- - Лукач Георг (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗

Диалектическое противоречие социал-демократического движения, говорит Роза Люксембург в своей статье против Ленина, состоит именно в том, что «здесь в первый раз за всю историю народные массы самостоятельно и вопреки всем господствующим классам должны реализовать свою волю, которая уводит их за пределы современного общества, но, с другой стороны, эту волю массы способны вырабатывать лишь в повседневной борьбе с существующей системой, то есть только в ее рамках. Соединение широких народных масс с целью, выходящей за существующую систему в целом, повседневной борьбы с революционным переворотом — это и есть диалектическое противоречие социал-демократического движения <…>» [15]. Это диалектическое противоречие никоим образом не сглаживается в эпоху диктатуры пролетариата. Изменяется лишь материя его составляющих, современные рамки деятельности и «потусторонность». Именно проблема свободы и демократии, которая во время борьбы в рамках буржуазного общества казалась простой, поскольку каждая пядь завоеванного свободного пространства была вырванной у буржуазии пядью, претерпевает теперь диалектическое обострение. Ведь фактическое отвоевывание «свобод» у буржуазии тоже не идет по прямой, хотя, конечно, тактическая линия целеполагания пролетариата была восходящей прямой. Но теперь должна измениться и эта установка.

Ленин говорит о том, что развитие вперед капиталистической демократии «не идет просто, прямо и гладко, к все большей и большей демократии» [16]. Этого не может быть, поскольку социальная сущность революционного периода состоит именно в том, что вследствие экономического кризиса, переживаемого как разлагающимся капитализмом, так и нарождающимся пролетарским обществом, постоянно, резко и насильственно изменяется классовое расслоение. Вот почему постоянная перегруппировка революционных сил представляет собой жизненный вопрос революции. В интересах дальнейшего развития революции необходимо всеми средствами и при всех обстоятельствах удерживать господствующую власть в руках пролетариата, ясно понимая, что совокупное положение мирового хозяйства рано или поздно должно подтолкнуть пролетариат к революции в мировом масштабе, которая только и сможет действительно осуществить экономические мероприятия в духе социализма. Победоносный пролетариат при этом не может заранее определять догматическим образом ни свою экономическую, ни свою идеологическую политику. Подобно тому как в своей экономической политике (социализация, концессии и т. д.) он должен свободно маневрировать в зависимости от классовых сдвигов, в зависимости от возможности и необходимости завоевывать определенные слои трудящихся на сторону диктатуры пролетариата или, по крайней мере, обеспечивать их нейтралитет по отношению к ней, точно так же невозможно заранее определиться в комплексе вопросов, связанных со свободой. Формы и степень «свободы» зависят в период диктатуры от состояния классовой борьбы, от силы врага, от интенсивности угрозы диктатуре, от требований завоевываемых на сторону диктатуры, от зрелости союзнических с пролетариатом и находящихся под его влиянием слоев. Свобода столь же мало, как и социализация, может быть самоценной. Она должна служить господству пролетариата, а не наоборот. К совершению этих, часто весьма неожиданных изменений позиций, оказалась способной лишь такая революционная партия, как большевистская; лишь она имела достаточно гибкости, маневренности и непредвзятости в оценке фактически действующих сил, чтобы через Брест-Литовск, через военный коммунизм времен жесточайшей гражданской войны продвинуться к новой экономической политике, а от нее (при новом изменении соотношений сил) к другим группировкам сил — и при этом постоянно сохранять в неприкосновенности самое существенное — господство пролетариата.

В этом потоке явлений, однако, сохранился один устойчивый полюс: контрреволюционная позиция других «течений рабочего движения». От Корнилова к Кронштадту тут идет прямая линия. Их «критика» диктатуры — это, следовательно, совсем не самокритика пролетариата, возможности которой должны институционально обеспечиваться также во время диктатуры, это — тенденция разложения, которая служит интересам буржуазии. К ним, следовательно, можно отнести слова Энгельса в письме к Бебелю: «Пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников» [17]. И что Роза Люксембург в ходе немецкой революции изменила проанализированные здесь воззрения, связано, конечно, с тем, что немногие месяцы самого интенсивного и деятельного сопереживания развернувшейся революции, которое выпало на ее долю, убедили ее в ложности прежней концепции революции. И в первую очередь — в ложности ее взгляда на роль оппортунизма, на способы борьбы против него и поэтому — на построение и функции самой революционной партии.

Январь 1922 года.

Методологические заметки к вопросу об организации

1.

Хотя временами проблемы организации (например, в ходе дискуссий в Коминтерне об условиях приема новых партий) находились на первом плане в борьбе мнений, но тем не менее они принадлежат к числу вопросов, наименее проработанных теоретически. Концепция Коммунистической партии, отвергнутая и оклеветанная всеми оппортунистами, инстинктивно ухватываемая и осваиваемая лучшими революционными рабочими, несмотря ни на что, часто рассматривается как всего лишь технический вопрос, а не как один из важнейших духовных вопросов революции. Тезисы II и III Конгрессов Коминтерна, борьба направлений в РКП, практический опыт последних лет свидетельствуют об этом слишком красноречиво. Однако представляется, что теоретический интерес коммунистических партий (за постоянным исключением РКП) так сильно привлечен к проблемам экономического и политического положения в мире, к следующим отсюда тактическим выводам и теоретическому обоснованию таковых, что для углубленного теоретического анализа вопроса об организации у коммунистов не остается никакой живой и живучей заинтересованности. Поэтому многое из сделанного в этой сфере верно только в силу того, что это было сделано по большей части исходя из верного революционного инстинкта, а не исходя из ясной теоретической установки. С другой стороны, многие тактически ложные позиции, например, в дебатах о едином фронте, можно вывести из неверного понимания вопроса об организации.

Такая «бессознательность» в организационных вопросах вполне определенно свидетельствует о незрелости движения. Ибо критерием подобной зрелости или незрелости, собственно говоря, является то, наличествует ли в сознании действующего класса и его руководящей партии видение или оценка того, что предстоит сделать этому классу, в абстрактно-непосредственной либо в конкретно-опосредствованной форме. Это значит, покуда поставленная цель находится в недостижимой дали, особо прозорливые способны до известной степени ясно видеть саму цель, ее сущность и ее общественную необходимость. Но они не в состоянии осознать конкретные шаги, которые могут повести к цели, конкретные средства, которые бы вытекали из — возможно — правильного видения такой цели. Ведь и утописты правильно видели то положение дел, которое должно быть исходным пунктом. В чистых утопистов их превращает то, что они умели видеть его лишь как факт или в крайнем случае как проблему, подлежащую решению, не будучи в состоянии постичь, что именно тут, именно в самой проблеме соположены как ее решение, так и путь к таковому. Так, «они видят в нищете только нищету, не замечая ее революционной, разрушительной стороны, которая и ниспровергнет старое общество» [1]. Подчеркнутая здесь противоположность между доктринерской и революционной наукой выходит за рамки проанализированного Марксом случая и более широко понимается как типичная противоположность, свойственная развитию сознания у революционного класса. По мере продвижения по пути революционизации пролетариата нищета потеряла свой характер голой данности и включилась в живую диалектику деятельности. Но ее место заступают — в зависимости от той стадии, на которой находится развитие класса — другие содержания, в отношении которых позиция пролетарской теории выказывает структуру, очень сходную с той, что анализировал Маркс. Утопической иллюзией была бы вера в то, что преодоление утопизма уже было совершено для революционного рабочего движения мыслительным преодолением его первых примитивных форм проявления, которое является заслугой Маркса. Данный вопрос, который в конце концов является вопросом о диалектическом соотношении «конечной цели» и «движения», вопросом соотношения теории и практики, повторяется на каждой решающей ступени революционного развития во все более развитой форме, пусть даже меняясь по содержанию. Ибо задача в ее абстрактной возможности становится видимой гораздо раньше, чем конкретные формы ее выполнения. И о правильности или ложности какой-то постановки задачи в действителъности можно, собственно, дискутировать только тогда, когда достигнута эта вторая стадия, когда становится познаваемой конкретная тотальность, которой предстоит быть средой и путем ее выполнения. Так, в первых дебатах II Интернационала генеральная стачка была простой утопией, пока первая русская революция, генеральная стачка в Бельгии и т. д. не придали ей очертания конкретной формы. Надо было пройти годам острых революционных битв, прежде чем рабочий Совет потерял свой утопически-мифологический характер в качестве единоспасающего средства решения всех вопросов революции и стал видимым в качестве того, что он есть, для пролетариата вне России. (Тем самым я никоим образом не собираюсь доказывать, что этот процесс прояснения уже завершился; я даже весьма сомневаюсь в этом; но поскольку к рабочему Совету мы здесь обратились лишь как к примеру, нет возможности более подробно останавливаться на этой теме).