Sub specie aeternitatis - Бердяев Николай Александрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
Но есть одна идея, в которую упирается идеалистический взгляд на мир и жизнь, это идея нравственного миропорядка. Если наука переходит в философию, то философия переходит в религию. Без религиозной веры в нравственный миропорядок, в кровную связь индивидуального с всеобщим и неумирающее значение всякого нравственного усилия — жить не стоит, так как жизнь бессмысленна и по замечательной французской поговорке rien ne vaut la peine de rien [226]. У многих живет суеверный страх перед религией, так как им все мецещатся ее исторические формы. Но пора признать, что религия, несмотря на текучесть своего содержания, есть вечная, трансцендентальная функция сознания и что всякое цельное понимание и отношение к миру должно быть религией. Величественный подъем духа и идеалистический энтузиазм возможен лишь в том случае, если я чувствую всем своим существом, что, служа человеческому прогрессу в его современной исторической форме, я служу вечной правде, что мои усилия и мои труды бессмертны по своим результатам и учитываются в миропорядке. И я думаю, что новый человек, стряхнув с себя старый мир с его суевериями, проникнется новой религией.
Задача борьбы за идеализм выпадет на долю той общественной группы, которая является в современную эпоху носительницей идеи общечеловеческого прогресса. Эта задача не может быть выполнена целиком социально-политической партией, которая преследует более специальные цели. «Идея» будущего осуществляется не только борьбой социально-политической партии, способы ее осуществления сложнее и многообразнее... Следует все время иметь в виду, что борьба за идеализм не есть борьба против реализма. Идеалистическая философия не может посягать на позитивную науку, социальный идеализм — на социальный реализм. Позиция трезвого социального реализма твердо установлена, он одержал верх над старой романтикой и идеалисты новейшей формации должны присоединиться к его традициям. Мы прекрасно помним, что прежде всего должны быть удовлетворены материальные потребности человеческой массы, как наиболее безотлагательные, и что только сила может быть акушером при рождении новой идеи. Вообще я думаю, что должен быть усилен, как наш идеализм, так и наш реализм, но теперь особенно нужно настаивать на идеалистическом моменте, так как до сих пор он слишком оставался в тени. Ибсенов- ский строитель Сольнес совершает реалистическую работу, это символ научного реализма в теории и трезвого социального реализма на практике. Прекрасный образ Гильды символизирует собой философский идеализм в теории и идеалистический дух практики жизни. Отныне Сольнес и Гильда пусть строят вместе и строят самое великое, самое чудное в мире — «воздушные замки на каменных фундаментах». Сольнес — слуга Гильды, он ее строитель и, повинуясь ее призыву, он должен добраться до самой верхушки «башни». Когда Сольнес начнет строить высокую «башню» и Гильда получит наконец свое «королевство» — золотые мечты человека осуществятся. Мы нуждаемся в захватывающих наш дух настроениях, чтобы подняться над безобразной пошлостью серенькой жизни, чтобы проникнуться тем энтузиазмом, без которого ничто великое в истории не совершалось. Борьба за идеализм — завещание XIX века XX. Наступающий XX век принадлежит идеалистам, которые не только осуществят социальные идеалы второй половины XIX века, но и вольют в новые формы возвышенное духовное содержание.
К ФИЛОСОФИИ ТРАГЕДИИ Морис Метерлинк [227]
«И у a un tragique quotidien qui est bien plus reel, bien plus profond et bien plus conforme a notre etre veritable que le tragique des grandes aventures. II est facile de le sentir mais il n'est pas aise de le montrer par ce que le tragique essentiel n'est pas simplement materiel ou psycho- logique. II ne s'agit plus ici de la lutte determinee d'un itre contre un etre, de la lutte d'un desir contre un autre desir ou de l'eternel combat de la passion et du devoir. И s'agirait plut6t de faire voir ce qu'il у a d'etonnant dans le fait seul de vivre. II s'agirait plut6t de faire voir ce qu'il у a d'etonnant dans le fait seul de vivre. II s'agirait plutot de faire voir l'existence d'une ame en elle — meme, au milien d'une immensite qui n'est jamais inactive. И s'agirait plutot de faite entendre par dessus les dialogues ordinaires de la raison et des santiments, le dialogue plus solennel et ininterrompu de l'etre et de sa destinee. И s'agirais plutot de nous faire suivre les pas hesitants et douloureux d'un etre qui s'approche ou s'eloigne de sa verite, de sa beaute ou de son Dieu».
Maeterlink. «Le Tresor des Hunbles» [228]
В конце шестидесятых годов в Германии появилась книга чарующей красоты, которая была смелым вызовом духу времени. Я говорю о книге Фр. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки». Тут Ницше дает новое философское истолкование греческой культуре: в светлом, жизнерадостном духе эллинов, который многими понимается так грубо гедонистически, Ницше открывает трагическую красоту [229]. Это дионисиевское начало нашло себе классическое воплощение в трагедиях Эсхила и Софокла, и гибель духа трагедии была вместе с тем гибелью всей греческой культуры. То рассудочное отношение к жизни, которое принес с собою Сократ, и которое отразилось уже на трагедии Эврипида — враждебно богу Дионису, духу трагической красоты.
Книга Ницше — продукт страстного протеста против современной буржуазной культуры, в которой великий «имморалист» видел смерть трагического духа и красоты. Его религиозная душа была оскорблена господством мелкого рассудка и материальных интересов. Он верил, что «дионисиевские силы» опять подымутся и что снизойдет к нам «скрытый облаком Аполлон» и «ближайшее поколение увидит его роскошнейшие деяния в области красоты» [230]. В своих дальнейших исканиях Ницше заблудился и не раз вступал в самые поразительные противоречия с идеальной сущностью своего духа, но это уже выходит из темы нашей статьи. Нам важно отметить ту глубокую проницательность, которую Ницше проявил в «Рождении трагедии».
Несколько десятилетий тому назад духовная жизнь европейских народов слагалась так, что в ней, казалось, окончательно погиб дух трагедии. Гедонистический идеал земного довольства людей одержал верх над сознанием вечного трагизма человеческой жизни, того трагизма, с которым связано как все самое мучительное, так и все самое прекрасное в жизни, подымающее нас над обыденной пошлостью и мещанством. В жизни передовой части общества преобладала практически-рассудочная складка. Материальный гнет вызвал обостренное сознание необходимости материального устройства человеческой жизни. Этот момент нашел себе гениальное выражение в учении Маркса. Еще не так давно верилось, что все зло, все противоречия жизни устранимы материальным социальным развитием, а положительная наука и политическая борьба признавались единственными достойными и целесообразными орудиями общественного процесса, который должен привести к удовлетворению и счастью людей. Это было торжество внешнего человека над внутренним [231], временное, основанное на психологической иллюзии, торжество средств жизни над ее целями. Восторжествовавший к теории и практике позитивизм не понимал трагизма жизни, тесно связанного с ее внутренним смыслом, он видел только различные формы неприспособленности, которые в познании устраняются наукой, в практической жизни социальным развитием. Поэтому то или иное отношение к трагедии, трагическому началу жизни имеет огромное значение, это пробный камень мировоззрения; тут скрывается один из основных пунктов разногласия двух резко различных типов отношения к миру и жизни — идеалистического и реалистического.
