История сыска в России, кн.1 - Кошель Пётр Агеевич (читать книги регистрация .TXT) 📗
На следующий же день после обыска Дунаев обратился к московскому обер-полицмейстеру, которым тогда был Трепов, со следующим письмом: «От друга моего Влад. Григ. Черткова слышал о Вас, как о человеке, сознанию которого доступно понимание справедливого и доброго отношения к людям, что видно из того, что назначили обыск днём, вероятно, чтобы не беспокоить моих детей. Из взятого у меня мне принадлежит только одно неразрешённое к печати произведение Льва Николаевича Толстого, книги и рукописи которого для меня имеют цену моего самого дорогого состояния, как изложение мыслей человека, которому я обязан всем смыслом моей жизни. Среди рукописей много частных извлечений из писем и дневников Л.Николаевича, принадлежащих Влад. Григорьевичу, которых уже нельзя будет восстановить, – если можно, верните их. Это легко, если вспомните, что мы люди, желающие осуществления одного: мира и любви на земле. Будьте уверены, что, несмотря на страдания, причинённые при Вашем участии, во мне нет чувства недоброжелательности к Вам».
Трепов отнёсся к этому прошению формально: представил его на усмотрение Департамента полиции, который оставил ходатайство «без уважения». Так погиб из-за несчастной случайности ценный архив толстовцев.
Этот удар не обескуражил последователей Толстого, и они вскоре же выпустили гектографированную брошюру «Воззвание о помощи гонимым в России христианам Л. Н. Толстого, Вл. Черткова и их друзей» (эта брошюра продавалась по 40 копеек, и сбор с неё предназначался «в пользу мучеников-христиан на Кавказе», один экземпляр такого «Воззвания» был представлен московскому обер-полицмейстеру Боголеповым, бывшим тогда попечителем московского учебного округа). Чтобы покончить с толстовской «гидрой», у московской охраны возник план решительных «военных действий». Прежде чем приступить к выполнению его, московский обер-полицмейстер Трепов запросил мнение Петербурга относительно «принятия общих мер против лиц, занимающихся распространением учения Л. Толстого». На этот запрос последовал 21 апреля 1897 года следующий весьма интересный ответ Департамента полиции: «Согласно указаниям господина министра внутренних дел, надлежит придерживаться следующих мер: оставляя в стороне самого графа Льва Толстого, – ввиду имеющихся по сему предмету высочайших указаний, следует неустанно следить за распространителями его запрещённых сочинений, и лиц, уличённых в этом, привлекать к законной ответственности…»
Но изобличать непротивленцев было дело нелёгкое. Так, летом того же 1897 года П.А.Буланже поместил в газетах «Русские ведомости», «Биржевые ведомости» и других горячие статьи с описанием положения духоборцев на Кавказе и с приглашением жертвовать в их пользу. Статьи произвели сильное впечатление на общество, и охрана не знала, что делать, так как придраться к автору статей было трудно. Выход был найден особенный. 28 августа директор Департамента полиции обратился к Трепову с предложением пригласить Буланже прибыть в С-Петер-бург и явиться в Департамент. «В случае, – писал Зволянский, – если бы Буланже почему-либо не пожелал явиться, предупредите его, что это может повлечь не вполне желательные и удобные для него последствия».
Во избежание этих «последствий», Буланже явился в Департамент полиции, а результатом его петербургских переговоров было то, что, вернувшись в Москву, Буланже начал распродавать имущество и через три недели выехал за границу. Перед отъездом он посетил Л. Толстого и несколько раз виделся с Озмидовым.
Последний служил в то время управляющим виноторговлей барона Штенгеля. Кто-то, по-видимому, из его сослуживцев писал на него полиции доносы, сущность которых изложена в одной, не лишённой интереса справке таким образом: "Выученик известного Пашкова, отставной коллежский регистратор, Николай Лукин Озмидов, управляющий винной фирмой «Хуторок», 54 лет, принадлежит к числу закоренелых и активных рационалистов, что он сам не стесняется проявлять и гласно. Ставши, например, в 1895 году заведующим магазином, Озмидов прежде всего распорядился убрать находившиеся в его помещении иконы. Будучи в июле 1896 года вне Москвы, он прислал племяннику своему Залюбовскому проект объявления в газетах о желании снять комнату с добавлением: «желательно попасть в семью, исповедующую учение Христа на деле, а не внешне». Наряду с торговыми делами Озмидов в отдельном помещении магазина имеет сношения и конспиративного характера. Так, 3 сентября его посетил там только что вернувшийся из Петербурга Павел Буланже, который долго совещался с Озмидовым по поводу своего отъезда из России, причём в разговоре они упомянули «Черткова», «200 экземпляров» и говорили: «Будем печатать за границей, если здесь нельзя». Нередко в магазин приходили лица, желавшие повидать Льва Толстого, и заручались с этой целью от Оз-мидова рекомендательными письмами. Наконец, 21 марта 1897 года «Хуторок» посетил и сам вышеназванный учитель, пробывший у Озмидова несколько часов… Озмидов имеет дочь в замужестве за бароном Спинглер, проживающим в имении близ станции Люботин. В декабре
Озмидов отвёз туда саквояж, пудов трёх весом, полученный им от Павла Буланже. По имеющимся сведениям, получаемые от Буланже рукописи Озмидов, сделавши поправки, отсылал в Люботин, где, весьма вероятно, происходило воспроизведение нецензурных сочинений гр. Л.Толстого и его последователей…"
Несмотря на то, что Александр III, опасаясь, что преследование всемирно известного писателя вызовет скандал, приказал оставить Толстого «в стороне», охранники не могли успокоиться и следили за каждым его шагом. Зимой 1897 года писатель прибыл в Петербург и сейчас же попал в шпионские сети. «Имею честь доложить, – рапортовал своему начальству полицейский надзиратель петербургской „охранки“ Наумов, – что, проезжая сего числа в конке по Невскому пр. от Знаменской ул., я заметил, что когда вагон остановился на разъезде у Казанского собора, то с империала спустился известный писатель Лев Николаевич Толстой, который, войдя в вагон, возбудил в публике оживление, цричем к нему тотчас же подошли бывшие в вагоне студенты университета и в разговоре с ним просили его посетить их акт, на что граф Толстой изъявил своё согласие, причём один из бывших в вагоне этом студентов целовал руку Льва Толстого, граф Толстой был в следующем костюме: русский дублёный ничем не крытый полушубок (в нескольких местах заплаты), подпоясан серым кушаком, в войлочной круглой шапке, брюки на выпуск и в руках палка».
Филёрское наблюдение за Толстым установило в первый же день, что он имел свидание с Чертковым и Бирюковым, был у И.Г.Эрдели, остановился на жительство в квартире Адама Васильевича Олсуфьева и обедал у его родственника Александра Васильевича Олсуфьева; приехал же Толстой вместе с женой своей Софьей Андреевной и профессором Московского университета Н.И.Стороженко… Были получены одновременно и агентурные сведения особенного свойства, впрочем филёр Алексей Макаров, ездивший в качестве извозчика, доложил того же 8 февраля: "Чертков и Бирюков были посажены на нашего извозчика (в 8 ч.4О м. утра), дорогой Чертков говорит Бирюкову: «Тебе нужно сегодня напечатать воззвание по этим двум запискам, ты заходи в Валь, его бумага лучше, но только там нужно изменить очень резко». Бирюков говорит: «Я напишу так; при царствовании Николая I в военную службу брали только с крестьян, с того времени прошло 50 лет и теперича берут с дворян». Затем Чертков говорит Бирюкову: «Ты пошли этих двух агентов, кажется, новенький агент неспособен». Бирюков сказал: «Ничего – обойдётся». Затем Чертков говорит Бирюкову: «Возьми книгу „Спелые колосья“ и там посмотри, да впрочем, мы увидим графа». Чертков говорит: «Я съезжу к американским консулам, все схлопочу»…
Смиренномудрые толстовцы и не подозревали, разумеется, что извозчик, которого они наняли при выходе из дому и который так назойливо предлагал им свои услуги, был агентом охранного отделения.
Наблюдение за передвижениями Толстого сопровождалось по-прежнему усиленным перлюстрационным надзором. В одном из писем Толстой писал 11 апреля 1898 года за границу кому-то из своих друзей следующее: «О Вас с практической стороны я думал вот что: как я писал Черткову, есть одно лицо, очень хорошо расположенное, но очень, и весьма естественно, по своему положению робкое, которое желает помочь деньгами изданию за границей обличительного органа и намерено дать 100 тысяч. Лицо это в Ницце. Я дал ему письмо к Черткову с тем, что если оно. окончательно решится, то послало бы это письмо к Черткову, открыло бы своё имя и устроило свидание. Если это устроится, то Вам придётся, если Вы согласитесь, променять устраиваемое Вами рабочее положение на заведование и управление этим делом».
