Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович (е книги TXT) 📗
Горячая кровь боевика-террориста бросилась Савинкову в голову. Однако он нашел силы обуздать свой гнев. Дела принимали опасный оборот. Требовался ледяной расчет и точно выверенные шаги.
Выходило: он, как мавр, сделал свое дело… Больше в нем не нуждались.Невольно вспомнились Степан Халтурин, Егор Сазонов, Иван Каляев. Их использовали как начиненные бомбы… Но вспомнились и Татаров с Гапоном. Этих «взорвать» не удалось – их, вдруг прозревших, пришлось устранить, убить.
Какая все-таки страшная вещь: прозрение!
Как литератор, он завидовал многим сочинителям. Однако подлинное восхищение он испытывал перед бесхитростной сказочкой о голом короле. Гениальнейшее постижение зыбкой человеческой натуры!
Не верь глазам своим!
Верь исключительно тому, что тебе внушают!
Целых пять тысяч лет человечество заставляют верить, что еврей – несчастнейшее существо. Не смейте обижать обиженных! Это подло – бить лежачего. Их и без того все бьют… Таков закон для всякого, кто дорожит званием интеллигентного человека.
А юдофобу не подают руки.
Так – принято. Так – надо!
А между тем…
В памяти возникла целая череда пламенных борцов с самодержавием: Натансон, Дейч, Войнаральский, Айзик, Арончик, Ап-текман, Деволь, Хотинский, Бух, Колоткевич, Геся Гельфанд, Фриденсон, Цукерман, Лубкин, Гартман…
В мае 1905 года, в мае он увлеченно хлопотал в Антверпене, добывая оружие для первой русской революции. С кем пришлось иметь дело? Рашель Лурье, Дора Бриллиант, Сара Эфрусси, Фей-га Кац, Дев Зильберберг, Моисей Шнейдер…
В декабре того же года во главе Петербургского Совета рабочих депутатов оказались: Гельфанд, Бронштейн, Носарь, Гревер, Эдилькен, Гольдберг, Фейт, Брукер…
Да и совсем еще недавно… Но главное – Азеф!
Прав старикашка Бурцев, неутомимый охотник за провокаторами, ехидно обронивший как-то, что в царской охранке настоящими хозяевами были не самонадеянные генералы, там распоряжался один Азеф.
(Теперь, когда многое открылось, Савинков читал о прошлом с легкостью, словно по букварю.)
Куда только глаза глядели! Слепота поразительная…
Подумаешь, не подадут руки!
А – боялись и притворялись, как в сказке о голом короле…
Допритворялись!
Засилие такое, будто прорвало где-то в глубине мощнейшую т Рубу. Куда ни глянь… везде. Настоящее половодье, потоп!
А с некоторых пор вдруг снова – с какой стати! – появился Рутенберг и стал льнуть, навязываться, посещать. Савинков сразу вспомнил о судьбе несчастного Гапона.
Окончательное избавление от всех иллюзий наступит через восемь лет, когда его заманят в СССР и, бросив в подвал Лубянки, приговорят к расстрелу.Самое было время подумать о собственной голове… И захотелось писать…
В Савинкове вдруг проснулся дремлющий писатель. Материала подкопилось, и, видимо, теперь подперло. Пока на совещании кипели страсти, он предавался утонченным размышлениям об историческом пути России, о великих загадках русской души. Удивительное дело: правда, несомненно, на стороне Корнилова, однако так называемое общественное настроение с какой-то обреченностью бараньего стада день изо дня продолжает симпатизировать этому ничтожеству Керенскому. Русский народ идет по гибельной дороге, но идет с непостижимым разуму вдохновением, словно мошкара тучей летит на огонек! Чем в самом деле не загадка? Добро бы перед нами какое-нибудь туземное племя из дебрей Амазонки, голопузое, босое, с пучком травы под животом. Нет же, великая нация с более чем десятью веками Истории за спиной. И – какой Истории!
Как уразуметь, чем объяснить эту страсть к саморазрушению, к национальному взаимоистреблению? Даже наш гений Пушкин не нашел никаких глубинных слов и только сказал о русском бунте, бессмысленном и беспощадном.
Сатанинское наваждение Антихриста, не иначе. А что еще?.. С Некрасовым, заменившим его в триумвирате, Савинков, в отличие от многих, был довольно хорошо знаком. Склонный не только действовать, но и наблюдать, Савинков видел, как этот ловкий человек пролезал в российские «верха», подобно слабенькой былинке сквозь асфальт (как и Терещенко, к слову). Некрасов находился в числе немногих, кто в квартире Путятина склонил великого князя Михаила отречься от престола, Некрасов же настаивал в марте на обстреле Петропавловской крепости из корабельных орудий крупного калибра, заклиная, что там скрываются от народного гнева царские министры-кровопийцы. Науськанный народ кинулся к крепости, но там оказалась лишь команда инвалидов, охранявшая царские могилы… А совсем недавний поступок Некрасова вызвал брезгливую усмешку на тонких губах Савинкова. Этот упитанный самодовольный буржуа взял и женился на молоденькой, выгнав из дому старую жену. Для венчального обряда он избрал церковь Зимнего дворца и сумел добиться, чтобы из хранилища достали царские венцы.
«Взбесившийся нувориш!» – так решил Савинков и лишь впоследствии узнал, что этот ловкий человек был тщательно замаскированным масоном и загодя готовился к решающим событиям в России.
Через своих людей Савинков узнал, что Некрасов с первых же шагов стал предостерегать Керенского, запугивая его тем, что бывший террорист без всяких колебаний расправится не только с Советом, но и с правительством. – Он, Александр Федорович, не задумается повесить и нас с вами. Уверяю вас!
Керенский, боявшийся Савинкова, слушал во все уши. Он обрадовался возможности обновить триумвират. Тем более что Некрасов внезапно обнаружил способности искусного стратега.
– Александр Федорович, соедините-ка их вместе: и Корнило ва, и этого щелкопера. Они же рвутся действовать. Им прямо-та ки не терпится. Ну так на здоровье! Вспомните Робеспьера… ну? Пусть они действуют, пускай. Они ж будут висеть на одной веревке. Пусть только выступят!
Слушая, Керенский быстро, по-обезьяньи, чесал за ухом. Его красноватые глазки жмурились. Ах, если бы не действовать, а говорить, выступать, витийствовать! Какие золотые были времена!..
Однажды Некрасова посетил освобожденный от всех дел Милюков и попросил о доверительной беседе. Некрасов насторожился. Бывший министр иностранных дел начал издалека. Некрасов, не перебивая, положил быть терпеливым. Милюков в конце концов «спустился» к тому, ради чего и заявился. Он хотел говорить о Корнилове.
Немного послушав, Некрасов лукаво усмехнулся:
– Павел Николаевич, я вижу, вы меня совсем не уважаете. По-моему, с Корниловым все ясно. Это же таран… как всякий генерал. И странно было бы ждать от него чего-либо другого. Но, простите, я же не слепой. Я же вижу вашу тревогу, вижу ваши колебания. Не теряйте времени и станьте откровенны. В чем дело? Что вас так тревожит с этим несчастным генералом?
Вскинув голову, Милюков блеснул глазами:
– Не догадываетесь?
– Ну не тяните, не тяните… Мы же свои люди!
– Тогда слушайте. Вы правы: Корнилов не что иное, как таран. Добавим: еще и знамя, символ. Военные его знают отлич но. Человек решительный и колебаться не привык. Доказал мно жество раз… Но как вы думаете: а не старается ли он для кого-то другого? Иными словами, не расчищает ли дорожку, а?
Некрасов пожал плечами:
– Сломит голову один – появится другой. Так всегда. Свято место пусто не бывает.
– Эх вы! Так нельзя… не положено в таких вещах. А ведь фигура-то уже виднеется. Не разглядели?
– Павел Николаевич, ну не томите, ради Бога!
– Да Ленин же, Ленин, черт возьми! Неужели неясно? Не
Керенский же ваш!
Интерес Некрасова к разговору вдруг потух. Он перестал смотреть в глаза.
– Ленин? Так сказать, германский план? Н-ну, может быть, не спорю. Но в принципе… Нет, нет, лично у меня об этом голова не заболит. Хм, Ленин… Ну и что? Нет, несерьезно как-то…
Удивленный странной переменой, Милюков оскорбился и ушел. Он не привык, чтобы к его выверенным пророчествам относились столь небрежно. «А вот увидите, увидите!» – думал он с мстительным злорадством.
Большевики встретили Московское государственное совещание всеобщей забастовкой. Делегаты, вылезающие из вагонов, не видели ни трамваев, ни извозчиков. Трамвайщики бастовали, а извозчики боялись расправы за штрейкбрехерство. Московскому военному округу пришлось спешно мобилизовывать весь армейский транспорт.
