История культуры древней Греции и Рима - Куманецкий Казимеж (книга бесплатный формат .txt) 📗
Как и микенские таблички, поэмы Гомера рассказывают о специализации ремесла: о кузнецах, каменщиках, столярах, корабелах. Рядом со свободными людьми тяжко трудятся рабы, причем рабство у Гомера еще сохраняет характер домашний, патриархальный. Рабы и рабыни выполняют различные работы По дому, но занимаются также и земледелием, пасут скот. Хозяйство натуральное, служит удовлетворению потребностей одной семьи; этим и объясняется то, что рабство не играло тогда значительной роли в экономике. Царям и аристократии нет необходимости занимать больше рабов в своем хозяйстве: потребности их ограниченны, да они и сами не стыдятся и не чуждаются физического труда. Отец Одиссея, Лаэрт, возделывает землю, Пенелопа прядет, Навсикая стирает белье. Одиссей строит плот, а Парис — целый дворец. И все же чем богаче царь или крупный землевладелец, тем больше у него рабов; у Одиссея в его домашнем хозяйстве занято 50 рабынь. Воспевая героев прошлого, великий реалист Гомер дает ясную картину социального размежевания в ту эпоху, когда он жил. В образе же дерзкого Терсита, сеющего среди осаждавших Трою недовольство верховным вождем Агамемноном, нашел отражение назревавший конфликт между царями, ведущими свое происхождение от олимпийских богов, и массами простых воинов.
Идеалы Гомера — идеалы аристократические, и обращается он к носителям аристократической культуры и самосознания. Именно этому слою слушателей особенно были по душе звучные строки о славных и воинственных царях, рожденных Зевсом, или о наказании Одиссеем бунтовщика Терсита. Эпические поэмы Гомера — своего рода кодекс аристократической морали. Высшей ценностью для знатного воина — эпического героя — считаются посмертная слава, вечная память об имени доблестного бойца и о его подвигах. Сохраняет эту память певец-аэд, который передаст ее потомкам. В «Одиссее» такими хранителями предания о героических деяниях предков выступают певцы Демодок при дворе царя Алкиноя и Фемий в доме Одиссея. Их песни, как и поэмы самого Гомера, не только рассказывали о прошлом, но и воспитывали аристократическую молодежь на примерах прославленных мужей минувших столетий: если хочешь сам быть воспетым аэдами, подражай в мудрости и доблести героям, сражавшимся под Троей, или странствующему Одиссею, выбери, как Ахилл, короткую, но славную жизнь вместо длинной, но лишенной подвигов.
Перед нами — психологические и нравственные типы аристократической среды тогдашнего греческого общества. В фигуре Ахилла, мучительно переживающего обиду, яо безучастно / взирающего на гибель своих соплеменников от мора, угадывается тип себялюбивого и гордого ионийского аристократа. Равным образом в фигуре скитающегося по морям Одиссея нетрудно распознать черты неустрашимого грека-колониста VIII в. до н. э., человека опытного и предприимчивого. Гомер не только художественно воссоздает оба этих типа, но и облекает их в мифологическое одеяние. Со временем поэмы Гомера стали для греков чем-то вроде священных книг, каноном поведения и одновременно источником знаний о прошлом, как воспринимал «Илиаду» и «Одиссею», например, историк Фукидид. Это отношение к эпосу как сокровищнице всей вообще мудрости сохранялось на протяжении многих столетий, до самого конца античной эпохи было популярно аллегорическое истолкование обеих поэм.
Справедливо до некоторой степени и замечание Геродота, что богов грекам сотворили Гомер и Гесиод. Гомер действительно столь глубоко внушил грекам свое представление о богах, что они уже никогда не могли освободиться от этого представления, а величайший греческий скульптор V в. до н. э. Фидий, создавая своего Зевса Олимпийского, безусловно находился под впечатлением стихов слепого аэда. Но на самом деле мир олимпийских богов и богинь во главе с Зевсом не был лишь плодом воображения Гомера или поэта Гесиода. Образ олимпийского пантеона сложился намного раньше, когда греческие племена, поселившиеся вблизи горы Олимп, стали представлять себе, что на вечно окутанной облаками вершине царствует могучий бог света и дня; культ этот греки принесли с собой с севера. Разумеется, трудно определенно судить о том, что происходило в головах людей в столь отдаленные времена, однако образ великолепных олимпийцев, собирающихся при дворе громовержца Зевса на общий совет, весело пирующих целыми днями от восхода до заката, вступающих между собой в браки и ссорящихся, слишком напоминает придворный быт древних правителей, обитавших у подножия Олимпа в Фессалии, чтобы не увидеть в представлениях греков об олимпийских богах отражение повседневной жизни и идеалов фессалийской аристократии. Тогда-то и начал складываться древнегреческий пантеон, включивший в себя и некоторых догреческих богов и богинь, как, например, Афину, ставшую в мифологии эллинов воинственной и мудрой дочерью Зевса. Однако многие догреческие божества и целый мир демонов и духов не вошли в новую религиозную систему. Впрочем, новая религия не сразу одержала победу: отголоски борьбы со старыми догреческими верованиями слышны в легенде о титаномахии — войне титанов, сыновей богини земли, с богами-олимпийцами. Предания, отразившие длительный процесс утверждения новой религии, религии Зевса, религии порядка и гармонии, в борьбе со старой верой в гигантов и титанов, олицетворявших первобытные, необузданные, дикие и слепые силы, можно найти в поэмах Гомера и Гесиода.
У Гомера мы встречаем и другие следы древнейших религиозных воззрений. Эпитеты, которые он применяет к Афине («совоокая») и к Гере («волоокая»), восходят ко временам догреческим, когда в животных видели проявления божественной силы. Подобные же представления о богах видны в «Илиаде» и в рассказе о том, как Аполлон и Афина, словно птицы, сидели на ветвях священного дуба близ ворот Трои. Сам Зевс хотя и выступает в «Илиаде» отцом богов, людей и абсолютным властителем, однако не всем он может повелевать: предел его власти ставит темное и таинственное могущество Мойр, богинь судьбы. Олимпийские боги царствуют безраздельно, но они не всевластны и не всеведущи. Зато они прекрасны, озарены светом, воображение наделяет их удивительной пластикой, они внушают восхищение. Не со страхом, а с изумлением и восторгом относится к своим богам герой Гомера. Эти боги близки людям, ибо они сами — как бы только облагороженные, «улучшенные» люди, существа, которые отличаются от людей лишь бессмертием. Боги, живущие на Олимпе, непрестанно общаются с простыми смертными, участвуют в их жизни: так, все они явились на свадьбу Пелея с Фетидой. Но если боги схожи с людьми, то люди — с богами: любимые герои греков Диомед, Аякс, Агамемнон богоподобны. В глазах древнего эллина величия богов нисколько не умаляло то, что они любят и ненавидят, как люди, что Зевс отбивает смертных женщин у их мужей, а Гера его ревнует. Ибо и в ревности, как и в ненависти, в смехе, равно как и в плаче и стонах, проявлялась, по мнению греков, красота жизни — разве могли быть лишены этой красоты бессмертные олимпийские боги? Лишенные чувств, эмоций, переживаний, свойственных всем живущим, боги казались бы грекам существами более несчастными, чем люди.
Герой Гомера душою связан с богами, они воздействуют на все его помыслы и поступки. Вот Ахилл, разгневавшись на Агамемнона, уже хватается за меч, чтобы обрушиться на ненавистного обидчика, как вдруг в его душе происходит какая-то перемена и он опускает меч в ножны. Гомер объясняет случившееся внезапным явлением богини Афины, которая и призвала героя укротить свой гнев. Так боги могут влиять на любые решения смертных, а в минуты сомнений придавать героям уверенность и храбрость. Впрочем, в действиях богов нет ничего неестественного, ничего, что бы определяло линию поведения людей против их сознательной воли. Афина не принуждает Ахилла слепо выполнить повеление богов, она взывает к его разуму, убеждает повиноваться. Эта естественность поведения богов и то, что каждый из них обладал в сознании людей ярко выраженной индивидуальностью, также не остались без последствий для мышления древних эллинов.
Греческий эпос повлиял не только на формирование местных религиозных и этических понятий, но и на всю европейскую культуру. Влияние его сказалось прежде всего в создании новых литературных форм поэзии, греческой и римской. В Греции наследием Гомера жила как эпика, так и трагедия, а в некоторой степени и все прочие литературные жанры. Гомеровские традиции сохранялись в языке греческой поэзии до самого конца античной эпохи. Без Гомера были бы немыслимы ни Вергилий, ни какое-либо из многочисленных произведений псевдоклассической эпики. Другое дело, что иные мотивы, которые для Гомера были чем-то естественным и вытекали из его мировоззрения, как, например, вмешательство богов в жизнь людей, стали в позднейшей эпике лишь техническими средствами, призванными облегчить развитие действия, или же оставались как традиционная условность, как пережиток. Гомер явился творцом эпической техники, которой пользовалась затем вся без исключения европейская литература. Но Гомер создал и ряд образов, будивших фантазию многих выдающихся европейских поэтов. Назовем хотя бы таких польских поэтов, как Станислав Выспяньский, написавший под влиянием Гомера «Возвращение Одиссея», Адам Мицкевич, который, создавая польскую национальную эпопею, шедевр литературы — поэму «Пан Тадеуш», часто сознательно ударял по струнам того же слепого аэда.
