Собрание сочинений. Том 8 - Маркс Карл Генрих (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Папаша Руге пользовался этим листком, как и «Bremer Tages-Chronik», также и для того, чтобы завербовать вновь прибывших эмигрантов посредством такого рода льстивых фраз: здесь теперь находятся Кинкель, гениальный поэт и патриот, Штродтман, великий писатель, Шурц, молодой человек, столь же любезный, сколь и отважный, а кроме того, еще много выдающихся полководцев революции и т. п.
Между тем, в противовес мадзиниевскому, образовался плебейский Европейский комитет, за которым стояли «эмигрантские низы» и весь эмигрантский сброд, принадлежавший к различным европейским национальностям. Ко времени битвы при Бронцелле они выпустили манифест, подписанный следующими выдающимися немцами: Гебертом, Майером, Дицем, Шертнером, Шаппером, Виллихом. Документ этот, написанный весьма своеобразным французским языком, сообщает в качестве последней новости, что Священный союз тиранов собрал к этому времени (10 ноября 1850 г.) под ружье миллион триста тридцать тысяч солдат, за которыми стоят в резерве еще семьсот тысяч вооруженных слуг монархии, что «немецкие газеты и собственные связи комитета» дали ему возможность узнать о тайных планах Варшавской конференции [217], состоящих в том, чтобы устроить резню всех республиканцев Европы. Манифест поэтому заканчивается неизбежным призывом к оружию. Этот манифест — манифест Фанон — Каперон — Гуте, как его окрестила газета «Patrie» [218], в которую он был послан, — был жестоко высмеян контрреволюционной прессой. «Patrie» назвала его
«манифестом dii minorum gentium» {буквально: младших богов; в переносном смысле: второразрядных величин. Ред.}, написанным без блеска, без стиля, с жалкими цветами красноречия вроде выражений: «serpents», «sicaires» и «egorgements» {«змеи», «наемные убийцы», «кровавые бойни». Ред.}.
«Independance belge» [219] сообщает, что ее составителями были «soldats les plus obscurs de la demagogie» {«самые безвестные рядовые демагоги». Ред.} и что бедняги послали манифест ее корреспонденту в Лондоне, хотя газета придерживается консервативного направления. Они так жаждали увидеть свои имена в печати, но как раз подписи газета в наказание и не захотела напечатать. Несмотря на заискивание перед реакцией, этим рыцарям так и не удалось заставить признать себя заговорщиками и опасными людьми.
Это новое конкурирующее учреждение побудило Арнольда усилить свою деятельность. Так, он пытался вместе со Струве, Кинкелем, Шраммом, Бухером и другими основать газету под названием «Volksfreund» {«Друг народа». Ред.}, или, если Густав будет настаивать, «Deutscher Zuschauer». Но предприятие потерпело неудачу отчасти из-за того, что остальная компания противилась протекторату Арнольда, отчасти потому, что «сентиментальный» Готфрид требовал выплаты гонорара наличными, между тем как Арнольд придерживался взгляда Ганземана, что в денежных делах нет места сентиментам [220]. Арнольд, затевая это предприятие, преследовал еще специальную цель: обложить контрибуцией Общество читателей — клуб немецких часовщиков, состоящий из хорошо оплачиваемых рабочих и мелких буржуа. Однако и это не удалось.
Вскоре представился, впрочем, новый случай для «повторного появления» Арнольда. Ледрю и его приверженцы среди французских эмигрантов не могли пропустить 24 февраля (1851 г.), не устроив «праздника братства» европейских наций, на котором присутствовали, впрочем, лишь французы и немцы. Мадзини не приехал и прислал письменное извинение. Готфрид, присутствовавший на торжестве, возвратился домой возмущенный, так как его безмолвное появление не вызвало ожидаемого магического эффекта. Арнольд испытал тяжелое переживание: его друг Ледрю сделал вид, будто не узнает его; и он, взойдя на трибуну, растерялся до такой степени, что так и не вытащил свою одобренную высшими сферами речь на французском языке и пролепетал только несколько слов по-немецки, после чего с восклицанием: «A la restauration de la revolution!» {«За реставрацию революции!» Ред.}, поспешно удалился при всеобщем неодобрении.
В тот же день состоялся контрбанкет, проходивший под знаменем упомянутого выше конкурирующего комитета. С досады на то, что комитет Мадзини — Ледрю не привлек его с самого начала в свой состав, Луи Блан присоединился к эмигрантской черни, заявив, что «необходимо упразднить также и аристократию таланта!». Эмигрантские низы были в полном сборе. Председательствовал рыцарственный Виллих. Зал был украшен знаменами и на стенах красовались имена великих народных деятелей: между Гарибальди и Кошутом — Вальдек, между Бланки и Кабе — Якоби, между Барбесом и Робеспьером — Роберт Блюм. Кокетливый щеголь Луи Блан зачитал пискливым голосом адрес от своих старых подголосков, будущих пэров социальной республики, делегатов, заседавших в Люксембургском дворце в 1848 году [221]. Виллих огласил полученный из Швейцарии адрес, подписи под которым частично были собраны обманным путем под ложными предлогами, причем нескромное обнародование их повлекло впоследствии массовую высылку лиц, подписавших адрес. Из Германии адреса не было. Затем пошли речи. Несмотря на беспредельные братские чувства, на всех лицах лежала печать скуки.
Банкет этот послужил поводом для в высшей степени поучительного скандала, разыгравшегося, как и все героические подвиги Европейского центрального комитета эмигрантской черни, на столбцах контрреволюционных газет. Весьма странным показалось уже то, что на этом банкете некий Бартелеми в присутствии Луи Блана произнес напыщенный панегирик Бланки. Но вскоре дело разъяснилось. «Patrie» напечатала текст тоста, который Бланки, по специальной просьбе, прислал из тюрьмы Бель-Иль [222]. В нем Бланки резко и справедливо нападал на всех членов временного правительства 1848 г. и, в особенности, на г-на Луи Блана. «Patrie» с притворным удивлением спрашивала, почему этот тост не был оглашен на банкете. Луи Блан немедленно заявил в «Times», что Бланки — гнусный интриган и что подобного тоста комитету по организации празднования он никогда не присылал. Со своей стороны комитет в лице гг. Блана, Виллиха, Ландольфа, Шаппера, Бартелеми и Видиля одновременно направил в «Patrie» заявление о том, что он этого тоста никогда не получал. Однако «Patrie» не печатала этого заявления до тех пор, пока не выяснила обстоятельств дела у г-на Антуана, зятя Бланки, передавшего ей текст тоста. Под текстом заявления комитета по организации празднования она напечатала ответ г-на Антуана, в котором говорилось, что он послал тост лицу, подписавшему в числе прочих заявление, а именно Бартелеми, и получил от него уведомление о получении тоста. После этого г-н Бартелеми был вынужден заявить, что он солгал, он действительно получил тост, но, найдя его неподходящим, отложил его, не сообщив об этом комитету. К несчастью, однако, еще до этого один из подписавших заявление, бывший капитан французской службы Видиль, написал без ведома Бартелеми письмо в «Patrie», в котором заявил, что чувство воинской чести и стремление к истине вынуждают его сознаться, что как он, так и Луи Блан, Виллих и все прочие солгали, подписав первое заявление комитета. Комитет состоял не из шести, а из тринадцати членов. Все они видели тост Бланки, все его обсуждали и после долгих дебатов большинством в семь голосов против шести решено было не оглашать его. Он, Видиль, был одним из шести членов, голосовавших за его оглашение.
Легко представить себе торжество «Patrie», когда она, после письма Видиля, получила заявление г-на Бартелеми. Она напечатала его со следующим «предисловием»:
«Мы часто задавали себе вопрос, — а на него ответить не легко, — что у демагогов развито сильнее: бахвальство или глупость? Полученное нами четвертое письмо из Лондона делает ответ для нас еще более затруднительным. Сколько же там этих несчастных созданий, до такой степени снедаемых жаждой писать и видеть свое имя напечатанным в реакционных газетах, что их не останавливает даже бесконечный позор и самоунижение! Какое им дело до насмешек и негодования публики, ведь «Journal des Debats», «Assemblee nationale», «Patrie» напечатают их стилистические упражнения. Для достижения такого счастья никакая цена не покажется слишком высокой этой космополитической демократии… Во имя литературного сострадания мы помещаем поэтому нижеследующее письмо «гражданина» Бартелеми, — оно является новым и, мы надеемся, последним доказательством подлинности отныне знаменитого тоста Бланки, существование которого они сначала все отрицали, а теперь готовы вцепиться друг другу в волосы из-за того, кто его удостоверит».
