Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского - Гоббс Томас (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
В каком смысле церковь является единым лицом. Только в этом последнем смысле можно говорить о церкви как о едином лице, т. е. что она имеет способность желать, произносить, приказывать, заставлять повиноваться себе, составлять законы или совершать какое бы то ни было другое действие. Ибо все, что делается сборищем людей, не имеющих правомочий законного собрания, является частным действием каждого из участников сборища, поскольку он содействовал тому, что было совершено, а не действием всей толпы в совокупности как единого тела, и тем меньше это является действием отсутствовавших или тех, кто хотя и присутствовал, но был против того, чтобы соответствующее действие совершилось.
Определение церкви. В соответствии с этим смыслом я определяю церковь как общество людей, исповедующих христианскую религию и объединенных в лице одного суверена, по приказанию которого они обязаны собираться и без разрешения которого они собираться не должны. И так как во всех государствах всякое собрание, не имеющее разрешения гражданского суверена, является незаконным, то точно так же и церковь, собравшаяся в каком-либо государстве, запретившем ее собрание, является незаконным собранием.
Христианское государство и церковь – одно и то же. Отсюда следует, что нет на земле такой универсальной церкви, которой все христиане были бы обязаны повиноваться, так как нет такой власти на земле, по отношению к которой все другие государства были бы подданными. Христиане имеются во владениях разных монархов и государств, по каждый из этих христиан есть поданный того государства, членом которого он состоит, и, следовательно, не может подчиняться приказаниям .какого-либо другою лица. Поэтому такая церковь, которая способна приказывать, судить, оправдывать и осуждать или совершать какой-нибудь другой акт, есть то же самое, что гражданское государство, состоящее из людей, исповедующих христианство, а такое государство называется гражданским государством (civil state) в силу того, что его подданные – люди, и церковью – в силу того, что его подданные – христиане. Слова мирская и духовная власть являются лишь двумя словами, внесенными в мир, дабы у людей двоилось в глазах и дабы люди не понимали, кто их законный суверен. Верно, конечно, что после воскресения тела праведников будут не только духовны, но и вечны, однако в этой жизни они грубы и подвержены тлению. Поэтому в этой жизни нет другой власти – это касается и государства, и религии,– кроме мирской. Если верховный правитель как государства, так и религии запрещает пропагандировать какое-нибудь учение, то никто из подданных не может его законным образом пропагандировать. Должен быть один верховный правитель, иначе необходимо возникают в государстве мятеж и гражданская война между церковью и государством, между приверженцами духовной власти и приверженцами мирской власти, между мечом правосудия и щитом веры и, что еще хуже, возникает борьба в груди каждого христианина между христианином и человеком. Учители церкви называются пастырями, точно так же называются и гражданские суверены. Но если монастыри не будут подчинены один другому так, чтобы был един верховный пастырь, людей будут учить противоположным учениям, из которых оба могут быть, но одно должно быть ложным. Кто должен быть этим верховным пастырем на основании естественного закона, мы уже доказали: им должна быть верховная гражданская власть. В следующих главах мы увидим, кому эта должность была предназначена Писанием.
Глава XL
О правах Царства Божиего при Аврааме, Моисее, первосвященниках и царях иудейских
Верховная власть Авраама. Отцом верующих и первым в Царстве Божием, основанном на завете, был Авраам. Ибо с ним впервые был заключен завет, которым он обязал себя и свое потомство признавать и повиноваться повелениям Бога, не только таким, которые он мог бы познать светом естественного разума (как моральные законы), но и таким, которые Бог особым образом объявил бы ему через сны и видения. Ибо что касается моральных законов, то они уже были обязательны и не нуждались в том завете, при котором была обетована земля Ханаанская. Точно так же не было никакого завета, который мог бы прибавить что-нибудь или усилить то обязательство, в силу которого как Авраам и его потомство, так и все прочие люди должны были естественно повиноваться Богу Всемогущему. Поэтому, согласно завету, заключенному с Богом, Авраам обязался считать заповедью Бога то, что от имени Бога ему было приказано во сне или в видении, и передать это своему потомству, побудив его соблюдать завет.
В этом завете Бога с Авраамом мы можем заметить три пункта, из которых вытекают важные следствия в отношении правительства народа Божьего. Прежде всего при заключении указанного завета Бог говорил только с Авраамом. Этот завет мог распространяться на всех членов его семьи и потомство лишь потому, что еще до завета воли последних (а воля есть сущность всякого соглашения) заключались в воле Авраама и, следовательно, предполагалось, что Авраам имеет законную власть заставить членов своей семьи выполнить все то, к чему он обязал их своим заветом. В соответствии с этим Бог говорит (Быт. 18, 18, 19): Благословятся в нем все народы земли, ибо Я избрал его для того, чтобы заповедал сынам своим и дому своему после себя ходить путем Господним. Отсюда можно вывести первое заключение, а именно что те, с кем Бог не говорил непосредственно, должны получить положительные постановления Бога от их суверена, подобно тому как семья и потомство Авраама получили их от Авраама – их отца, господина и гражданского суверена.
Только Авраам обладал властью установить религию своего собственного народа. И следовательно, те, кому Бог путем сверхъестественного откровения не приказывает противного, обязаны во всяком государстве повиноваться законам своих суверенов в отношении своих внешних действии и в отношении исповедания религии. Что же касается сокровенных мыслей и веры людей, которых человеческие правители не могут знать (ибо один Бог знает сердце человеческое), то они непроизвольны и обусловлены не законами, а сокровенной волей и могуществом Бога и, следовательно, не подпадают под обязательство.
Никто не мог выступить против религии Авраама, ссылаясь на собственное откровение. Отсюда вытекает второй вывод, а именно что Авраам имел право наказывать того из своих подданных, кто, ссылаясь на свои сны, или видения, или другие откровения Бога, стал бы поддерживать учение, запрещенное Авраамом, или того, кто присоединился бы к такому лжеучителю и следовал бы ему. Значит, точно так же позволительно в наше время суверену наказывать всякого, кто противопоставил бы свое частное мнение законам, ибо суверен занимает такое же место в государстве, какое занимал Авраам в своей семье.
Авраам был единственным судьей и истолкователем Божьих слов. Отсюда же вытекает и третий вывод, а именно как никто, кроме Авраама, в его семье, так и никто, кроме суверена, в христианском государстве не может знать, что есть и что не есть слово Божие. Ибо Бог говорил только с Авраамом, и он один мог знать, что Бог говорил, и истолковать это своей семье, поэтому те, кто занимает место Авраама в государстве, являются единственными истолкователями того, что Бог говорил.
Откуда проистекала власть Моисея. Этот же завет был возобновлен с Исааком, а затем с Иаковом, но затем он не возобновлялся до тех пор, пока сыны Израиля не были освобождены из Египта и не достигли горы Синай. Тогда завет был возобновлен Моисеем (как я сказал раньше, в главе XXXV) таким образом, что сыны Израиля стали с тех пор особым Царством Бога, чьим наместником был Моисеи, а после него наследование этой должности перешло к Аарону и его наследникам, чтобы быть для Бога священническим царством вовеки.
Этим установлением было приобретено Богу царство. Однако ввиду того что Моисей не был правомочен управлять сынами Израиля в качестве преемника Авраама, ибо Он не мог претендовать на это по праву наследства, то пока еще не видно, чтобы народ израильский обязан был считать его наместником Бога дальше того времени, пока верил, что он говорит с ним. Поэтому дело обстояло так, что его власть зиждилась пока исключительно на том мнении, которое сыны Израиля имели о его святости, реальности его общения с Богом и истинности его чудес, так что, если бы их мнение изменилось, они не были бы обязаны принимать за закон Бога то, что Моисей предлагал им от имени Бога. Мы поэтому должны рассмотреть, какое другое основание имело их обязательство повиноваться ему. Ибо не повеление Бога могло обязать их, так как Бог говорил с ними не непосредственно, а через самого Моисея, а наш Спаситель говорит о себе (Иоан. 5, 31): Если я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство мое не есть истинно. Тем меньше должно было быть приемлемо свидетельство Моисея о самом себе, особенно при его притязании на царскую власть над народом Бога. Поэтому его власть, как и власть всех других государей, должна была основываться на согласии народа и на его обещании повиноваться ему. Так это и было, ибо весь народ (Исх. 20, 18, 19) увидел громы, и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся: и увидев то, [весь} народ отступил и стал вдали. И сказали. Моисею: говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть. Здесь было их обещание повиноваться, и этим обещанием они обязались повиноваться всему, что Моисей объявит им в качестве повеления Бога.
