны вступить в войну». Очевидно, что обеспокоенность политической ситуацией внутри Китая сыграла определяющую роль в решении Мао. Командующий Северо-восточным военным округом Гао Ган в феврале 1951 г. сообщал, что, когда американские войска наступали в Северной Корее, «рабочие были сбиты с толку различными слухами о нестабильности ситуации» ^{1510}. Сто тысяч человек было арестовано и 40–50 тысяч расстреляно, сказал Гао Ган, чтобы уничтожить опасность контрреволюции ^{1511}.

Мао не упоминал об атомной бомбе в телеграмме Сталину. Он был более откровенен, чем Сталин, в принижении роли бомбы. Еще 13 августа 1945 г., через неделю после Хиросимы, он писал: «Могут ли атомные бомбы решать судьбу войн? Нет, не могут. Атомные бомбы не смогут заставить Японию сдаться. Без борьбы, которую ведут народы, атомные бомбы сами по себе бесполезны» ^{1512}. Годом позже он говорил: «Атомная бомба — это бумажный тигр, который используется американскими реакционерами для запугивания людей. Он выглядит страшным, но на самом деле таковым не является. Конечно, атомная бомба — это оружие массового уничтожения, но судьбу войны решает народ, а не один-два новых типа оружия» [341]. Однако к октябрю 1950 г. атомный баланс весьма отличался от того, который существовал в 1946 г. Соединенные Штаты имели свыше 300 бомб, они могли бы нанести огромный ущерб китайским городам.

Китайские руководители осознавали, конечно, что Соединенные Штаты могли бы использовать атомную бомбу или против китайских городов, или против китайских вооруженных сил на поле сражения. Они вдохновляли себя теми же аргументами, которые использовали для воодушевления своих солдат ^{1513}. В официальной пропагандистской инструкции, выпущенной 26 октября 1950 г., утверждалось, что США не станут тратить бомбу на Корею, поскольку их и так мало, а поберегут на случай войны против Советского Союза. Кроме того, говорилось в ней, использование бомбы против Китая не принесет желаемого результата, так как Китай занимает большие территории и имеет высокую численность населения, что же касается Кореи, то использованием бомбы тем более бессмысленно, потому что войска противоборствующих сторон будут находиться в непосредственной близости друг от друга ^{1514}. Кроме того, возможно, китайские руководители, если они верили, что Советский Союз обладает бомбой с 1947 г., думали, что советская атомная мощь больше, чем она была на самом деле. В любом случае страх Китая перед атомной бомбой не перевесил доводов за вступление в войну: боязни воздействия американского присутствия в Корее на положение внутри Китая; страха, что Соединенные Штаты используют Корею в качестве плацдарма, и уверенности, что война с Соединенными Штатами неизбежна и что Корея — наиболее подходящий для Китая театр военных действий…

19 октября китайские войска начали переправляться через р. Ялу в Северную Корею ^{1515}. Они приняли участие в тактических стычках с южнокорейскими и американскими частями, а затем исчезли из поля зрения американцев ^{1516}. Макартур не расценил эти столкновения как признак серьезного китайского вмешательства. Когда он начал свое наступление к р. Ялу 24 ноября, то оказался застигнут врасплох массированным китайским контрнаступлением. Теперь уже войска ООН отступали в беспорядке. 4 декабря китайцы взяли Пхеньян, и 26 декабря они достигли 38-й параллели. Дело начинало выглядеть так, что теперь войска ООН должны эвакуироваться с полуострова ^{1517}.

В ноябре, после вступления Китая в войну, Сталин бросил в бой подразделения советской авиации. Первое было развернуто в Северо-восточном Китае; к концу года там располагались две дивизии [342]. Сталин, возможно, говорил правду, когда сказал Чжоу Энь-лаю, что Советскому Союзу нужно время, чтобы подготовить поддержку с воздуха; возможно, это и была самая ранняя дата, когда такая поддержка могла быть организована. Более того, Сталин, вероятно, решил, что он не может стоять в стороне, раз Китай вступил в войну. Во всяком случае, он старался скрыть советское вмешательство. Советские летчики носили форму китайских добровольцев и были проинструктированы называть себя русскими, проживающими в Китае, если бы оказались захвачены в плен врагом. Им было запрещено летать над морем или к югу от линии Пхеньян — Вонсан, чтобы минимизировать вероятность попадания в плен в случае, если они будут сбиты ^{1518}.

IV

Китайское контрнаступление преобразовало войну в «совершенно новую», сообщил Макартур в Вашингтон 28 ноября. Он жаловался в прессе, что приказы, запрещающие ему ударить через китайскую границу, поставили его войска в «чрезвычайно затруднительное положение, беспрецедентное в военной истории». Ачесон считал: «Мы были близки к большой войне как никогда» ^{1519}. ЦРУ не могло исключить, что Советский Союз, возможно, «уже решил развязать глобальную войну в обстоятельствах наиболее благоприятных для себя — путем вовлечения в войну всей Азии» ^{1520}.