Великое восстановление наук, Разделение наук - Бэкон Фрэнсис (книга бесплатный формат .txt) 📗
Четвертое предписание запрещает нам предпринимать что-либо такое, что неизбежно потребовало бы слишком большого времени, советуя постоянно вспоминать известную строчку:
Так, но бежит между тем, бежит невозвратное время "^
Ведь все те, кто посвятил себя трудным и сложным профессиям, например юристы, ораторы, теологи, писатели и т. и., именно потому оказываются беспомощными в устройстве своего личного счастья, что им не хватает времени на всевозможные житейские мелочи, на то, чтобы уловить какой-то удобный случай или придумать какое-нибудь хитроумное средство, которое помогло бы им улучшить их благосостояние, ибо они тратят время на другие вещи. С другой стороны, во дворцах государей, да и в республиках можно встретить людей, обладающих исключительными способностями в том, что касается умения устраивать свое собственное счастье и благосостояние и разрушать чужое. Они не заняты никакой общественно полезной деятельностью, но все свои усилия целиком сосредоточили на том самом искусство жизненного преуспевания, о котором идет речь.
Пятое правило предписывает нам в какой-то мере подражать природе, которая ничего не делает напрасно. Мы без большого труда сможем выполнить это требование, если будем умело согласовывать и соединять между собой все виды нашей деятельности. Во всех наших действиях мы должны так внутренне настроить и подготовить себя, так расставить в своем уме и подчинить друг другу все наши намерения и цели, чтобы в случае, если нам не удастся в каком-нибудь деле добиться высшей степени успеха, мы могли бы, однако, вплотную приблизиться к ней или в крайнем случае занять хотя бы третью от вершины успеха ступеньку. Если же мы вообще не сумеем добиться никакого, даже частичного, успеха в деле, тогда уж придется, отказавшись от первоначальной цели, поставить перед собой какую-нибудь другую, используя при этом уже затраченные на достижение первой усилия. Если же мы не в состоянии сорвать какой-то плод в настоящее время, то следует по крайней мере извлечь из этого хоть какую-нибудь пользу в будущем; ну а если вообще невозможно ни в настоящее время, ни в будущем извлечь из этого ничего основательного и серьезного, то придется удовольствоваться на худой конец тем, чтобы хоть немного увеличить свое значение в глазах других, и так далее в том же роде. Мы должны постоянно следить за тем, чтобы каждое наше действие и каждое наше решение приносили нам тот или иной полезный результат, ни в коем случае не позволяя себе прийти в отчаяние, пасть духом и сразу опустить руки, если вдруг окажется, что мы не можем достичь нашей основной цели. Ибо политическому деятелю менее всего подобает стремиться к достижению одной-единственной цели. Тот, кто поступает так, неизбежно поплатится за это потерей бесчисленного множества возможностей, которые всегда попутно возникают в деловой практике и которые, пожалуй, смогут оказаться более благоприятными для чего-то другого, что лишь позднее раскроет свою пользу, чем то, что уже находится у нас в руках. Поэтому нужно хорошенько запомнить следующий принцип: "Это необходимо сделать, но не следует забывать и о другом" "^
Шестое предписание требует не слишком сильно связывать себя с каким-нибудь делом; хотя на первый взгляд оно может быть и не таит в себе никаких опасностей, но всегда нужно иметь наготове либо открытое окно, чтобы выпрыгнуть, либо какую-нибудь потайную дверь, чтобы скрыться.
Седьмое предписание -- это в сущности старинный совет Бианта, только речь идет здесь не о вероломстве, а об осторожности и сдержанности: "Любить друга, помня при этом, что он может стать врагом, и ненавидеть врага, помня, что он может стать другом" ^". Ведь тот, кто слишком отдается дружбе, приносящей ему лишь несчастье, или бурной и тягостной ненависти, или пустому ребяческому соперничеству, неизбежно наносит непоправимый ущерб всем своим интересам.
Приведенных примеров вполне достаточно для того, чтобы охарактеризовать учение о жизненной карьере. И здесь необходимо еще раз напомнить читателям, что те беглые указания и наброски, которые мы делаем, говоря о науках, до сих пор еще не созданных или не получивших развития, ни в коем случае не должны приниматься за подлинные исследования этих вопросов, но должны рассматриваться лишь как своего рода лоскутки или кайма, по которым можно судить и о всем куске ткани в целом. С другой стороны, мы не настолько наивны, чтобы утверждать, что невозможно достичь счастья и благосостояния без всех тех тягостных усилий, о которых мы здесь говорили. Ведь мы прекрасно знаем, что иным счастье как бы само идет в руки, другие же добиваются его только благодаря упорству и старательности, да еще, пожалуй, некоторой осторожности, не нуждаясь ни в какой сложной и тяжелой науке. Но точно так же как Цицерон, изображая совершенного оратора, не стремится к тому, чтобы каждый из юристов был или мог быть таким же, и точно так же как при изображении совершенного государя или придворного (а некоторые писатели предприняли попытку создать такие трактаты) этот образец создается исключительно на основе отвлеченных представлений о совершенстве, а вовсе не реальной действительности, так поступаем и мы, давая советы политическому деятелю, но лишь в том, повторяю, что касается его личного преуспевания.
Однако мы должны напомнить, что все отобранные нами и приведенные здесь предписания принадлежат к числу тех, которые называются честными. Что же касается нечестных средств, то если кто-нибудь захочет учиться у Макиавелли, который советует "не слишком большое значение придавать добродетели, но заботиться лишь о том, чтобы создать впечатление добродетельного человека, ибо молва о добродетели и вера в то, что вы ею обладаете, полезны для человека, сама же добродетель только мешает", а в другом месте предлагает политическому деятелю "положить в основу всей своей деятельности убеждение, что только страхом можно легко заставить людей подчиниться воле и замыслам политика я поэтому последний должен употребить максимум усилий на то, чтобы, насколько это от него зависит, сделать людей послушными себе, держа их в постоянной тревоге и неуверенности" "^ так что его политик оказывается тем человеком, которого итальянцы называют сеятелем колючек; или если кто-то соглашается с той аксиомой, на которую ссылается Цицерон: "Пусть гибнут друзья, лишь бы враги погибли" "^ как поступили, например, триумвиры, заплатившие за гибель врагов жизнями ближайших друзей; или если кто-нибудь вознамерится подражать Катилине и попытается сеять смуту и волнения в собственном государстве для того, чтобы лучше половить рыбу в мутной воде и легче устроить свое благосостояние, следуя словам того же Катилины: "Если дело мое охватит пожар, то я погашу его не водой, а развалинами города" TM, или если кто-то захочет повторить известные слова Лисандра, который обычно говорил, что "детей следует привлекать к себе пирожками, а взрослых -обманом" ^, и последовать множеству других такого же сорта бесчестных и пагубных советов, которых, как это бывает и в любом другом деле, значительно больше, чем честных и разумных; если, повторяю, кому-нибудь подобного рода извращенная мудрость доставляет удовольствие, то я не стал бы отрицать того, что этот человек (поскольку он полностью освободился от всех законов милосердия и добродетели и посвятил себя целиком заботам об устройстве собственного благосостояния) может более кратким путем и быстрее упрочить свое положение и богатство. Ведь в жизни происходит то же самое, что и в путешествии, где самый короткий путь всегда грязнее и неприятнее, а лучший путь оказывается, как правило, окольным.
Но люди ни в коем случае не должны прибегать к такого рода бесчестным средствам; скорее им следует (если только они владеют собой, способны сдерживать себя и не дают вихрю и буре честолюбия увлечь себя в противоположную сторону) представить перед глазами не только эту общую схему мира, согласно которой все "есть суета и страдание духа" '^, но и более специальную, показывающую, что само бытие без нравственного бытия есть проклятие, и, чем значительнее это бытие, тем значительнее это проклятие; и где самой высокой наградой добродетели является сама добродетель, точно так же как самой страшной казнью за порок является сам порок. Ибо прекрасно сказал поэт:
