Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович (е книги TXT) 📗
После этого он заявился к Керенскому и потребовал у него два полка надежных войск. Совет рабочих и солдатских депутатов со своим настырным исполкомом должен был исчезнуть и более не появляться. Момент для расправы с ним выдался самый подходящий. Столица еще не забыла беспорядки в первые дни июля, поразительным образом совпавшие с началом немецкого наступления на фронте. Очень к месту приходилась и газетная шумиха насчет немецкого вагона и немецкого золота большевиков.
Перед глазами Савинкова стояла красочная картина, когда Мюрат, генерал Наполеона, в сопровождении бравых гренадеров появился во французском парламенте. «А ну-ка выбросьте мне эту публику вон!» Перепуганные депутаты принялись прыгать в окна. «Интересно, прыгнет ли кто из этих?» – думал Савинков.
О главе правительства уже судачили как о безвольном человеке. Его презирали за то, что в июле он упустил счастливую возможность одним ударом расправиться с большевиками. На днях Бьюкеннен выговаривал молодому, блестящему, до кончиков ногтей англизированному Терещенко, злословя насчет Керенского. Презрительный сарказм в речи посла хлестал через край. Спит в царской кровати, восстановил в Зимнем дворце старорежимные порядки, а духу ударить по врагам России так и не хватило. «Орел, а зубы телячьи!» Это было сказано метко, едко, ядовито. Разумеется, Терещенко постарался, чтобы слова посла узнали многие и многие. Об орле с телячьими зубами перешептывались в окружении Керенского. Усмешек при этом даже не прикрывали ладошками. Керенский кипел. «Пусть они сунутся на улицы еще раз. Я их раздавлю!» Он стал смотреть на Ленина, своего волжского земляка, как на заклятого врага. В конце концов, сложно ли найти человека, согласного выстрелить в спину вождю большевиков при такой стандартной ситуации, как попытка к бегству?
Савинкову нравилась сама атмосфера кипучей деятельности. Он словно окунулся в свою молодость. Вспомнились золотые денечки, когда вся «Боевая организация» эсеров готовилась к намеченному дню и напоминала умело снаряженную бомбу.
Тогда их было мало, очень мало, но каждого их шага с замиранием сердца ожидала вся восхищенная Россия.
Тайком от Керенского он обсудил свой план с такими людьми, как Некрасов и Терещенко. Эти люди стали незаметно, но настойчиво выдвигаться на передний край политических баталий в столичной жизни. Причем они сами проявляли интерес к ближайшему знакомству с бывшим террористом. Видимо, сообразили, что наступает время решительных людей. Оба – и Некрасов, и Терещенко – посоветовали загодя наметить тех, кого следовало незаметно устранить. Политика, к сожалению, не обходится без жертв. Это утверждение ласкало слух убийцы великого князя Сергея Александровича. Савинков, поразмыслив, такой списочек составил.
В коридоре перед приемной премьер-министра его остановил ничем не примечательный человечек по фамилии Львов. Однофамилец князя, недавно сдавшего пост главы правительства, он одно время входил в состав Кабинета Министров, занимая такую нелепую в нынешнее время должность, как обер-прокурор Синода. Как он был вымыт из правительства, Савинков не помнил. Пост обер-прокурора никого не завлекал. Они даже и знакомы-то не были толком… У бывшего обер-прокурора имелась скверная привычка вертеть пуговицу на пиджаке собеседника. При этом он склонялся близко, говорил негромко, как бы совершенно доверительно. И постоянно подхихикивал… Савинкову было некогда, он нес на утверждение боевой победительный план и не испытывал желания размениваться на пустяки. Однако, остановленный и ухваченный за пуговицу, он принужден был выслушать насмешливую байку насчет Чернова (Цукермана), бывшеготоварища Савинкова по партии. Керенский, как известно, ненавидит Чернова и ни за что не соглашался ввести его в состав правительства. Однако, едва эсеры поднажали, Керенский тут же сдался. Телячьими зубами эсеров не испугаешь!
Насилу отделавшись от хихикающего собеседника, Савинков с раздражением подумал: «Лезут и лезут… Почуяли!»
Он ощущал прилив несокрушимых сил. Цель была уже в пределах видимости. Решительный шаг был недавно сделан властно и без особенных помех: Корнилова утвердили на пост командующего войсками Юго-Западного фронта. Следующей ступенью для решительного и безжалостного генерала будет самая последняя – Верховного. Савинков надменно сжимал зубы. Не торопиться, не спешить… всему свое время… Ему припомнилась французская поговорка времен осточертевшей эмигрантской жизни «Артишоки едят по лепесткам».
Позднее веселье за плотно зашторенными окнами «Виллы Ро-дэ» лишь набирало самый угарный и бесшабашный градус, когда скрипач, привычно осклабляясь и орудуя смычком, стал ощущать назойливое приставание вышколенного официанта. Он переходил за музыкантом от столика к столику и застывал за кланяющейся, извивающейся спиной как некий молчаливый знак случившейся беды. В конце концов скрипач не вынес этого мучительного свербения в нервной спине и вышел за бархатную занавесь, в коридор на кухню.
– Я же за-пре-тил! – свирепо начал он, испепеляя бледного официанта.
Тот, однако, дерзко подал знак подняться наверх, в угловую комнату с камином.
Сердце музыканта дрогнуло, предчувствуя беду. Такого еще не случалось. Мелко семеня, с животом перед собой, он выскочил в захламленный коридор и с молодою прытью стал одолевать ступени двух этажей на третий.
Он задыхался, когда влетел. Камин был еще пуст и черен. Лампада не горела. Свет падал из двери.
– Арон, я вас не узнаю… Что вас заставило? Ну, говорите, говорите!
Он запер дверь и засветил лампаду. В кресло не садился, ждал.
Новости Арона заставили его стиснуть зубы, губы, пальцы. Сегодняшней ночью, через несколько часов, будут арестованы все советчики из исполкома, кроме того, выданы ордера на арест Ленина, Зиновьева, Каменева. Столица таким образом очищается от революционеров. Власть забирает армия, генералы, офицерство. Начинает осуществляться так называемая Белая идея.
– Кто разрешил? – чуть слышно проговорил скрипач. От тембра его голоса у Симановича пошли мурашки. – Я спрашиваю, чья башка это придумала? Чья, чья? Кто? – он вдруг взвизгнул и в ярости стал бить ногой в ковер.
Симанович с облегчением передохнул. Зловещее шипение было страшней. Крик, тем более такой пронзительный, рвущийся со дна души, свидетельствовал, что не все потеряно, дело поправимо. И Симанович приготовился к инструкциям. За этим он и явился в неурочный час.
Имя Савинкова, главного виновника случившегося переполоха, вызвало у скрипача приступ саркастического смеха.
– Вот еще Наполеон нашелся! Александр Македонский! Что он о себе воображает? Хулиган какой-то. Привык себе бросаться бомбами… Архаровец! Но куда смотрите вы, Арон? Или вы не смотрите? Тогда позвольте вас спросить: а чем вы занимаетесь? Картишки? Ипподром? Девочки? Э?
Приходилось молчать, терпеть. Могло быть гораздо хуже.
– Слушайте сюда, – стал отдавать распоряжения скрипач. – Прежде всего следовало избавиться от дурака Переверзева, мини стра юстиции. Вот уж действительно, заставь такого деятеля Богу молиться!.. С выданными же ордерами на аресты лучше всего поступить так… – Внезапно в нем сломалась какая-то пружина, он ощутил усталость и с облегчением свалился в кресло. А когда, цепляя ногу за ногу, стащил штиблеты, у опытного Симановича совершенно отлегло на сердце. Грозу проносило, уже пронес ло… – Так вот насчет ордеров. Кого-кого, но Ленина отдавать под арест никак нельзя. Никак!.. Что вы на меня уставились, как на картину, Арон?! На мне ничего не нарисовано, уверяю вас. А насчет Ленина запомните: нель-зя. Он спрятался. Пусть поживет спокойненько, отдохнет… А что вас так удивляет? Что? Ах, власть возьмет. Но тут уж вы, мой драгоценный, суете свой нос куда совсем не следует. Не ваши это заботы. Вы уж лучше делай те свое, а кто-нибудь другой… В общем, не тянитесь на свои цыпочки, все равно ничего не разглядите. Да и что вам – надо ело жить спокойно? Не поверю. Я ж вас знаю. Э?
О, снова этот невыносимо страшный тон и обыскивающий взгляд!
