Свинья, которая хотела, чтоб ее съели - Баджини Джулиан (бесплатные версии книг TXT) 📗
Когда дело касается скульптуры и живописи, то их сохранение представляется идеальным решением. Но насколько четким является различие между спектаклем и искусством ваяния? Воображаемый песчаный скетч Пикассо, конечно, стирает границы между ними. Необычный выбор средств означает, что то, что обычно сохраняется во времени, трансформируется в мимолетное видение.
Признание того, что не существует четкой линии, отделяющей исполнительское и пластическое искусство, можег подвигнуть нас к тому, чтобы пересмотреть наше отношение к сохранению и восстановлению произведений искусства. Вообще говоря, мы исходим из того, что желательно хранить или восстанавливать картины так, чтобы они были как новые. Но, возможно, мы должны рассматривать медленное ухудшение состояния произведений искусства как неотъемлемую часть их художественной функции.
Разумеется, многие художники при создании своих картин думают именно о том, как будут выглядеть их работы со временем. Франк Гехри, к примеру, знал, как воздействие внешней среды будет влиять на титановый фасад его архитектурного шедевра — Музея Гугенхайма в Бильбао. Подобным же образом и старым мастерам было известно, как будут меняться во времени их краски.
Возможно, мы можем пойти дальше и сказать, что наше желание сохранить произведение искусства является формой отрицания нашей собственной смертности. Тот факт, что искусство может существовать дольше людей, приводит некоторых из них к тому, чтобы искать в искусстве некую форму бессмертия по доверенности. (Несмотря на знаменитое изречение Вуди Алена, который сказал, что ему нужно бессмертие не в искусстве, а в жизни.)
Если мы согласимся с тем, что искусство тоже смертно и что нет ничего по-настоящему постоянного, то, возможно, мы сможем увидеть более отчетливо, где следует искать смысл искусства и жизни: в наслаждении ими.
Смотрите также
37. Природа-художница
48. Злой гений
66. Фальсификатор
86. Искусство ради искусства
13. Черное, белое, красное
Мэри знает все, что только можно знать, о красном цвете. Как ученый, она изучает этот цвет всю свою жизнь. Если вы хотите узнать, почему мы не видим инфракрасное излучение, почему помидоры красные или почему красный цвет является цветом страсти, то обращайтесь к Мэри.
Но все это не стоило бы упоминания, если бы не тот факт, что Мэри является дальтоником: она вообще не различает цветов. Окружающий мир для Мэри похож на черно-белое кино.
Однако теперь ее зрение должно измениться. Колбочки ее сетчатки сами по себе не имеют дефектов, просто сигналы, поступающие в мозг, не обрабатываются ими. Успехи нейрохирургии означают, что такие проблемы можно устранить. И вскоре Мэри впервые увидит мир в цвете.
Но, возможно, несмотря на ее обширные познания, она знает о красном цвете не все. Ей нужно выяснить о нем всего одну вещь: как он выглядит.
Источник: книга Франка Джексона «Чего не знает Мэри», опубликованная в журнале «Природа разума», под редакций Давида Розенталя (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1991).
Большинству образованных людей недосуг думать о том, что разум и тело представляют собой две различные субстанции, как-то сосуществующие друг с другом. Представление о том, что у нас есть нематериальная душа, обитающая в плотском теле — призрак в машине, — старомодно, неправдоподобно и антинаучно.
Однако простой отказ от ошибочного взгляда на мир еще не гарантирует того, что ваш взгляд будет правильным. Если вы устраните дуализм разум-тело, то что его заменит?
Очевидным кандидатом является физикализм: существует только один вид субстанции — физическая субстанция, а все вокруг, включая и человеческий разум, состоит из нее. Конечно, эта «субстанция» может оказаться энергией, а не какими-то миниатюрными субатомическими шариками от биллиарда, но из того, из чего сделан, например, стол, сделано и все остальное.
Наверное, так оно и есть. Но физикалисты могут зайти слишком далеко. Даже если существует всего один вид «субстанции», это еще не означает, что мир нужно понимать исключительно в физических терминах.
И об этом свидетельствует история Мэри. Как ученый, Мэри знает все о красном цвете в физических терминах. Однако есть и то, чего она не знает то, как выглядит этот цвет. Ни одно научное описание мира не может дать ей знания об этом. Наука объективна, экспериментальна, количественна, а чувственный опыт — и на самом деле любой ментальный опыт — субъективен, эмпиричен и качественен. И похоже, это говорит о том, что ни одно физическое описание мира, каким бы полным оно ни было, не может передать того, что происходит в нашем сознании. Как говорят философы, ментальное не сводится к физическому.
Физикалистам трудно это понять. Как может быть верным то, что в мире нет ничего, кроме физической субстанции, и при этом существуют ментальные события (явления), которые нельзя объяснить физическими терминами? Разве это не случай выпрыгивания из огня дуализма в пламя физикализма?
Представим себе, что Мэри является физикалисткой. Что она могла бы сказать? Возможно, она начала бы с того, что указала бы на различие между видимым и реальным: тем, какими вещи являются на самом деле, и тем, как они выглядят. Наука занимается первым, а не последним, потому что знание всегда имеет дело с реальным, а не с видимым. Мэри знает о красном цвете все, ей просто «неизвестно», каким красный цвет видится большинству людей. Разумеется, она знает, каким он видится ей — неким оттенком серого.
Поэтому, когда Мэри впервые видит все цвета, мир предстает перед ней в новом свете. Но правильно ли говорить о том, что теперь она узнает о мире что-то новое? Можно сказать, что теперь она «знает», как выглядит красный цвет. Но иногда наши обычные способы выражения мыслей могут скрыть от нас тонкие нюансы, которые философ должен стараться различать.
Смотрите также
21. Земля эпифенов
41. Как получить синий цвет
59. Глаза видят это
73. Быть летучей мышью
14. Банковская ошибка в вашу пользу
Когда Ричард подошел к банкомату, он получил очень приятный сюрприз. Сделав запрос на получение ?100, он получил ?10,000.
Придя домой, Ричард проверил свой счет по Интернету и увидел, что и в самом деле с этого счета была снята сумма всего в ? 100. Он положил эти деньги в безопасное место, ожидая, что банк быстро обнаружит ошибку и попросит его вернуть их. Но проходили недели, а эти деньги у него никто не спрашивал.
Через два месяца Ричард пришел к выводу, что эту сумму с него никто не спросит, и поэтому с приличным первоначальным взносом на покупку автомобиля он направился в представительство BMW.
Однако по пути туда он почувствовал угрызения совести. Было ли это воровством? Он поспешил убедить себя в том, что это не так. Он не брал эти деньги специально, их ему просто отдали. И он не отбирал их у кого-то, никого не ограбил. Что же касается банка, то для них эта сумма была каплей в море, и в любом случае они были застрахованы от таких случаев. А в том, что они потеряли деньги, была их вина — им надо было иметь более безопасную систему выдачи денег. Нет, это не было кражей. Это была всего лишь самая большая удача, которая когда-либо выпадала на его долю.
Я не знаю ни одного человека, который бы, получив карту с надписью «банковская ошибка в вашу пользу — заберите ?200» при игре в монополию, возвратил бы деньги в банк на том основании, что они ему не принадлежат.
Однако в реальной жизни мы можем ожидать, что честный человек именно так и поступит. Но сколько человек поступят таким образом? Думаю, что не так уж и много.
И дело не в том, что люди аморальны. На самом деле в таких случаях мы довольно щепетильны. Например, если люди случайно получили слишком большую сдачу в небольшом частном магазине, то они укажут продавцу на ошибку скорее, чем тогда, когда им дадут большую сдачу в супермаркете. Похоже, что в таких ситуациях они руководствуются тем, что неправильно наживаться на ошибках своих собратьев, но это можно делать за счет крупных корпораций. Возможно, частично это происходит потому, что мы чувствуем, что никто не пострадает от подобной ошибки в крупной корпорации, и такая потеря будет для них незначительной по сравнению с той выгодой, которую получим мы. Тогда, в каком-то странном смысле, наша готовность взять деньги наполовину вызвана особым чувством справедливости.
