Рождение античной философии и начало антропологической проблематики - Драч Геннадий Владимирович (книги .TXT) 📗
274
peitos
logos - noys = einai
aletheia
Бытийственность есть соответствие истине, т.е. подлинное бытие истинно, а истина всегда бытийственна.
Суть третьего фрагмента, который часто переводят как "одно и то же мысль и бытие", следует переводить как "одно и то же есть мысль и то, что мыслится". Существует только то, что можно помыслить и выразить в слове. Подлинная бытийственность неразделима со словом и мыслью. При этом предполагается тождественность einai и noein. Бытийственность пролегает через logos и noys и характеризует истину.
Истина (aletheia) - несокрушимая и сама себя обнаруживающая. Это то, что перестало быть сокрытым, открывшее, выявившее себя, вышедшее на поверхность, на свет. Это то, что перестало скрываться в тени, что и в современном языке называется "вывести на чистую воду", "увидеть в свете истины", и т.д. Истинным становится то, что прошло горнило логического обоснования, убеждения и разумного доказательства. Обосновывается бытийственность логического знания и отрицается философствование через понятие physis.
Натурфилософы, которые опирались на воспроизведение physis, признавали небытие. Те, кто признает наличие небытия, - это люди о двух головах; по Пармениду, надо признавать лишь то, что одно - или Есть. Из пустоты ничего не может возникнуть. Другое дело, что на уровне чувственного познания мир предстает именно таковым, каким могли его видеть люди, опирающиеся на physis. У Парменида же эти два мира разделены. Он отдает предпочтение миру истины, наглядно-образная картина бытия впервые предстает как недостаточная, необходимо дополняемая метафизической областью. Таким образом, происходит разрыв также между физикой и метафизикой. И хотя Пар-менид специально не обращается к проблемам этики, он обнаруживает принципиальный дуализм человека: человек живет в мире физическом, где господствуют рождение и смерть, где есть постоянное изменение и множество, и в то же время ему доступен мир истины, который и противостоит этому изменяющемуся и неподлинному миру.
О СООТНОШЕНИИ ИСТИННОГО И НЕИСТИННОГО МИРОВ
Обращаясь к смыслу парменидовского учения, невозможно избавиться от мысли, что как бы мы ни уходили от термина "бытие", который действительно отсутствует у Парменида, невозможно отказать ему в постановке самой проблемы бытия и глубоком проникновении в нее. А такая постановка не могла осуществиться без сознательного раз
275
мышления над вопросом о том, "что собой представляют все вещи". Мир вещей предстает человеку в их именованиях: этот человек - юноша, но что значит юноша и имеем ли мы право называть этого человека юношей, ведь через некоторое время мы назовем его мужем, а затем старцем? Что же дает нам право говорить об одном, втором и третьем?
Эндрю Грезер в статье "Язык, мысль и реальность в древнегреческой философии" отмечает основную проблему, возникающую в связи с обсуждением роли языка и мышления в древнегреческой философии. Дело в том, что если считать, что слова обозначают те предметы, которые, предполагается, названы этими словами, то греческие философы (мы, со своей стороны, здесь прежде всего называем Парменида) определяют хорошо известное различие между единичными абстрактными терминами и общими наименованиями. Более того, возникает путаница, которую современные философы и логики объясняют различными значениями слова "есть". "Титаны древнегреческой философии, касаясь природы действительности и ее структуры, показывают эффективность способов, которыми различные мыслители, такие как Парменид, Гераклит, Платон и Аристотель, были вовлечены в мучительную задачу - привести мир к согласию с тем, что они считали логическим содержанием осмысленной речи" [1].
1 Graeser A. On language, thought, and reality in ancient greek philosophy // Lausanne, 1977. Vol. 31.Fasc. 3-4.
По сути дела, и в данном случае подчеркивается то фундаментальное обстоятельство, что для Парменида, как и для других греческих философов, действительность совершенно отличается от того, что мы можем думать о ней. Другое дело, что такого рода взгляды, и это чрезвычайно редко подчеркивается или вообще отсутствует в русскоязычной литературе, основаны на положении о том, что повседневный язык есть нечто обманчивое, и в этом случае можно говорить о Пармениде как о продолжателе элейской традиции, начатой Ксенофаном. И тот, и другой имели в виду, что люди придают такие значения используемому слову, которые не соответствуют действительности. Впрочем, нечто подобное мы отмечали уже и у Гераклита.
Но ни Гераклит, ни Парменид не отрицали возможности правильного использования слова. Речь идет не столько о языке, сколько о правильном или неправильном его применении. Проблема состоит в том, чтобы выявить, как слова (наименования) могут стать выражением правильного взгляда на действительность. В этом случае Парменида, как и других древнегреческих философов, относят к создателям
276
рациональной мысли [1]. Бэрнс считает, что досократики изначально сознательно подчиняли свои утверждения аргументам и требованиям логики. Пространство слова и пространство мысли характеризует рациональный смысл философии, начиная с Фалеса, который при помощи термина "вода" пытается именовать сущность вещей, их подлинное бытие.
М. Хайдеггер, комментируя первую книгу "Метафизики" и положение Аристотеля о возникновении философии "на основе удивительного", обращает внимание на то, что в этом случае речь идет о философии и поэзии (мифологии) в связи с вопросом об именовании сущности предметов. "Благодаря тому, что поэт выговаривает существенное слово и именно в силу этого именования (Nennung) сущее посвящается (wird ernannt, "нарекается") в то, что оно есть. И, таким образом, оно становится известно как сущее. Поэзия учреждает бытие в слове (ist worthafte Stiftung des Seins)" [2].
Именования (kalein) - вот суть нашего мышления. По Пармени-ду, legein kai noein - говорить и мыслить - это именовать все вещи. В отличие от произвольных именований, здесь, как мы уже не раз подчеркивали, должна присутствовать логическая аргументация. Впрочем, рационализм и логика, рассматриваемые как изначальные признаки раннегреческой философии, не оставляют права, как это и было у Бэрнса, на иной взгляд на досократическую мысль, чем как на принципиально рационалистическую.
У. Хельшер считает, что учение Парменида вытекает из объяснения следующего парадокса: "Что есть то, что не возникает и не погибает, не изменяется и не двигается, но всегда остается единым и неизменным, чуждым любой множественности" [3]. В этом случае возникает необходимость изолировать разговорные значения и символы, встает вопрос о том, что вообще значит положение "das es ist" [4]. В той или иной степени мы опять возвращаемся к греческому глаголу "быть".
277
Знаковой для рассмотрения такого рода проблем остается статья Ч. Кана "Лингвистический релятивизм и греческий проект онтологии" [5]. С точки зрения Кана, первоначальное, и в основном глагол "есть", используется в качестве связки: "я есть высокий" с предикативным именем существительным "я есть мужчина", причем глагол "есть" служит предикацией вообще, а не только для именных предикатов.
1 Bernes J. The Presocratic Philosophers. Thales to Zeno. L., 1979. Vol. 1. P. IX-X.
2 Heidegger M. Erlauterungen zu Holderlins Dichtungs. 3 Aufgabe. V. Klostermann. Frankfurt a/M, 1963. S. 38. Цит. по: Черняков А.Г. Стрекало вопроса // Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб., 1997. С. 20.
3 Holseher U. Der Sinn von Sein in der alteren griechischen Philosophie. Heidelberg, 1976. S.I 1.
4 Ibid. S. 43.
5 Kahn Ch. H. Linguistic relativism and the Greek project of ontology // Neue Hefte fur Philosophie. Gottingen, 1979. H. 15-16.
Кан прав в том, что для греков, конечно, было характерно распространенное на обыденном уровне понимание того, что все, что есть, есть где-либо. Вещь не может реально быть, если не есть где-нибудь. Он отмечает также связь экзистенциального использования глагола "есть" в качестве связки: "Эпир есть город". Однако и для первого, и для второго его использования определяющим является то, что оно подчинено понятию истины. Философы интересуются в первую очередь знанием или поисками знания. Именно в этом случае и возникает корреляция между тем, что мыслится или говорится, с одной стороны, и тем, что есть или "каковы вещи", с другой стороны. Интерес философов к знанию и истине, включающей использование глагола "быть" и его производных для обозначения истины, немедленно приводит к концепции бытия как реальности.
