Рациональность, Наука, Культура - Порус Владимир Натанович (книги полностью .txt) 📗
Обыденное сознание хранит уверенность в том, что дом переживает человека, которая сродни вере в бессмертие человеческого рода, противостоящей временности и бренности индивидуальной жизни. Она утешает и примиряет с мыслью о смерти:
О чем жалеть? Ведь каждый в мире странник
Пройдет, придет и вновь оставит дом...
Вера в то, что Дом никогда не будет пуст, а сменяющие друг друга люди-странники наполняют его общим для них смыслом, уходит корнями в древнюю идею Космоса - Дома Мировой души. Этот Дом неразрушим и вечен, вмещая в себя все возможные смыслы Бытия; одни актуализируются - приходят в Бытие, другие распадаются, уходят из Бытия, так осуществляется вечность.
Но Дом Человека не вечен, его пространство разрушимо. Дело не в том, что всякая вещь конечна в пространстве и времени:
Мы видели, как времени рука
Срывает все, во что рядится время,
Как сносят башню гордую века
И рушит медь тысячелетий бремя...
На месте снесенных башен воздвигаются новые, время, сбрасывая одни наряды, надевает другие. Как смерть одного человека или миллионов людей не прекращает жизни людей на земле, так и разрушение домов, возведенных людьми, не уничтожает Дома. И все же Дом может быть разрушен.
Метафизическую сущность разрушают не ломом, не бульдозером или тротилом. Дом перестает быть, если исчезает различие между Пространством-для-Человека и Пространством-без-Человека. В разрушающийся Дом врывается Ветер, космический гость из чуждых пространств, где никто не живет, несущий пустоту и отчаяние:
Как не бросить все на свете,
Не отчаяться во всем,
Если в гости ходит ветер,
Только дикий черный ветер,
Сотрясающий мой дом?
И вот уже ветер опрокидывает Дом. Рушится культура, падают ее смыслы, в ней больше нет ни человеческого тепла, ни надежды, Вселенная обернулась "недремлющим неугомонным врагом", и
Ветер, ветер
На всем Божьем свете!
В нем дыхание смерти, усмешка дьявола, он гуляет и свищет в улицах и глухих переулках революционного Петрограда, выдувая остатки человеческого, унося их в космическую воронку бесчеловечного - смертного - пространства:
Туда, - где смертей и болезней
Лихая прошла колея,
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!
Ветер соблазняет своей "революционной" устремленностью в вечность, в бескрайнее, к последним пределам Бытия и за них. Он тешит гордыню человека, нашептывает ему, что тот способен устоять перед космическими вихрями или оседлать их, выманивает его из Дома в "мир, открытый настежь бешенству ветров". Но "уносимые ветром", порожденным шестью крыльями Люцифера, сливаются с бесчеловечным, пустым, адски холодным пространством, превращаясь в безжизненную материю (Данте).
Дом - убежище, укрытие от свиста Оторопи (А. Белый), сливающегося с дьявольским воем Ветра. "Ветхая лачужка" несокрушима перед "бури завываньем", если в ней жива душа, если не погасла свеча любви, веры, надежды:
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы,
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Культура и Дом отображены друг в друге, каков Дом, такова и культура. Что в фундаменте культуры, то и в основаниях Дома. "Дом в философском смысле отличается от обыденного понятия дома тем, что его начинают строить с крыши. Он есть иерархия ценностей, в которой низшие уровни основываются на высших и держатся притяжением, обратным земному"412. Перевернутая, извращенная иерархия (то ли ценностей, то ли их антиподов) переворачивает-переиначивает и Дом, который превращается то в тюрьму, то в психушку, то в вокзал, а то и в погост413. Дом становится "холодным домом", "кукольным домом", "домом, где разбиваются сердца", "домом скорби" или вовсе теряет человеческий облик, превращается в чудовище, химеру, раздавливающую или поглощающее людей, "Большим домом", нумерующим и сортирующим потерявших индивидуальность людей по своим бесчисленным и безвыходным камерам-углам.
Перевернутая иерархия ценностей превращает Дом в пародию физического пространства с его абсолютной однородностью, неразличимостью мест, занимаемых не индивидами, но частицами аморфной людской массы. Такой Дом горячечный бред культуры, потерявшей сознание своей предназначенности, культуры, отрекшейся от человека во имя сверхчеловеческого ордера. "Дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?" - сомневается неприкаянный мыслитель Вощев, и даже выдумавший "единственный общепролетарский дом вместо старого города" инженер Прушевский, мечтающий о башне в середине мира, "куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей земли", не может представить себе "устройства души" поселенцев, той "излишней теплоты жизни", без которой возводимые им здания будут всего только ограниченной пустотой.
Мыслеобраз Дома как Пространства-для-Человека обладает универсальной значимостью и не сводится к обыденным ассоциациям с жилищем, помещением, постройкой. В этом смысле знаменитый афоризм Хайдеггера о языке - Доме Бытия абсолютно точен: язык очеловечивает пространство бытия. Тело человека - Дом его души (Плотин считал, что жизнь души, сведенная к заботе о теле, греховна и безумна; мысль его можно истолковать как указание на неизбежность онтологической гибели, наступающей когда Человек сводится к вещи). Какова душа, таков и Дом - келья или темница, пристанище, убежище, лабиринт или лад, гармония и покой или камера пыток. "В теле - как в трюме, в себе - как в тюрьме" - мятущаяся душа М. И. Цветаевой не умещалась в своем телесном одиночестве, выталкиваясь поэзией в иное пространство, в желанный "бессонный дом", Дом, очеловеченный любовью, который нужно беречь как саму возможность жить Человеком, охранив от сатанинского вихря:
Мракобесие. - Смерч. - Содом.
Берегите Гнездо и Дом.
.................................................
Обведите свой дом - межой,
Да не внидет в него - Чужой.
Это относится к метафизическому мыслеобразу Дома, может быть, в большей степени, чем к Дому в любом из его метафорических и символических смыслов. Дом защищает Человека лишь в той мере, в какой Человек защищает Дом. "Дом обнаруживает свою истину, когда он горит... Истинное значение дома видишь тогда, когда на твоих глазах он превращается в пепелище, когда ты сидишь на его развалинах"414. Огонь - еще один символ разрушения Дома, наряду с Ветром, иногда они соединяются в образе "огненного вихря", освобождающего путь смертельному холоду. Адские стихии стремятся разорвать единство Пространства и Человека, обрушить Дом в Небытие. В противостоянии им осуществляется Человек.
Полигнозис. 2000, No 2. С. 17-33
III. НАУКА И КУЛЬТУРА
"Проблема демаркации" в культурном контексте эпохи
"Проблема демаркации" волновала философов науки на протяжении почти всего двадцатого столетия. Правда, К. Поппер считал, что она еще со времени Канта "стала центральной проблемой теории познания" и в ней, наряду с проблемой индукции ("проблемой Юма"), кроется источник почти всех других проблем эпистемологии415. Суть проблемы, как ее понимал Поппер, в том, чтобы отыскать критерий, "который дал бы нам в руки средства для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой и "метафизическими" системами - с другой"416.
Цель такого поиска, предпринятого неопозитивистами 30-40 гг. и продолженного в последующие десятилетия "критическими рационалистами", "исторической школой философии науки" и другими философами и методологами науки, заключалась в установлении эталонов рациональности (прообразом подобного эталона считалось современное математизированное естествознание) и их применении ко всем сферам мышления и культуры. Что касается математики и логики, их рациональность никем всерьез не оспаривалась, но со времен Лейбница и Канта было ясно, что эта рациональность иная, нежели рациональность эмпирической науки. Можно было сомневаться, имеет ли истинность математических и логических предложений априорный или все же опытный источник, но во всяком случае было понятно, что только в опоре на логику и математику (их единство воплотила в себе математическая логика) рассуждения о рациональности научного знания, равно как и способов работы с ним, могут получить обоснованность и содержательность. Таким образом, "демаркация" между наукой, с одной стороны, и математикой и логикой, с другой, скорее должна была служить, так сказать, разделению полномочий и обязанностей внутри сферы рациональности. Культурная ценность математики и логики никоим образом не противопоставлялась культурной ценности эмпирической науки. Другое дело - метафизика (т.е. традиционная философия). Ее выведение за границы науки имело не только и даже не столько эпистемологический и методологический смыслы, а диктовалось сложившимся к этому времени оппозиционным отношением к ней.
