От Фихте до Ницше - Коплстон Фредерик Чарлз (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Точку зрения Гербарта можно лучше выразить, сказав, что реальность такова, что ее полное объяснение приняло бы форму всеохватывающей системы взаимно согласованных непротиворечивых высказываний. В действительности можно показать, что у самого Гегеля был похожий идеал истины и что его нельзя трактовать таким образом, будто он отрицал принцип непротиворечия. В конце концов, Гербарт тоже допускает возникновение противоречий из обычных способов рассмотрения вещей, а затем пытается разрешить их. Но Гегель выражается так, будто противоречия являются особенностью движения самой реальности, жизни Абсолюта, тогда как для Гербарта противоречия возникают только из наших неадекватных способов постижения реальности: они не характеризуют саму реальность. Поэтому позиция Гербарта имеет больше сходства с воззрением Ф. Г. Брэдли, чем со взглядами Гегеля. И между прочим, Брэдли испытал значительное влияние Гербарта [1].
1 Я говорю, конечно, только о воззрении Брэдли, согласно которому наши обычные способы представления и описания вещей дают начало противоречиям, в то время как сама реальность является гармоническим целым, лишенным какого-либо противоречия. В споре между плюрализмом и монизмом обнаруживается большое различие между Гербартом и английским абсолютным идеалистом.
289
Итак, допустим, что наш обычный взгляд на вещи содержит противоречия или порождает их. Мы рассматриваем розу как одну вещь и кусок сахара как другую вещь. Каждая из них представляется единством. Но когда мы пытаемся описать их, они превращаются во множественность качеств. Роза красная, благоухающая и мягкая; сахар белый, сладкий и твердый. В каждом случае мы приписываем определенные качества объединяющей их субстанции или вещи. Но что это такое? Когда мы пытаемся что-то сказать о ней, единство вновь распадается на множество. Или, если мы говорим, что она лежит в основании этих качеств, то она кажется другой вещью. Мы больше не можем говорить, что роза - красная, благоухающая, мягкая.
Решение этой проблемы заключается, согласно Гербарту, в постулировании множества простых и неизменных сущностей или субстанций, которые он называет "реалами" (Realen). Они вступают в различные отношения друг с другом, а феноменальные качества и изменения соответствуют этим отношениям. К примеру, кусок сахара, кажущийся нам единством, составлен из множества непротяженных и неизменных сущностей. И различные феноменальные качества сахара соответствуют отношениям, в которых эти сущности находятся друг к другу, а феноменальные изменения в сахаре соответствуют изменяющимся отношениям между этими сущностями. Тем самым мы можем гармонизировать единство и множественность, постоянство и изменение.
Итак, предложив взгляд на философию, модный до недавнего времени в Великобритании, а именно что философия состоит в прояснении понятий или концептуальном анализе, Гербарт затем поднимает проблему, которой впоследствии уделял большое внимание Брэдли в работе "Явление и действительность". Но в то время как Брэдли в соответствии с духом посткантовского идеализма находит решение в терминах Единого, "являющегося" в виде множественности вещей, Гербарт обращается к плюралистической метафизике, навевающей воспоминания об атомах Демокрита и монадах Лейбница. Конечно, его "реалы" отличны от атомов Демокрита тем, что о них говорится, что они обладают качествами, пусть они, будучи метафеноменальными, и непознаваемы*. Кроме того, хотя каждый "реал" безусловно и сущностно неизменен, они не представляются, подобно лейбницевским монадам, "безоконными". Ведь о каждом "реале" утверждается, что он сохраняет свою самотождественность перед лицом повреждений (Storangen) другими такими сущностями, так что кажется, что здесь имеет место некое взаимное влияние. И вместе с тем теория Гербарта имеет очевидное сходство с докантовской метафизикой.
290
Теория повреждений, каждое из которых вызывает реакцию самосохранения со стороны повреждаемой сущности, порождает определенную трудность. Дело в том, что не так-то просто согласовать ее с идеей о том, что пространство, время и причинное взаимодействие феноменальны. Конечно, Гербарт допускает, что феноменальные события, основаны на поведении "реалов" и могут быть объяснены им. И мир "реалов" не понимается как неподвижная реальность Парменида. Представляется, однако, что можно показать, что в той мере, в какой постулированные отношения между "реалами" вообще мыслимы, они неизбежно переносятся в феноменальную сферу. Ведь их едва ли можно мыслить вне терминов отношений, о которых говорится, что они феноменальны.
В любом случае именно на этом метафизическом фундаменте Гербарт строит свою психологию. Душа есть простая и непротяженная субстанция, или "реал". Но ее нельзя отождествлять с чистым субъектом или Я сознания. Душа, рассматриваемая просто как таковая, вовсе не обладает сознанием. Не снабжена она и каким-либо кантианским аппаратом априорных форм и категорий. Все психические деятельности вторичны и производны. Иными словами, душа стремится сохранить себя перед лицом повреждений, вызываемых другими "реалами", и реакции самосохранения выражаются в ощущениях и идеях. Можно выкинуть за борт концепцию различных способностей. К примеру, идея, встречающая препятствие, может быть названа желанием, а идея, сопровождающаяся предположением успеха, может быть названа волением. Нет необходимости постулировать желающие и волевые способности. Соответствующие психические феномены могут быть объяснены в терминах идей, которые сами объяснимы в терминах стимулов, прямо или косвенно вызванных самосохраняющими реакциями души на повреждения.
Интересной чертой психологии Гербарта является его теория подсознательного. Идеи могут ассоциироваться друг с другом, но они могут быть и взаимопротивоположными. В этом случае возникает состояние напряжения, и какая-то идея или идеи вытесняются в подсознание. Затем они могут превратиться в побуждения, хотя способны вернуться в сознание в качестве идей. Можно также отметить настойчивость Гербарта относительно того, что не только на сознательном уровне сознание объектов, отличных от Я, предшествует самосознанию, но и что самосознание всегда есть эмпирическое самосознание, сознание Я-объекта. Существуют Я-идеи, но нет такой вещи, как чистое самосознание.
291
Однако хотя гербартовская теория подсознательного не лишена исторической значимости, выдающейся особенностью его психологии, по-видимому, является его попытка сделать ее математизированной наукой. Так, он допускает, что идеи имеют различные степени интенсивности и что отношения между ними могут быть выражены математическими формулами. Если, к примеру, идея была подавлена и вытеснена в подсознание, то ее возвращение в сознание будет включать возвращение ассоциированных идей согласно определенной математической последовательности. И если у нас есть достаточное эмпирическое основание, мы можем предсказать причину таких событий. Психология, по крайней мере в принципе, может быть превращена в точную науку, статику и динамику духовной жизни представлений.
Итак, психология, подобно метафизике, имеет дело с реальным, эстетика и этика же - с ценностями. Более фундаментальна из этих двух последних дисциплин эстетика. Ибо этическое суждение является подразделом эстетического суждения, суждения вкуса, выражающего одобрение или неодобрение. Но это не означает, что этическое суждение не имеет объективного эталона. Ведь одобрение и неодобрение основано на определенных отношениях, и в случае этики это отношения воли. Гербарт насчитывает пять подобных отношений. Во-первых, опыт показывает, что мы одобряем отношение согласия воли с внутренним убеждением личности. Иными словами, мы выражаем одобрение в соответствии с идеалом внутренней свободы [1]. Во-вторых, мы одобряем отношение согласованности различных склонностей и стремлений индивидуальной воли. И в таком случае наше одобрение устанавливается в соответствии с идеалом совершенства. В-третьих, мы одобряем такое отношение, при котором одна воля делает своим объектом удовлетворение другой воли. Наше суждение формируется здесь идеалом благожелательности. В-четвертых, одобрение и неодобрение устанавливается в соответствии с идеей справедливости. Мы не одобряем отношение столкновения или дисгармонии нескольких воль, одобряем же отношение, в котором каждая воля позволяет другим ограничивать ее. В-пятых, мы не одобряем такое отношение, когда намеренные добрые и злые поступки остаются без последствий. Здесь работает идея воздаяния.
