САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (читать хорошую книгу .txt) 📗
Потом был Новый год. Снег к тому времени растаял и дней пять стояла такая теплынь, что Семёныч сдуру вскопал часть целины у себя в саду.
Новый год отмечали у Семёныча, потому что его хвалёный ящик работал исправно, ловил шесть каналов и кое-какие интересные фильмы по данным каналам таки показывали. Во время фильмов, строго через каждые десять минут, показывали рекламу, и шла она не менее пяти минут кряду. Но односельчане привыкли не обращать на неё внимания или переключаться на другой канал, поэтому дело у них сообща ладилось. Сакуров с Жоркой, правда, не пили, но Варфаламеев с Семёнычем к ним уже не приставали, поэтому Новый год прошёл нормально.
Потом Жорка ездил к себе за пенсией. Он привёз бухла Варфаламееву с Семёнычем, а им с Сакуровым достались кое-какие продукты и деньги на дальнейшее проживание. Снег к тому времени снова выпал, ударили морозы, и хлопот прибавилось, потому что дом приходилось топить, чтобы не замёрзнуть, почти круглые сутки. А на станции ещё и с углём наступила напряжёнка, потому что составы с углём стали миновать станцию без остановок. А если какой состав и задерживался, то это был состав с коксом или антрацитом. И, чтобы раскочегарить данную категорию топлива, приходилось попотеть. Сакуров в свои дежурства честно бегал в лесопосадку за дровами, чтобы сначала разжечь их, потом на древесные угли положить угольную пыль из станционного склада, а только затем кидать кокс с антрацитом. Жорка же демонстративно разломал тамбур станционного сортира и полсарая, принадлежащего то ли службе обеспечения связью, то ли отделу снабжения тормозной компрессией.
В общем, жизнь по-своему бурлила и в таком захолустье, как Угаровский район Рязанской области. Погода менялась, зима проходила, Виталий Иваныч купил ещё одну козу, Гриша застрелил единственно уцелевшего в районе зайца, Семёныч с Варфаламеевым усовершенствовали процесс брожения браги с помощью электроплиты, которую ставили под стиральную машинку, а Мироныч начал требовать погашения придуманной задолженности. Семёныч сначала посылал старого кляузника подальше, но вода, как известно, камень точит, поэтому уже в первых числах февраля Мироныч уволок на Угаровский рынок первое ведро картошки из закромов Семёныча. Но Семёнычу всё это было по барабану, потому что бывший советский директор бывшего советского металлургического комбината снова дружил с бывшим почётным таксистом, а сынок оного (читай: таксиста) снова приезжал и снова подогрел папашу закуской и выпивкой. Больше того: оставил ему довольно приличную наличность. Уезжая, сынок намекнул, что Петровна соскучилась по своему вздорному супругу и хотела бы возобновить с ним былые отношения. Точнее: вернуться в деревню. Семёныч от радости не просиял, но и прекословить не стал, а желание Петровны вернуться на лоно природы прилюдно объяснил её донельзя сволочным характером. В том смысле, что она – Петровна – и родню свою так достала, что после родни или снова в дурдом, или опять к Семёнычу. Но так как в дурдоме были не такие дураки, чтобы брать известную пациентку на постой повторно, то вариантов у Петровны не оставалось. Так же, как и у Семёныча.
«Ничего, пусть приезжает! – куражился Семёныч на банкете в честь проводов крутого сына. – Я ей покажу, как по чужим домам бегать…»
«Непременно покажи! – подобострастно подтявкивал вечный гость на чужих банкетах Мироныч. – А то совсем распустилась, зараза!»
«Это кто зараза?» - вскидывался Семёныч, готовый к разрыву мирных отношений с Миронычем в любую подходящую минуту.
«Супруга моя, Аза Ивановна, - не моргнув глазом, отвирался Мироныч. – По дому совсем ни черта делать не хочет, сволочь. Лежит с утра до вечера на софе, которую я в качестве трофея привёз из побеждённой Германии, и пилит меня. Когда, дескать, ты, хрен старый, принесёшь остальную картошку, которую нам задолжал уважаемый Алесей Семёнович?»
«Слышали? – снова вскидывался Семёныч. – Уважаемый!»
«Да не дёргайся ты так, а то снова глаз потеряешь», - одёргивал Семёныча нелицеприятный Жорка. Они с Сакуровым почти всё свободное от трудов праведных время проводили у бывшего почётного таксиста, пить не пили, но на жратве экономили. Да ещё телевизор, по которому стали показывать горячие новости из новообразовавшейся горячей точки на Северном Кавказе.
«Ну что ты за человек такой?! – начинал орать Семёныч. – Что же ты мне жить спокойно не даёшь?!»
«Вот именно! – снова подтявкивал Мироныч. – Ведь про то, что наш Семёныч уважаемый человек, говорит не одна только Аза Ивановна!»
«Все слышали?!» – вопил Семёныч.
«Да мы итак знаем», - утешал Семёныча добряк Варфаламеев.
«А те, которые не одна Аза Ивановна, тоже про картошку упоминали?» - веселился неблагодарный Жорка, поедая какую-то неимоверно дорогую деликатесную рыбу, привезённую крутым Вовкой, сынком Семёныча.
«Братцы! – теперь уже рыдал Семёныч. – Держите меня, а то я за себя не отвечаю!»
«Я тоже!» - хорохорился Мироныч.
«А тебя, старый хорёк, я вилами приколю, если снова увижу, как ты возле наших поросят отираешься, - обещал Жорка. – На все вилы ты мелковат будешь, но у меня есть сломанные, всего с двумя зубьями».
«Ну, всё, ты меня достал!» - орал Семёныч и бежал за пистолетом. Вовка привёз ему патронов, поэтому бывший почётный таксист чувствовал себя уверенно. Он доставал из укромного места заветную пушку и палил в Жорку. И скоро вся честная компания, и Семёныч в том числе, чихала, кашляла и плакала, потому что и патроны к газовой пушке крутой сынок Семёныча покупал где-то по блату особенно ядрёные.
«Жалко, я не писатель, - думал Сакуров в сенях, куда выскакивал подышать свежим воздухом, - а то можно было бы замутить такой романище, что куда там Гоголю с Достоевским…»
Двадцатого февраля отмечали день рождения Семёныча. И стукнуло ему шестьдесят три года. Патроны к тому времени у Семёныча кончились, поэтому торжества прошли почти без эксцессов. Сакуров с Жоркой снова не пили, но подарили Семёнычу пятьсот рублей. Виталий Иваныч притаранил литр самогона, а Гриша презентовал Семёнычу шкуру убитого им накануне зайца. Варфаламеев преподнёс бывшему столичному таксисту изящную коробочку из-под перстня, который бывший лётный штурман вложил в дело. В изящной коробочке предполагалось хранить бесценный глаз Семёныча, и последний был тронут, хотя не преминул заметить, что где перстень, а где глаз.
Без подарков припёрлись Мироныч и военный. Мироныч списал Семёнычу часть долга в одно ведро картошки, а военный обещал подарить Семёнычу полевой телефон. Насчёт полевого телефона Семёныч тотчас загорелся и посадил военного на второе почётное, после себя, место.
«А на хрена ему полевой телефон? – «корректно» поинтересовался Виталий Иванович. – Для того, чтобы бы с кем-нибудь по нему говорить, нужен ещё хотя бы один» (76).
«Ну что ты всё…» - хотел завестись Семёныч, однако военный предварил это дело.
«Насчёт ещё одного будет трудно, но можно, - заявил он, - потому что один телефон, который я подарю Семёнычу, у меня личный, а второй придётся изымать из военной комплектации».
«Ну и сколько он будет стоить?» - с плохо скрываемым сарказмом интересовался Жорка.
«Я думаю, за литр спирта договоримся», - подмигнул ему дубовый военный.
«Только не со мной! – ухмыльнулся Жорка. – Стану я давать литр спирта за списанное десять лет назад барахло».
«Нет, он опять?! – вопил Семёныч. – Человек обещает мне такую вещь, про которую в любом кино, которое про войну, показывают, а он… Да я сам выставлю за второй телефон литр спирта!»
«Ну, и кому мы его поставим?» - начинал лебезить Мироныч, которому всякое говно в хозяйстве годилось.
«Петьке Варфаламееву, во!» – торжественно обещал Семёныч.
«Спасибо», - благодарил вежливый Варфаламеев.
«А можно и Миронычу», - алчно подстрекал военный, запасшийся в своё время полусотней списанных раритетов и не знавший, кому бы их сбагрить хоть за что.
