Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить - Шёнбург Александр (читать книги txt) 📗
Первый английский король из Ганноверской династии, Георг I (1660–1727), происходил из королевского дома, в котором незадолго до его коронации придворным запретили «кидаться за столом мясом, хлебом, костями и прочей едой или засовывать ее себе в карманы». Георг ни слова не знал по-английски и привык в своем Ганновере править без парламента. Так как он не мог «выключить» английский парламент, то предпочел вообще не править, а каждый вечер напиваться специально доставляемым ганноверским пивом.
Все его наследники были или немного безумны, или немного слабоумны, или и то и другое вместе. Георг II (1683–1760) ненавидел все, что «пахло» образованием и наукой. Его жена, Каролина Ансбахская, вынуждена была читать тайком, король приходил в ярость, если заставал ее за этим занятием. После него был Георг III, уже упоминавшийся «Безумный король Георг», а его сын Георг IV (1762–1830) вошел в историю как величайший ипохондрик своего века, немногим лучше была и его племянница, королева Виктория, тоже страдавшая тяжелыми депрессиями. Ее сын «Берти», ставший позднее Эдуардом VII (1841–1910), в детстве считался удивительно неспособным к учению, потом у него появились неприятная страсть к обжорству и различные причуды. А еще у него была навязчивая потребность записывать точный вес всех гостей. Старшего сына Берти, Альберта-Виктора, которого в семье звали Эдди, даже любящие родители считали слабоумным. Эдуард и Александра очень старались развивать престолонаследника и нанимали лучших учителей страны, чтобы подготовить его к учебе в Кембридже. Но очевидно, все усилия оказались напрасными — в одном из отчетов родителям было написано: «Его королевскому высочеству трудно постичь, что означает понятие “читать”».
Эдди умер раньше своего отца, так что престол наследовал Георг V (1865–1936). И он, прадед сегодняшней королевы, судя по всему, был большим оригиналом. Он не имел никаких духовных интересов, а своим невежеством в вопросах политики, экономики и культуры гордился как почетным знаком отличия. Эдуард, его старший сын, считал своим наипервейшим долгом предаваться необузданной жизни диких двадцатых годов, а младший, Генри, проводил дни в основном за просмотром мультфильмов. Однажды он заставил короля Норвегии Олафа ждать почти час, потому что не мог оторваться от какого-то эпизода фильма «Моряк Попай». В 1936 году Эдуарду пришлось отречься от престола в пользу своего брата Георга (1895–1952), отца сегодняшней королевы, что было счастьем для Англии, поскольку он, коронованный как Георг VI, считался единственным вменяемым среди своих сестер и братьев.
Когда рассматриваешь этот действительно впечатляющий список чудаков, то остается только удивляться тому, что Великобритания за время правления таких зачастую малокомпетентных государей сделалась столь мощной мировой державой, а сегодня имеет монархию, которую, вероятно, надо признать вообще самой стабильной. Может быть, тайна монархии заключается как раз не в мудрости королей, скорее кажется, что институт королевской власти настолько велик, что личность самого короля просто не имеет значения. Главным для короля является сам факт, что он есть, что его можно видеть, как башню собора над городом. По Максу Веберу, основное политическое преимущество конституционной монархии совершенно не зависит от способностей короля, так как его правление имеет в общем символическое значение. Решающую роль играет то, что конституционный монарх исполняет функцию, «выполнить которую избранный президент не мог бы: он формально ограничивает стремление политиков к власти уже самим фактом, что высшая должность в государстве раз и навсегда занята». А «с политической точки зрения» эта функция «практически самая важная».
Не бывает наследственных хирургов, наследственных капитанов, даже наследственных дворников, почему же именно королевская власть передается по наследству? Чтобы найти по возможности наиболее убедительный ответ на этот вопрос, я договорился встретиться с президентом Международной монархической лиги, Мерлином Хэнбери-Трейси, седьмым лордом Сьюдли. Ему лет семьдесят, и он из тех людей, которые в однородном обществе, вроде немецкого, вели бы неприметную жизнь чудаков, но в Англии занимают свое определенное место. Хотя я честно должен заметить, что лорд Сьюдли даже по английским меркам немного эксцентричен. Вплоть до реформы парламента, когда Тони Блэр удалил большинство наследственных лордов из верхней палаты, он не пропускал ни одного заседания палаты лордов и играл там вместе с Уонном роль неисправимого, вечно спорящего реакционера. В течение многих лет он был председателем «Понедельничного клуба», которого побаивалась даже Маргарет Тэтчер. Это был кружок крайне консервативных тори, они встречались всегда по понедельникам и осложняли жизнь тори из среднего класса, сделавшего карьеру в эпоху тэтчеризма. В посвященной ему статье в справочнике «Кто есть кто», в разделе «хобби», написано: «Почитание предков». Симпатично, что лорд Сьюдли является и покровителем Ассоциации банкротов — он, как и большинство потомков по-настоящему старых знатных английских родов, конечно, совершенно обеднел. Больше тысячи лет его семья проживала в своей резиденции Тоддингтон Мэнор, одном из старейших поместий Англии, которое уже к началу XIX века стало настолько ветхим, что прапрапрадед велел построить на этом месте новое, в стиле регентства. Теперь поместье принадлежит известному британскому художнику, миллионеру Дэмиену Херсту. Сьюдли живет в несколько запущенной квартире на северо-западе Лондона, напротив станции «Мэрилбоун».
Он принимает меня в немного потрепанном блейзере, в замызганном галстуке, разумеется, темносинем в полосочку, какие носят только бывшие ученики Итона, его рубашка производит такое впечатление, словно служит и пижамой. Воздух спертый и прокуренный. На стене узкого, набитого книгами кабинета ученого — два портрета предков. На одном его прадед, лейтенант Феликс Хэнбери-Трейси, в форме шотландского гвардейца. Хозяин дома рассказывает, что его прадед погиб в 1914 году в бою с немцами в окопах у деревни Фромель. Рядом висит портрет отца, капитана Майкла Хэнбери-Трейси, тоже офицера шотландской гвардии, тоже погибшего в бою с немцами в Дюнкирхене. Немного в стороне — еще один портрет, на нем сам Сьюдли, еще молодой. Кажется, гены Хэнбери-Трейси дают удивительно красивых мужчин, даже слишком красивых, в их чертах лица, заставляющих вспомнить о Дориане Грее, есть что-то почти порочное.
Сьюдли приветствует меня чрезвычайно любезно.
— Как вы вообще обо мне вспомнили? — спрашивает он, словно искренне благодарен, что есть еще люди, интересующиеся его мнением.
— Невозможно пройти мимо вас, если занимаешься вопросами королевской власти, — отвечаю я.
Он великодушно предлагает мне выпить, я притворяюсь скромным и прошу стакан мутной лондонской водопроводной воды. Видно, какое облегчение он испытывает от такого выбора, на самом деле это означает, что ему не придется делиться со мной жалкими остатками шерри из стоящей перед ним бутылки.
Первая тема, которую я хочу обсудить с лордом Сьюдли, — лояльность. Дело в том, что его семья считается в Англии синонимом безусловного подчинения монархам. Один из прямых предков лорда Сьюдли — сэр Уильям де Треси, прославившийся совершенно варварским поступком. В декабре 1170 года сэр Уильям и еще трое рыцарей убили архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета, прямо в соборе. И всего лишь потому, что слышали, как Генрих II, устав от многолетних споров по вопросам церковного права и пребывая в дурном настроении, простонал: «Неужели никто не избавит меня от этого монаха…» Сэр Уильям воспринял это как приказ, взял с собой верных людей, поскакал в Кентербери и убил высшее церковное лицо страны.
Кресло, в котором я сижу, очевидно, одно из немногих напоминаний о прежней роскоши. Цвета бургундского вина, кожа волшебно мягкая. Я всегда думал, что такие кресла бывают только в фильмах по романам Агаты Кристи. Если бы мне предложили с завязанными глазами сравнить кожу этого кресла с кожей младенца, то выиграло бы кресло.
