Мой отец — Лаврентий Берия - Берия Серго Лаврентьевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Чего вы добиваетесь?
— Если мне не будет предъявлен ордер на арест, я начну вести себя не так, как вел до сих пор, — отвечаю.
— Попробуйте… — прошипел он угрожающе. И я не выдержал. Сказалось, наверное, нервное напряжение последних месяцев. Я ударил, а он не успел отшатнуться.
Меня тут же избили и связали. Через час пришли люди в белых халатах и развязали меня, предупредив, что посадят в карцер.
Я решил больше ни с кем не разговаривать и отвернулся к стене.
В это время в камеру вошли несколько человек в штатском и два полковника: — Вот постановление о вашем аресте. Я взял протянутую мне бумагу. «В связи с участием в антигосударственном заговоре…» Перечитал еще раз. Ни подписи, ни печати… По тем же многочисленным рассказам я знал, что в таких документах непременно должна быть подпись прокурора. — Это филькина грамота, а не документ. Полковник побагровел:
— Будете шуметь, придется повторить все сначала. И я решил, что терять мне больше нечего: — Хотите бить — бейте, а чтобы вам было легче, я начну первым.
Я действительно ударил первым, но ответа, как ни странно, не последовало.
Оба полковника вместе с сопровождающими ушли. Часы у меня отобрали раньше, и я даже не знаю, когда меня повели на первый допрос. Четверо охранников шли рядом. Мы прошли какими-то коридорами, и я понял, что попали в другое здание. Впереди шел человек с флажками и периодически подавал какие-то сигналы, надо полагать, чтобы никто нам не встретился. Это тоже, я знал, обычная тюремная практика.
Пройдя мимо многих дверей, попали в большой кабинет. Письменный стол, кресло, рядом — маленький столик. В стороне сидели несколько человек — генералы и люди в штатском.
Предложили сесть. Я промолчал.
— Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма…
Весь смысл случившегося лишь начинал в полной мере доходить до меня. «Террористическая организация», «шпионаж в пользу английской разведки», «аппаратура связи нами изъята», «нелегальные связи», «вы изобличены»…
Выходит, я заговорщик и английский шпион. Неужели они сами верят в то, что сейчас говорят? Тогда кому и зачем все это надо?
Позднее я узнал, что у меня дома был изъят тренажер — не передатчик! Радиолюбители знают, что когда долго не тренируешься — теряешь навыки, поэтому я всегда старался выкраивать время для тренировок. Когдато этот тренажерный комплекс я сделал своими руками, не предполагая, что он станет «вещдоком» в моем же «деле».
Эксперты конечно же моих будущих следователей разочаровали: «Да какой это передатчик… Обычный тренажер». Но об этом я позднее узнал.
А тогда я выслушал до конца всю эту галиматью и сказал:
— Я все же хотел бы видеть документ… Мои слова вызвали бурную реакцию:
— Мы не обязаны вам показывать никакие документы, — произнес с металлом в голосе один из присутствующих.
— В таком случае, — говорю, — я не обязан отвечать на ваши вопросы. Пока мне официально не предъявят обвинение и я не узнаю наконец почему здесь нахожусь, никаких разговоров с вами вести не буду.
Тут же услышал:
— В камеру!
Я повернулся и вышел.
Как ни странно, в свою камеру я уже не попал. Меня почему-то привели в другую. Через два дня — в третью, затем в четвертую… Причем всегда меня переводили в новую камеру после отбоя. Только ляжешь, поднимают. Так продолжалось довольно долго с интервалом в два-три дня.
Еще один тюремный трюк, решил я. Прошло еще дней десять, и меня вызвали на допрос. Сразу же обратил внимание, что в кабинете людей поменьше. Кроме уже знакомых, вижу новые лица.
— Я — генерал-лейтенант Китаев, заместитель Генерального прокурора, — представился один из военных и тут же подал мне бумагу. Те же несусветные обвинения, но уже с подписью: генерал-лейтенант Китаев.
— Распишитесь!
Я отказался.
— Нет, вы все же распишитесь, что ознакомлены. Я взял ручку и написал: «Ознакомлен со вздорным документом. Берия».
Китаев усмехнулся:
— Вы даже представить себе не можете, какими доказательствами располагает следствие… Если вы хотите сохранить свою жизнь, то должны сами рассказать о своей антигосударственной деятельности, и это убедит нас, что вы действительно раскаиваетесь… Речь уже шла о жизни.
Мое молчание, видимо, расценили по-своему. Тут же подключились остальные:
Вы так молоды… Мы настроены помочь вам, и ваша задача правильно это понять, Серго Лаврентьевич. Вы должны облегчить нам нашу задачу и помочь тем самым в первую очередь самому себе…
Я решил, что агрессивно вести себя больше не стоит — нельзя поддаваться ни на какие провокации. Конечно же по происшествии времени я понял, что в первые дни пребывания в тюрьме вел себя просто глупо. Не стоило ввязываться в драки. Возможно, от меня этого и ждали…
Выслушав их, я сказал:
— У меня к вам одна-единственная просьба — обоснуйте свои обвинения. То, что вы говорите, никакого отношения ко мне не имеет.
— К вам, возможно, и не имеет, — услышал в ответ. — Вы действительно не организатор заговора… Организатор — ваш отец. Кстати, он уже дал соответствующие показания. Ваша мать тоже созналась во всем. Так что дело теперь только за вами, Серго Лаврентьевич…
— Что ж, тогда я требую очной ставки. Кажется, в таких случаях это разрешено?
И начались ежедневные допросы. Рукоприкладства они не допускали, но когда поняли, что ни на какие другие темы, кроме своей работы, я говорить не намерен, начали давить морально.
Когда речь заходила о так называемой антигосударственной деятельности моих родителей, я вновь и вновь требовал показать мне протоколы допросов с их признанием и провести очную ставку. Следователи обрывали:
— Вы о себе позаботьтесь!
Все это продолжалось неделями.
Не хочу утомлять читателя деталями. Скажу лишь, что все обвинения, звучавшие на допросах, никаких фактов под собой не имели. Все сводилось к моему участию в мифическом заговоре.
— Мне очень трудно опровергать ваши обвинения, — говорил я. — Давайте перейдем к конкретным фактам.
Все более наглел Китаев. Он то и дело оскорблял и меня, и моего отца. Однажды, когда он попытался сказать что-то нехорошее о моей матери, я прервал его:
— Учтите, я не прикован к стулу… Предупреждаю: еще одно слово в адрес матери — и я вас изуродую… Он взорвался:
— Я тебе, гаденыш, устрою здесь такую жизнь, что ты меня, пока жив, помнить будешь. Но это, поверь, будет недолго…
Запомнилось…
Мы помолчали, он успокоился и вновь начал меня убеждать, что некие очень высокопоставленные люди дали ему указание вытащить меня из тюрьмы, если я соглашусь сотрудничать со следствием. Видя, что ничего не может добиться, стал «давить»:
— У тебя ведь ребенок скоро должен родиться… А вообще-то можно сделать, что он и не родится…
Почти месяц он бился со мной, пытаясь сломить. Обещал, что если я дам показания на отца, меня тут же отпустят к семье и восстановят на работе, что меня и мою семью никто не будет преследовать.
Тогда же мне начали не давать спать. Я убедился, какая это тяжелая пытка. Когда дней пять-шесть не спишь, это ужасно. Только начинаешь засыпать — будят. И при этом ничего не говорят.
Когда бьют, остаются, как правило, синяки. Здесь же никаких следов.
Физически я был очень сильным человеком, и этого, видимо, мои тюремщики не учли и перестарались. После первой недели пыток я находился в таком состоянии, что все равно засыпал, как бы меня ни трясли. Видя мое полуобморочное состояние, они, наверное, поняли, что я на пределе. Появились тюремные врачи…
Китаева я больше не видел — меня передали новому следователю. Им оказался заместитель Генерального прокурора Камачкин.
Этот на мою «антигосударственную деятельность» особенно не напирал:
— Потом вы сами об этом расскажете, а меня больше интересует, как вы стали ученым, доктором наук. Отец ваш — человек безграмотный, да и вы ведь такой же…
