Феномен полиглотов - Эрард Майкл (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Если вы поговорите с живущими в США выходцами из Латинской Америки, то заметите, что их знание языка не исчерпывается способностью использовать различные языковые метки для обозначения одного и того же объекта, – сказала Крамш. – Это погружение неразрывно связано с эмоциональным опытом использования языка в конкретных ситуациях.
– Означает ли это, что люди, просто выучившие язык, ограничены в своей способности говорить на нем? – спросил я.
– Нет, – ответила она. – Они могут говорить, но при этом не погружены в языковую культуру.
– То есть таких людей нельзя считать мультиязычными?
– Нужно иметь в виду, – сказала она, – что есть люди, которые не обращают особого внимания на культурный багаж любого из языков, на которых говорят. Вы можете прекрасно играть на фортепьяно и мастерски разбираться в нотах, но это не значит, что вы понимаете музыку Моцарта или что вы талантливый музыкант. Одно дело – освоить языковой код, и совсем другое – понимать, что именно имеет в виду носитель языка или почему он использует свой код так, а не иначе.
– И каким же количеством языков, по вашему мнению, человек может овладеть на таком уровне? – спросил я.
– О, я не знаю, – ответила она. – Исследования показали, что испытуемые были в той или иной степени культурно погружены в три или, может быть, четыре языка. Пятый можно засчитать уже с большой натяжкой, и это включая родной.
Она также добавила, что большинство испытуемых говорили на трех языках с самого детства, а затем добавился четвертый. Они были хорошо знакомы с культурой языка и с тем, что она назвала «умонастроением носителей языка».
– Один из моих сыновей, – рассказала она, – вырос с тремя языками и добавил к ним четвертый, но в отношении шестого или седьмого языков, которые он выучил дополнительно, я не могу сказать, что он резонирует с ними… Что касается меня самой, то я могу говорить о своем культурном погружении в три языка. Да, я знаю еще и русский, греческий, латинский и некоторые другие. Но… их скорее можно сравнить с экзотическими бабочками, собираемыми для коллекции, – закончила она с усмешкой.
Конечно, каждый на основании своего опыта может иметь собственные представления в отношении того, какой уровень знания иностранного языка следует считать достаточным. Согласно определению Клэр, про шестилетнего ребенка, который пока не умеет читать, нельзя сказать, что он владеет даже своим родным языком. Это же относится и к людям, которые независимо от возраста не доросли до овладения культурным багажом родного языка. Позже я задавался вопросом, почему столько людей решается на изучение иностранного языка, если в качестве целевого ориентира выступает высокий языковой уровень носителя языка: это, безусловно, должно являться сдерживающим фактором.
В конце нашего общения Клэр Крамш поделилась со мной ценной мыслью. «Вы знаете, – сказала она, – язык, который мы используем, настолько вплетен в эмпирическую ткань нашей жизни, что вопрос “на скольких языках вы говорите?” несет в себе лишь часть смысловой нагрузки. Вы должны также спросить: “на скольких языках вы живете?” Конечно, чем обширнее ваш языковой запас, тем богаче ваш жизненный опыт, но для постоянного поддержания уровня владения иностранным языком требуется много путешествовать и контактировать с большим количеством людей. Поэтому я считаю, что человеческим пределом является владение четырьмя, ну, может быть, пятью языками».
Готовясь к поездке, я также поинтересовался у Роберта Декейзера, эксперта в области изучения иностранных языков из университета штата Мэриленд, что он думает о феномене Меццофанти.
«Если у вас хорошая память и вы должным образом мотивированы, то выучить достаточное количество слов из нескольких десятков языков не станет для вас подвигом. Причина того, что это удается лишь единицам, в недостатке мотивации у остальных, – заявил он. – Гораздо более сложной проблемой является то, что вы должны говорить на совершенно разных языках не только бегло, но и правильно. Поэтому речь идет не только о лексике, но и о грамматике. Носители языка в своей речи применяют целый ряд грамматических правил с удивительной скоростью, даже не задумываясь об этом. Вам же для достижения такого результата потребуется очень много практики.
Это, в свою очередь, означает две вещи: во-первых, для изучения языка нужно больше времени, чем требуется только для запоминания лексики, а во-вторых, необходимо еще и то, что я бы назвал способностью быстрой проверки своей речи на соответствие грамматическим правилам. Даже если вы знаете все грамматические основы, вам по-прежнему требуется много усилий для того, чтобы применять эти знания достаточно быстро, в режиме разговора. Я думаю, если вы найдете человека, который исключительно хорошо и правильно говорит на большом количестве языков, это будет означать, что он обладает талантом быстрого подбора правильных грамматических форм.
Для этого недостаточно просто выделить необходимые ресурсы своего мозга, – продолжил Декейзер. – Чтобы хорошо выучить множество языков и поддерживать владение ими на высоком уровне, нужно такое количество времени, которым не обладает ни один человек, даже если он будет тратить абсолютно все свое время на языковую практику. Так что, когда я слышу все эти истории о гениальных кардиналах, живших сто или двести лет назад, я отношусь к ним очень, очень и очень скептически: большинство людей, которые не являются лингвистами, даже не понимают, что в действительности означает изучение иностранного языка. Они также не понимают, насколько сильно умение бегло говорить на чужом языке отличается от реального знания языка его носителями».
Сравнение с уровнем владения носителем языка прозвучало из его уст без всякой подсказки с моей стороны. Действительно ли данный критерий является подходящим для оценки уровня знаний такого гиперполиглота, как Меццофанти?
Декейзер родился и вырос в Бельгии, стране, которая официально признана многоязычной. К тому же эта страна отличается внутриполитическими капризами, и поэтому ее часто приводят в качестве примера того, что политическая система не может нормально функционировать с более чем одним официальным языком. На севере страны говорят на голландском, на юго-западе используется французский, в небольшой области на юго-востоке в ходу немецкий. При этом каждый житель страны изучает английский (Декейзер говорит на всех четырех). Дополнением к многоязычному винегрету служит факт, что бельгийский Брюссель является бюрократической столицей Европейского союза. В этом городе вы, скорее всего, услышите французскую речь, хотя голландский язык тоже является официальным.
Бельгийское многоязычие обусловлено экономическими причинами (страна находится в огромной зависимости от экспорта и импорта), а также малочисленностью населения, говорящего на голландском, – всего около 22 миллионов человек по всему миру. Кроме того, учитывая напряженные отношения между жителями севера и юга страны, официальное многоязычие выполняет в этой стране социальную функцию. Занятия на языковых курсах являются популярной формой досуга и субсидируются государством. Надеваемые бельгийцами языковые маски счастливых людей призваны сгладить экономическую напряженность в отношениях между регионами страны. Однажды я услышал, как кто-то назвал Бельгию «прекрасной лабораторией многоязычия». Другой человек охарактеризовал эту страну как «лингвистическое подобие Сербии». Это прозвучало более правдоподобно.
Прежде чем мы расстались, Декейзер выудил из своей памяти историю, имевшую место в конце 1980-х годов. Один бельгийский банк, ныне не существующий, выступил спонсором конкурса, целью которого было определить самого многоязычного бельгийца. Это была своего рода языковая игра с определенными правилами. Принять в ней участие решили сотни людей. Все они были протестированы на основе краткой беседы с носителями языка, привлеченными из университетов и иностранных посольств.
«Конечно, многие участники заявляли, что владеют гораздо бо́льшим количеством языков, чем на самом деле, – вспоминал Декейзер. – Один из моих коллег принимал участие в тестировании человека, утверждавшего, что он знает хинди. Этот человек действительно много знал о хинди и немного говорил на этом языке, но можно ли было на этом основании согласиться с тем, что он знал хинди?»
