Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918 — 1939 гг. - Мельтюхов Михаил Иванович
Понятно, что национальный гнет в восточных воеводствах Польши не только не способствовал их полонизации, но наоборот, формировал антипольское самосознание местного населения. Белорусское и украинское национальные движения в итоге обратились к поиску союзников против Польши на Западе и Востоке. Организованные националистические группы искали поддержки в Германии, Англии и Франции, а патриотические чувства населения устремлялись к БССР и УССР, которые, естественно, романтизировались. Все это, конечно же, в значительной степени удерживало Варшаву от какого-либо сближения с Москвой. В подобном варианте развития двусторонних отношений виделась скрытая угроза расширения советского влияния в Польше, что было совершенно неприемлемо для польского руководства. То есть советско-польская граница 1921 г. стала первым в XX «веке вариантом «железного занавеса» в Восточной Европе.
С точки зрения советской стороны, рижская граница была наиболее удобным рубежом для вторжения в СССР, не имевшим никаких естественных препятствий до Днепра. В итоге «панская» Польша воспринималась советским руководством как потенциальный противник № 1. Поэтому западная граница СССР укреплялась как никакая другая и в 1920-х, и в 1930-х годах. Стремление Варшавы к доминированию в Восточной Европе воспринималось в Москве как подготовка военно-политического союза на западных советских границах, реализация идеи «санитарного кордона» против него. В этом мнении Кремль укрепляло и постоянное отклонение польской стороной любых советских предложений, направленных на снижение взаимной подозрительности. Со своей стороны польское руководство опасалось подобными уступками показать свою слабость и, естественно, демонстрировало «силу» и в Прибалтике, и в Румынии.
На все эти политико-дипломатические игры накладывалось и широко распространенное среди участников войны 1919–1920 гг. восприятие соседа как врага. Здесь речь явно шла о взаимных страхах. Страхи «панов» перед бунтом «черни», перед революцией, ее непреклонной стихией, перед новым подчинением «варварам с востока», даже алфавит которых выдавал их чуждость. На этих фобиях базировалось национальное самосознание поляков периода Второй Речи Посполитой — раз удалось нанести поражение России, крупнейшей евроазиатской державе, значит и Польша является потенциально великой державой и надо лишь использовать благоприятные условия для закрепления этого статуса. Другой столь же распространенной идеей стала убежденность в том, что Европа «не даст нам погибнуть». Все это, вместе взятое, толкало Варшаву на действия, совершенно неподкрепленные реальными возможностями Польши, было своеобразным национальным самообманом.
Для советской стороны 1920 г. стал не менее определяющим, чем для польской. Польское вторжение в условиях явного затухания Гражданской войны в России подтвердило всем известную истину о том, что для слабого всякий сосед — опасный враг. Люди разных политических взглядов наглядно убедились в наличии реальной внешней угрозы, а исход советско-польской войны укрепил всеобщее стремление к возрождению мощного государства в облике СССР. Абстрактное «капиталистическое окружение» получило свое реальное воплощение в лице Польши — «любимого детища» Антанты и «главной опоры» Версальской системы в Европе. И с той, и с другой стороны все эти фобии и пропагандистские стереотипы всячески поддерживались и насаждались, и польское, и советское руководство прошло горнило войны 1919–1920 гг. Абстрагируясь от этой действительности, вообще невозможно понять общие тенденции советско-польских отношений 1920—1930-х гг.
Следует также помнить, что обе страны находились в неравных условиях. Польша являлась международно признанным государством, имевшим влиятельных союзников на Западе. РСФСР же, напротив, не только не была юридически признана ведущими державами, но и вынуждена была до конца 1922 г. вести Гражданскую войну, инспирированную в том числе и странами Антанты. Понятно, что в этих условиях польская элита сделала ставку на максимально возможное усиление Польши за счет ее соседей, надеясь на закрепления ведущей роли страны в Восточной Европе. Однако в течение 1920-х гг. произошла определенная трансформация Версальской системы. В результате оказалось, что влияние Польши на международной арене и даже в Восточной Европе стало постепенно/уменьшаться. К середине 1930-х гг. выяснилось, что Варшава теперь должна была найти новую стратегию достижения статуса великой державы, поскольку ее западные и восточные соседи уже переросли рамки региональных держав. Все это подтолкнуло Польшу к использованию политики «равновесия» в отношении Германии и СССР. Но нарастание кризиса и крах Версальской системы к концу 1938 г. потребовали от Польши четкого определения своей позиции.
Для Советского Союза в 1920-е гг. основными международными проблемами были региональные вопросы Восточной Европы, связанные прежде всего с его западными соседями. От Европы его отделяли страны «санитарного кордона», как и во времена «восточного барьера» XVI–XVII вв. То есть СССР утратил великодержавный статус Российской империи и стал региональной державой. Основной целью советской политики в Восточной Европе было поддержание военного паритета с непосредственными западными соседями и предотвращение создание там антисоветского военно-политического блока. В ответ на стремление Польши блокироваться со странами Прибалтики и Румынией Москва попыталась сблизиться с Германией и Литвой. В отношениях с крупными европейскими державами СССР мог считать нормальными дипломатические отношения только с Германией, тогда как с Англией и Францией отношения носили по сути формальный характер, что было для Москвы все же значительным достижением по сравнению с началом 1920-х гг. Вместе с тем «рапалльский период» советско-германских отношений, характеризовавшийся значительным военно-техническим сотрудничеством сторон, [830] каждая из которых видела в Польше врага, не мог не подталкивать Варшаву к упрочению союза с Францией и сближению со странами Восточной Европы.
Понятно, что в этих условиях Советский Союз был вынужден корректировать свою внешнюю политику, постепенно отказываясь от оголтелых революционных лозунгов и призывов. В отношениях с Варшавой Москву прежде всего интересовала реализация Рижского договора в полном объеме, что, в свою очередь, потребовало определенных уступок с обеих сторон. Вместе с тем торговый договор, предусмотренный Рижским договором, несмотря на неоднократные советские предложения, был заключен только в феврале 1939 г. Прохладные советско-польские отношения оказались под угрозой в 1927 г., когда Англия разорвала дипломатические отношения с СССР, а в Варшаве был убит советский полпред. Поскольку в это же время польская сторона прекратила переговоры о договоре о ненападении с СССР, в Москве опасались возникновения войны. Понятно, что советское руководство старалось дипломатическими мерами снизить угрозу войны, для чего СССР присоединился к договору Бриана — Келлога и предложил Польше и Литве подписать протокол о досрочном вводе его в действие. Однако переговоры показали, что Польша все еще имеет значительное влияние на Прибалтийские страны и Румынию. В итоге Москве пришлось согласиться с польским планом многостороннего протокола. С одной стороны, это отвечало стремлению советского руководства к упрочению сложившегося статус-кво в Восточной Европе, но с другой, — демонстрировало высокую степень сплоченности его западных соседей. Поэтому опасения, что эта сплоченность может иметь и военный подтекст, сохранялись.
Однако нарастание противоречий в Европе на рубеже 1920—1930-х гг. привело к тому, что Советским Союзом заинтересовалась Франция. Договор о ненападении между Москвой и Парижем подтолкнул и Варшаву к подобному соглашению со своим восточным соседом. Тем более что германо-польские отношения постепенно обострялись, а переговоры о «Пакте четырех» показали, что Германия стоит на пороге полного восстановления своего статуса великой европейской державы. В этой ситуации польское руководство решило использовать приход к власти в Германии НСДАП для нормализации германо-польских отношений Со своей стороны Берлин, заинтересованный в прорыве дипломатической блокады, охотно пошел на договоренность с Варшавой. В целом германо-польская декларация о ненападении полностью обходила главный вопрос их отношений — вопрос о границе. Тем не менее польское руководство увидело в соглашении 1934 г. основу новой политики «равновесия» между Германией и СССР. Считалось, что германо-советский антагонизм позволит Польше играть на их противоречиях и интенсифицировать ее великодержавные устремления.
