Легендарный барон - Князев Николай (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Что же касается «маленького Сюя», то он остался в Урге в должности комиссара Северо-западной окраины Китая. Отсюда видно, что китайские революционные деятели предприняли попытку искоренить впредь даже самое название страны — Монголия.
В дополнение к бездне испытаний, выпавших на долю, поистине, многострадальной Монголии, генерал Сюй царапнул монгольские национальные чувства пышным обрядом перенесения из Пекина в Ургу портрета президента Китайской республики, символизировавшим потерю автономии и возвращение к порядкам до 1911 г. Нетрудно представить беспомощное положение номада, обитающего в таких отдаленных от центра местах, откуда «хоть три года скачи, все равно никуда не доскачешь». Да и кому он мог принести жалобу на бесцеремонное хозяйничанье китайских администраторов всех рангов, на жестокое выколачивание китайскими фирмами долгов, а также на насилия и грабежи, творимые солдатами.
Монголы называли китайских солдат «гаминами», то есть красными солдатами [15]. Войска эти принадлежали к армии Южного Китая и были настроены достаточно революционно. Теми же настроениями была проникнута политика военных властей по отношению к большевикам. Китайская администрация допустила проникновение в Ургу советских комиссаров и позволила им образовать русское большевистское самоуправление. Некоторое ослабление режима китайской оккупации, в связи с отъездом Сюя, не разрядило, однако, атмосферы острой взаимной ненависти между покорителями и покоренными. Китайскому правительству требовалось иметь значительные гарнизоны по городам, хурэ и шаби всей Внешней Монголии.
Такова была политическая и военная обстановка в Монголии, когда подошедший к Урге барон Унгерн предъявил китайскому командованию свой ультиматум о пропуске его через город.
Глава IV
Бивак на реке Барун-Тэрэлдж (только 30 верст на восток от Урги!). Холодно, неуютно жить в палатках, почти у ворот города, который манил к себе, суля отдых и радости. Протекла целая неделя в ожидании ответа от начальника ургинского гарнизона, но вместо ожидаемого пропуска в город, пришло через монголов известие о спешной подготовке китайцев к обороне. Полученные сведения утвердили барона Унгерна в решении немедленно захватить Ургу силой, хотя предпринимаемая операция ни в какой еще степени не была им подготовлена: местность известна лишь в самых общих чертах и почти не имелось данных о противнике. А между тем, как это впоследствии выяснилось, ургинский гарнизон состоял из двух бригад пехоты и двух-трех конных полков, изобильно снабженных пушками и пулеметами.
По мнению бывшего кобдосского генерального консула А. П. Хионина, который осенью 1920 г. проживал в ургинской консульской резиденции, численность гарнизона достигала 11000 солдат, вероятно, при 40 орудиях и более чем 100 пулеметах. К моменту же взятия Урги бароном количество гаминов (монгольское название китайской республиканской армии) возросло до 15–18 тысяч. Унгерн полагал, что неожиданность нападения является лучшей гарантией успешности предпринимаемого им налета.
Вечером 26 октября 1920 г. боевая часть отряда, в составе 9 сотен при 4 орудиях и 10 пулеметах снялась с бивака. Перевалив ряд хребтов (местность в этом районе чрезвычайно пересеченная), унгерновцы вышли к верховьям р. Хуин-гол, впадающей в р. Толу верстах в десяти выше Маймачена. Здесь отряд разделился на две группы: 1-й татарский полк (3 сотни) с 1 орудием и частью пулеметов, во главе с генералом Резухиным, получил задание спустится по Хуин-голу и напасть на китайцев с востока одновременно с тем, как отряд барона набросится на них с севера.
Появление генерала Резухина в пункте, лежащем непосредственно на восток от Маймачена, было прямой угрозой флангу и тылу ургинского гарнизона, прерывало сообщение по Калганскому тракту, и должно было внести нервность в ряды китайцев. Расчет барона был не плох. Со столь слабыми силами, как три сотни Резухина и шесть у него, он мог взять город лишь в том случае, если бы ему удалось основательно напугать противника.
Группа Резухина на рассвете 27 октября заняла гору Баян-Дзурх (в 3–4 верстах от Маймачена), но дальше не продвигалась. Да этого и не требовалось обстановкой, потому что не трудно было догадаться о неудаче барона. Резухин держался на Баян-Дзурхе весь день 27 октября, ведя редкую оружейную и артиллерийскую перестрелку с гаминами, которые занимали ряд смежных возвышенностей. Лишь 28 октября 1-й Татарский полк присоединился к отряду барона, когда последовало соответствующее приказание. Что же касается группы, возглавляемой самим бароном, то она перешла горами в падь речки Улятуйки, протекающей через восточную часть города Урги, Маймачен, и направилась вниз по ее течению.
Осенняя резкая сырость энергично пробивалась под легкие дождевики и подержанные английские шинельки, в которых унгерновцы были тогда обмундированы. Барон приметным образом торопил отряд. Вопреки обыкновению — спешивать всадников через каждый час и вести затем людей не менее версты — «в поводу, шагом марш», — он почти уже два часа идет в конном строю. Унгерн, конечно, впереди. Он следует с разведывательным взводом…
Как-то вдруг заметно стало, что узкое ущелье горной речки расширилось. Но едва ли кто-нибудь в отряде знал в тот момент, что мы уже у цели. Трах, трах, трах!
Тататата! — отозвалась тут же в горах вспыхнувшая впереди беспорядочная стрельба, вскоре столь же неожиданно прекратившаяся.
Через несколько минут барон остановил отряд, а сам утонул в темноте. Было ровно два часа ночи. Унгерновцы в конном строю спокойно ожидали дальнейших распоряжений своего начальника. Последовала команда: «Не курить», и от головы колонны прокатилось до замыкающего ее взвода. Кое-где сдержанно разговаривали. Минут через двадцать послышался голос барона. Он вновь тронул отряд и повел его куда-то вправо, на сопки. Указав позицию для пушек, он кратко бросил: «Стреляйте!» В один миг орудийная прислуга приготовилась. Но куда стрелять? Капитан Попов подлетел к барону и попросил распоряжения о том, в каком направлении и по какой цели открыть огонь. В ответ на вопрос Унгерн протянул руку, как будто бросил ее, в ту сторону, куда в данный момент напряженно смотрел, силясь преодолеть взором охватывавший его со всех сторон мрак. «Туда!», — приказал он со свойственной ему лаконичностью.
Ночное небо прорезалось длинными вспышками орудийных выстрелов. Вслед затем гранаты гулко громыхнули где-то внизу; звуки разрывов многократным эхом прокатились по невидимым горам. Китайцы ничем не реагировали на наши выстрелы. Было настолько тихо в этом мире ночной темноты, что в отряде никто даже и не подозревал о близком соседстве города, притаившегося тут же, почти под ногами. Барон молчаливо и неподвижно стоял в продолжении некоторого времени неподалеку от батареи, вероятно, в ожидании ответного сигнала генерала Резухина. Слишком, конечно, большим испытанием было бы для него оставаться в бездействии до наступления рассвета. Потому, убедившись в том, что Резухин не слышит, Унгерн направился на разведку — как всегда, один.
В продолжении тех нескольких часов, которые протекли с момента исчезновения барона до начала рассвета, командиры сотен, что называется «самоопределились», то есть каждый из них занял какую-либо позицию, с намерением, как тогда ночью казалось, образовать общий фронт. На деле же получилась иная и совершенно грустная картина: в темноте сотни разбрелись по сопкам, утратив всякую связь между собой. Никто не знал, где находится барон и какие должны последовать от него распоряжения. Поэтому ни один из начальников частей не решился проявить собственную инициативу.
Унгерн же в то время носился на своем скакуне по неведомым ему окрестностям города, разыскивая сперва китайцев, затем генерала Резухина и, наконец, свой отряд. Спустившись с сопки, на которой он поставил батарею, барон вскоре подъехал к стене г. Маймачена. Продвигаясь вперед вдоль нее, он добрался до какого-то проезда и через это отверстие в стене проник внутрь города. У одного из домов его окликнул часовой. Барон вихрем налетел на гамина, сбил его с ног ударом своего ташура и ускакал. Из Маймачена Унгерн направился на розыски генерала Резухина, но в темноте потерял ориентировку и заблудился.
