Философия киников - Нахов Исай Михайлович (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Бедняки всех оттенков стремились утвердить в качестве нормы и образца свой образ жизни, наличные условия своего повседневного быта. Дорогому платью и пышным пирам богачей они противопоставляли свой обшарпанный трибон (рабочий плащ) и скудную пищу, выдавая их за наиболее верный и даже завидно-желанный признак добродетели. Киники подняли на пьедестал, канонизировали и идеализировали афинского бедняка времен Пелопоннесской войны в противовес идеалам плутократии. Крайнее ограничение потребностей и вынужденный аскетизм они превратили в основной постулат добродетели. Кинические требования грубого уравнения в бедности и проповедь всеобщего аскетизма неизбежно, по сути дела, становились реакционными, а революционность киников заключалась главным образом в их уничтожающей критике и отрицании несправедливостей существующего строя, что вообще характерно для всякого неразвитого и стихийного народного движения.
Киники по-своему восприняли и переосмыслили современные им общественные теории и проекты социального переустройства, вышедшие из разных слоев, критически относящихся к афинской демократии. Мы встретим у них в «романтический» уход в прошлое, идеализацию старины и проповедь жизни «согласно природе». Пропагандируя «опрощение», киники прославляли первобытные племена и варварские народы (скифов, персов и др.), высказывали симпатии к жестким методам спартанского воспитания [48]*. Ненависть к рабовладельческой цивилизации носители этих идей экстраполировали на культуру и человеческий прогресс вообще, призывая возвратиться к ужо пройденному историческому этапу.
Укажем еще на сильную струю индивидуализма, распространившуюся в конце V в. до н. э. Падение интереса к общественной жизни усилилось в эпоху эллинизма. Каждый жил на свой страх и риск в глубоком безразличии к тому, что делается вокруг, вне сферы его эгоистичных интересов. Потеряв интерес к государству, становящемуся все более враждебным к человеку, люди обратились к собственной личности, выделяя ее и изолируя от окружающей среды (тип «автаркичного» мудреца). Философия теперь видела свое призвание в том, чтобы ответить, как жить, как уцелеть и найти счастье в этом мире, где никому нет дела ни до кого. Этот перевес этики и антропологии над натурфилософией привел к тому, что философы превратились в советчиков, выдающих рецепты практического поведения на все случаи жизни. Ясно, что этот индивидуализм и политический индифферентизм не мог обойти киников стороной. В центре внимания этой философии оказалась индивидуалистическая бунтарская этика, своим острием направленная против всякого неравенства и самого основания античного общества — рабства, что коренным образом отличает киническое учение от любых модификаций рабовладельческих потребительских утопий.
В киническом «народном фронте» объединились все группы и классы, противостоящие правящей и обогащающейся верхушке. Непритязательный, как трава, кинизм вырос на скудной почве послевоенных Афин, поэтому грубо искажают суть дела те буржуазные ученые, которые хотят доказать, что эта философия — чужеродное явление на земле Эллады, которое якобы занесено сюда заезжими купцами и военными, вернувшимися из далекой Индии (Ф. Сейер). Реакционны также попытки представить кинизм как биологическое «вневременное проявление порочных сторон человеческой натуры, для которой характерны лень и наглость» (Д. Дадли). Являясь конкретно-исторической формой идеологии рабов и свободных угнетенных, философия киников давала наиболее пассивной части моральное прибежище, а более активной и радикальной — средство борьбы с жестокой действительностью, нередко толкавшая ее приверженцев в ряды восставших. Ввиду всего сказанного кинизм превратился в одну из наиболее популярных философских доктрин древности.
Просуществовав примерно тысячу лет, киническая школа не могла сохранить в неприкосновенности свои первоначальные положения и идеалы. Вместе с изменением исторических условий модернизировались, модифицировались, то смягчаясь, то снова принимая ригористический характер, кинические принципы. С каждой новой эпохой кинизм изменял свою форму. Сила и революционность кинической философии определялась интенсивностью проникновения в нее идеологии восстававших рабов. Наиболее крупные и массовые восстания рабов и свободной бедноты должны были иметь какой-то план действий и программу. Такой план был у Спартака. Вождь антиримского освободительного движения рабов и бедноты Аристоник, по сообщению Страбона (XIV, 1, 38), пытался построить государство «гелиополитов» без рабов по образцу «государства солнца» эллинистического утописта Ямбула [49]*. Утопия Ямбула, вдохновленная картинами первобытно-коммунистического общества, сложилась не без влияния кинических идей о всеобщем равенстве и свободе.
Киническое учение формировалось и обогащалось на протяжении всей его длительной истории — от первых схолархов Антисфена и Диогена до последнего известного нам киника Саллюстия (V–VI вв. н. э.). Одни, подобно Антисфену, разрабатывали главным образом его теоретическую часть, другие, как Биои и Менипп, литературнохудожественную, третьи, как например Дногеи и Демонакт, воплощали его принципы на практике. Такое разделение функций, конечно, не означает, что каждый видный деятель кинизма по внес в него свой теоретический или практический вклад. В зависимости от тенденций времени и социальных привязанностей философа выдвигались подчас противоречивые положения: проповедь изоляционизма, с одной стороны («Диоген в бочке»), и действенный филантропизм — с другой («добрые демоны» Кратет и Демонакт); крайний аскетический ригоризм Диогена и мягкий «гедонизирующий» кинизм Биона и Телета; отрицание любой формы государства и допустимость просвещенной монархии и т. п. Однако киники никогда не опускались до признания законности рабства и не запятнали себя охранительным прославлением существующего строя. Их отрицание традиционных полисных идеалов, воплощенных в понятии калокагатии, их лозунг переоценки ценностей (paracharattein то nomisma) были для своего времени революционными, они означали революцию в головах, когда бедные и богатые менялись местами: богачи объявлялись несчастными, бедняки — счастливыми, а рабы — истинно свободными. Сила киников в их разрушительном отрицании и критицизме, срывании всех и всяческих масок с рабовладельческой демократии и культуры, слабость — в невозможности реально изменить существующие порядки и направлении главного удара в сторону морального совершенствования, внутренней свободы, адиафории и апатии, в идеализации скудости и нетребовательности первобытной, не затронутой цивилизацией жизни, в превращении «собачьей» жизни в «киническую» (kynikos bios), т. е. в образец и норму поведения истинного мудреца [50]*. «Крик» киника [51]* на улицах и площадях античного города — не только желание быть услышанным, не только возглас возмущения и протеста, но и вопль бессилия и отчаяния.
В последние века античного мира, когда смена формаций в связи с ростом феодальных элементов в поздней Римской империи становилась реальностью, кинизм, связанный с волнениями рабов, превратился в реальную силу, вызвавшую волну репрессий. В это время он стал отчасти сближаться с христианством, с которым его роднили внешне общие идеи: требования равенства, духовного освобождения, морального подвига, взгляд на жизнь как на «суету сует», «ярмарку тщеславия», аскетизм и проповедь «монашеских» добродетелей и др. [52]* Христианство, как и кинизм, апеллировало к «страждущим и обремененным», к низшим слоям народа и провозглашало блаженными нищих. Христианство «выступало сначала как религия рабов и вольноотпущенников, бедняков и бесправных» [53]*. Христианизация кинизма в последний период его существования объясняется сходством причин и социальной базы, вызвавших к жизни оба движения.
