Типы религиозной мысли в России - Бердяев Николай Александрович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Глубоко проникает А. Белый в мистическую стихию народную. Но он просмотрел ту сторону народной жизни, которой народ русский связан с Церковью, Много язычества и в православном церковном быту, много того, что описал А. Белый в традиционно-шаблонном типе попа Вакулы. Но есть и подлинное касание вселенской правды Церкви Христовой. Есть уголок в душе русского народа, в котором живет подлинно церковная христианская правда, — уголок просветленный. Этого А. Белый не чувствует, с этим А. Белый ничего не связывает. А ведь только церковная мистика просветлена и связана с мировой культурой. Нет солнечности и мужественности в мистике внецерковной, манящей и жуткой. Если бы не было уголка души в русском народе, которым овладел церковный Логос, то не было бы никакой надежды на то, что народу русскому предстоит великое мировое будущее. Ведь нельзя связать этого будущего ни с Кудеяровым, ни с Дарьяльским, в них тьма и пассивность. Это А. Белый вскрыл силой художественной интуиции. А. Белый художественно чует ложь мистического народничества, хотя сам не вполне от него свободен. Он
420//421
вскрывает тьму внецерковной народной мистики и безволие мистики культурной. Читая "Серебряный голубь", укрепляешься в сознании того, что нельзя опираться ни на народ, ни на интеллигенцию, ни на власть, ни на духовенство, ни на какую человеческую и природную стихию, а опираться должно на Церковь как мистический вселенский организм. Свет церковного сознания и силу церковной воли должно нести и в жизнь народную, и в жизнь интеллигентскую. Идолопоклонство перед народом, как и идолопоклонство перед всякой природной стихией, есть ложь и грех. Поклониться можно лишь Богу, [и покориться лишь Церкви Его.]
В стихийной мистике личность не обретается и не утверждается. Личность оформляется и приходит к незыблемому самосознанию лишь в Церкви Христовой. Стихийная мистика вся целиком в естестве, не выходит из круговорота естества. Личность же может быть утверждена лишь в преодолении естества, в порядке свободы. Хлыстовские радения целиком еше имманентно пребывают в естестве, в них нет трансцензуса в благодатный порядок свободы. Поэтому личность в хлыстовской стихии затеряна. Личности нет в мистическом экстазе голубей, так удивительно описанном А. Белым. Личности нет и нет свободы. Свобода трансцендентна естеству и его стихиям. У хлыстов же и голубей ожидание сошествия Св. Духа есть в сущности натуралистический пантеизм, в котором всегда тонут и личность, и свобода. Пока Логос не просветлил естества, пока не открыл трансцендентного исхода из естества, нет еще личности и нет свободы. Тяготение культурных и перекультурных слоев к хлыстовству и мистическому народному сектантству есть показатель расслабленности, женственной податливости, утери личности и утери свободы. В нашем мистическом сектантстве скрыта огромная мистическая жажда и мистическая энергия. Но погиб тот, кто женственно ей отдается. Этой энергией нужно мужественно, активно овладеть, эту жажду нужно удовлетворить высшим смыслом. И только вселенский церковный Логос дает возможность мужественно овладеть
421//422
мистической энергией и активно удовлетворить мистическую жажду. Ложное соотношение мужественного и женственного — [великий] грех и страшный провал. Мы слишком грешны в этом, и почва под нами давно уже проваливается. Гибель Дарьяльского глубоко символична. Это гибель не только от ложного отношения мистики культурной к мистике народной. Так гибли и русские революционеры-интеллигенты за ложное свое отношение к народной стихии, Гибнет наше культурное интеллигентное общество от расслабленности, от отсутствия мужественности, от разрыва с Логосом, от утери универсального смысла жизни. Даже более мужественные и активные отдаются Матрене, народной стихии, обоготворяют народ, утеряв Бога; более же женственные и пассивные окончательно соблазняются Матреной, с вожделением тянутся к мистической стихии и гибнут. [Мистическое народничество — страшная ложь и страшный соблазн.] Ложь и опасность таится в самой постановке проблемы интеллигенции и народа, культуры и стихии. Религиозный смысл имеет лишь проблема соотношения мужественного и женственного, Логоса и стихии земли. В Церкви есть не только мужественный Логос, но и вечная женственность; через Деву Марию вошел Логос в мир, и истинной мужественности свойствен тот культ вечной женственности, который противоположен ложной власти женственности. [Только церковное сознание устраняет проблему ложную и разрешает проблему истинную.] А. Белый гениально чувствует стихию России, русского народа, русской природы, русских полей и оврагов, русской бабы. Это - женственная стихия земли. Но он не ведает Логоса в национальном русском сознании и потому не чувствует мужественности нашей мировой миссии. Только в Церкви дано мужественное начало Логоса, а церковную сторону нашей национальной жизни А. Белый просмотрел.
422//423
Сам А. Белый не в силах овладеть мистической стихией России мужественным началом Логоса, он во власти женственной стихии народной, соблазнен ею и отдается ей. Это чувствуется во всем его творчестве, во всюду преследующем его чувстве призрачности бытия, в кошмарной заколдованности, которой полны его произведения. Мистика, отражающаяся в творчестве А. Белого, — преимущественно женственная, часто переходящая в медиумизм. А. Белый - стихийный народник, [стихийный националист,] вечно соблазненный Матреной, полями, оврагами и трактирами, вечно жаждущий раствориться в русской стихии. Но чем меньше в нем Логоса, мужественного церковного сознания, тем более хочет он подменить Логос суррогатами - критической гносеологией, Риккертом, методологией западной культуры. Там ищет он мужественной дисциплины, оформляющей хаос русской мистической стихии, предотвращающей распад и провал. Чем более его соблазняет Матрена, чем более тянет его раствориться в мистической стихии России с ее жутким и темным хаосом, тем более поклоняется он гносеологии, методологии, научности, критицизму и проч. Культ Матрены и культ методологии - две стороны одной и той же разорванности, разобщенности земли и Логоса, стихии и сознания. В критической методологии и гносеологии так же мало Логоса, как и в Матрене и в Кудеярове. И нет такой методологии, которой можно было бы овладеть Матреной. Бушующей, хаотической, темной стихией народной может овладеть лишь мужественный Логос [церковный], а не метод, не гносеология, не риккертианство. Русская земля, полная мистической жажды, тянется к большому Разуму церковному, а не к малому разуму гносеологическому. В критической методологии так же мало Разума-Логоса, как и в мистическом сектантстве, и нет мужественной воли ни там, ни здесь.3
(3 С тех пор, как это написано, А. Белый искал спасения от русского мистического пафоса не в Риккерте и кантианской методологии, а в Штейнере и методологии антропософической.)
423//424
Одновременно с "Серебряным голубем" вышла замечательная книга А. Белого "Символизм". В ней с поражающей талантливостью обнаруживается другая сторона А. Белого, та, которой нет в его поэзии, в его симфониях, в "Серебряном голубе". Это А. Белый — философский, гносеологический, методологический, дифференцированный, культурный. Стихия Белого — чисто русская, национальная, народная, восточная, стихия женственная, пассивная, охваченная кошмарами и предчувствиями, близкая к безумию. Русские поля и рябые бабы, овраги и кабаки — близкие и родные этому А. Белому. В А. Белом много мистического славянофильства, - славянофильства беспокойного, мятущегося, катастрофического, связанного с Гоголем и Достоевским (но не с Хомяковым, в котором слишком силен был мужественный Логос). А. Белый, как философ, — чистейший западник и культурник. Он не любит русской философии, ему чуждо славянофильское сознание, его сознание исключительно западническое. Этому А. Белому Риккерт ближе Вл. Соловьева, Ницше ближе Достоевского, Яков Бёме ближе св. Серафима, дифференцированная методологическая философия ближе синтетической религиозной философии. Он методологически строго, почти научно готов привить русским западную мистику Эккерта и Бёме, столь непохожую на мистику Кудеярова и голубей. Но так ли противоположны восточно-русская стихийная мистика А. Белого и его западно-европейская сознательная философия? В стихийной мистике А. Белого чувствуется кошмарность и призрачность бытия. Кошмарность и призрачность бытия остается и в его философском сознании. В книге "Символизм" есть изумительная, местами гениальная глава "Эмблематика смысла", в которой А. Белый развивает своеобразную философскую систему, близкую к фихтеанству, но более художественную, чем научную. В этом своеобразном фихтеанстве чувствуется оторванность от бытия и боязнь бытия. А. Белый обоготворяет лишь собственный творческий акт. Бога нет, как Сущего, но божествен творческий акт, Бог творится, Он есть творимая ценность,
