САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (читать хорошую книгу .txt) 📗
Глава 39
- Так что с тобой случилось? – спросил Сакурова Жорка, когда они оба вошли в дом, никого постороннего там не обнаружили, закурили и уселись за обеденный стол.
Сакуров, нервно затягиваясь хорошей сигаретой, честно рассказал Жорке о пережитой им галлюцинации.
- Ни хрена себе, - резюмировал Жорка краткой. – А ты тут без меня не напивался?
- Ни боже мой! – клятвенно выдохнул Константин Матвеевич.
- Плохи твои дела, братан, - утешил приятеля Жорка.
- Спасибо на добром слове, - поблагодарил односельчанина Сакуров.
- Слушай, а может, тебе снова нарезаться до упада, и… В общем, недаром говорят, что клин клином вышибает…
- А ты вместе со мной, - невесело усмехнулся Константин Матвеевич. – Сегодня мы с тобой нарежемся, завтра до упада похмелимся, а послезавтра Мироныч со своей Азой Ивановной, Ванькой и прочей их бедной роднёй начнут кушать поросят с кашей.
- Скрупулёзно подмечено, - ухмыльнулся в ответ Жорка. – Кстати, Николай без меня за деньгами не приходил?
- Нет.
- Ладно, давай попьём кофе, - предложил Жорка, распаковывая поместительную сумку с плечевым ремнём, - а заодно обсудим текущую ситуацию.
- А что, ты и бухла притаранил? – машинально поинтересовался Сакуров, с ненавистью обнаруживая в себе, где-то в районе пресловутой ложечки, предательские сосательные спазмы.
- Как всегда, - успокоил приятеля контуженый односельчанин, - мы же в деревне не одни…
Он продолжил вытаскивать из своей сумки разные продукты, в очередной раз поражая Константина Матвеевича их количеством. В том смысле, что, будучи инвалидом не сильно атлетического телосложения, Жорка умудрялся привозить рюкзак или сумку таких размеров, с какими и не всякий здоровяк управился бы. Однажды, по пьяной лавочке, когда у кого-то из пьющей компании возник интерес к Жоркиной грузоподъёмности, он объяснил, что такую грузоподъёмность ему привили в армии, где ему, помимо продуктов, приходилось носить пулемёт, усиленный боезапас в виде патронов с гранатами, бронежилет и кучу прочих необходимых предметов в виде сапёрной лопаты, пистолета, двух ножей, аптечки, радиотелефона и нескольких упаковок (на всякий случай) взрывчатки. Иногда, помимо вышеперечисленного, Жорке приходилось таскать на себе раненных товарищей или трофейных баранов. Ну да, товарищей Жорки иногда ранило (а иногда и убивало), а бараны были вкуснее тушёнки, хотя советская тушёнка была много вкуснее той, какую стали делать сначала кооператоры Горбачёва, а потом – демократы Ельцина.
В общем, про свою грузоподъёмность Жорка в своё время объяснил популярно, но Сакуров продолжал удивляться, наблюдая, как из Жоркиной сумки появляются упакованные в вакуум сосиски, переложенные фольгой куры гриль, несколько упаковок листового чая, банок шесть арахисовой халвы (от подсолнечной Жорка чесался, как собака), литровая жестянка с оливковым маслом, полпуда бананов и четыре (в этом месте Константин Матвеевич чуть не захлебнулся слюной) литровые пластиковые бутылки какой-то импортной водки.
Надо сказать, если бы Жорка пил, половину того, что он сейчас притаранил, бывший интернационалист оставил бы по дороге. А случалось так, что он приезжал вообще пустой, потому что сначала Жорка начинал кого-нибудь в дороге угощать, а потом его обчищали собутыльники. Они не брезговали ни деньгами, за которыми надо было лезть в карман к пьяному инвалиду, ни сумкой.
Надо отдать должное Жоркиным попутчикам, обчищали они своего ущербного соотечественника не в каждую Жоркину поездку, а раз через третий. А что до драк с инвалидом, то случались они вообще редко, не больше одного раза за десять поездок. Если же до Жорки добирались российские менты, то ни о каких разах речь уже не заходила, потому что новые русские менты работали строго по не писанному пером уставу, который в первую очередь велел блюсти материальные интересы представителей постсоветской милиции, а только потом остальную законность. Ну, и порядок.
Сейчас Жорка переживал сухой период, поэтому даже жареная курица, приготовленная Жоркиной супругой ему в дорогу, приехала целой.
- Ну, что ты встал, как ослопная свеча (63) перед иконой Святой Троицы? – одёрнул остолбеневшего, пережёвывающего слюну, односельчанина Жорка. – Хоть бы чайник на плиту поставил. Ведь кофе же?
- Блин, такая закусь, - пробормотал Константин Матвеевич, втыкая в розетку вилку электроплиты и ставя на неё пятилитровый алюминиевый чайник ещё из прежних времён.
- Так, может, выпьем? – снова стал подстрекать Жорка. – Кстати, надо позвать Петьку. И кстати ещё: где Мироныч?
- Я его в город отвёз ещё позавчера, и он, наверно, ждёт, когда я по пути из города заберу его обратно.
- Понятно. А почему Дик не воет?
- Я его покормил.
- Как?!
Сакуров, помогая Жорке собирать на стол, рассказал ему про дырку.
- Ну, ты даёшь! А как наши свиньи?
- Хрюкают.
- Падёж ещё не начался?
- С чего? Кормлю я их исправно, спят они на сухом, потому что в сарае у меня сам знаешь, как. Вот думаю буржуйку поставить для их обогрева.
- Ты, Костя, молоток. А вот я тебя с нашим хозяйством совсем забросил, но у меня там кое-какие делишки образовались…
Жорка неопределённо махнул рукой, а Константин Матвеевич уточнять не стал. Лишь заметил:
- Да ты езди, сколько тебе надо. Только не пей. И меня, того, не подбивай…
- Кто тебя подбивает? – удивился Жорка.
- А чё ты всё подкалываешь: выпьешь – не выпьешь?! – неожиданно разгорячился Сакуров. – Сам-то ты понимаешь, что нам нельзя? Ведь если мы запьём, то, помимо поросят с кашей, Мироныч со своей резиновой роднёй слопает и мою козу, и наши доллары. Которых, кстати, осталось, не так уж много. А если учесть наш долг Николаю…
- Да что ты разнылся: запьём, слопает, осталось не так уж много. Ну, и запьём, ну, и слопает. Авось, он когда-нибудь подавится, а мы как-нибудь снова выкрутимся.
- Это не он подавится, а мы перевернёмся. От какой-нибудь дряни, которую нам будет покупать Мироныч на оставшиеся баки. Или менять на наши продукты. Да перевернёмся так, что никакой капремонт нам уже не поможет…
- Всё, я пошёл, а то сейчас расплачусь!
- Эх, Жорка! – напутствовал односельчанина Константин Матвеевич и включил вторую электроплитку, чтобы сварить на ней сосиски. После краткой пикировки с приятелем он неожиданно обрёл былую волю против употребления спиртного. Слюна пропала, бутылки с неизвестными импортными названиями глаз не раздражали, а мысли в голове насчёт недавнего происшествия с голосами приняли вполне оппортунистическое направление.
«Подумаешь, какая-то фигня померещилась, - прикидывал бывший морской штурман, одновременно наблюдая за вороватым котом и закипающим чайником. – Ну, перенапрягся, ну, бывает. И потом: очевидно сказался резкий переход от пьяного образа жизни к трезвому. Вот оно стрезву и с перенапряга услышал тех персонажей, которых спьяну во сне видел. Потому что кого видел, тех, соответственно, и услышал. Ведь не услышал же, я, скажем, Бенито Муссолини или, скажем, Арнольда Шварценеггера, которые мне ни разу не приснились. То есть, логика моей сегодняшней галлюцинации налицо, следовательно, и паниковать не стоит. А вместе с тем кричать караул и бежать к местному психиатру, который раньше отправлял в дурдом тех, кто не признавал социализма? (64) Нет, брат, шалишь!»
Сакуров и приятель его, Жорка Прахов, в этот раз снова не запили. Поэтому Варфаламеев оттянулся от души, а Гриша с Виталием Иванычем оказались в пролёте. Потом выпал снег, и Жорка снова отвалил на свою городскую квартиру. Перед тем, как отвалить, Жорка выговорил сумму, которую Константин Матвеевич мог отдать Николаю. Сакуров Жоркину рекомендацию исполнил до цента, и отдал дальнему родственнику Алексея Семёновича Голяшкина ровно столько, сколько заказывал Жорка. Николай, ясное дело, остался недоволен, но Сакуров, поднаторевший в отношениях с местным населением, просто спустил того с крыльца. Дальний родственник Семёныча ушёл, перемежая горестные вопли обманутого благодетеля невнятными угрозами в адрес Сакурова, Жорки и остальной Серапеевки, каковую деревню Николай обещал то ли спалить, то ли раскатать по брёвнышку. По пути дальний родственник Семёныча встретил Гришу. Последний уже заколотил избушку на зиму и приходил в деревню проверить её состояние, не пропуская случая освежиться на дармовщину не то у Варфаламеева, не то у Виталия Иваныча. Гриша, услышав угрозы Николая, дал ему по шее. Николай взвыл ещё горестней, но угрожать не перестал. В силу такой похвальной неугомонности он получил ещё по разу от Виталия Иваныча и даже от добряка Варфаламеева. Остальная деревня пребывала на зимних квартирах, Семёныч ещё не вернулся, поэтому Николай отделался, можно сказать, лёгким испугом.
