Национал-большевизм - Устрялов Николай Васильевич (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Борьба с интервенцией могла быть только партизанской. И она велась, она готовилась, обещая быть особенной тягостной для японцев зимой. В значительной мере под давлением этой перспективы осенью того же 20 года страна Восходящего Солнца начала отступать. Ее войска очистили Забайкалье и Приамурье, задерживаясь в Приморье. Конечно, вслед за эвакуацией иностранных войск немедленно лопнула и убогая «власть» атамана Семенова. Неистовый соратник его, Унгерн, ушел с отрядом своим в Монголию, где впоследствии был изловлен красными частями. «Каппелевцы» при содействии японцев оказались перевезенными по КВжд в Приморье.
Россия возвращалась к Тихому океану. Возвращалась фактически, не будучи формально признанной державами, опираясь только не самое себя. Время работало на нее.
Маньчжурия и Приморье продолжали, однако, жить особой жизнью. Положение на КВжд определялось рядом фикций, за коими крылось давление великих держав. «Русско-Азиатский Банк», порвавший всякую связь с реальной Россией, именем своих мнимых прав делил с китайским правительством руководство дорогой. Долгое время авантюристы гражданской войны, эпигоны «белой мечты», смотрели на полосу отчуждения как на удобный «плацдарм» для развития очередной антисоветской экспедиции. В Харбине сосредоточился и «идейный» штаб дальневосточной эмиграции, прилагавший все усилия к отражению советской волны от областей дальневосточной окраины. «Государственно-мыслящие» депутации то и дело сновали в Пекин и Токио, науськивая их на Москву. Белый Харбин старался стать пистолетом, направленным на Россию.
Положение в Приморье складывалось тоже неблагоприятно. Фактическим хозяином положения там являлся японский оккупационный корпус. «Юридически» же Приморье примыкало к «Дальневосточной республике» (ДВР), организованной Москвой на русской территории к востоку от Байкала. Эта республика, по мысли советского правительства, должна была служить своего рода «буфером» между РСФСР, переживавшей тогда еще период «военного коммунизма», и государствами восточной Азии. ДВР обладала демократической конституцией и «буржуазной» экономикой.
Во Владивостоке формально у власти находилось областное правительство во главе с коммунистом Антоновым. Естественно, оно не нравилось японцам, и уже с января 1921 года стал подготовляться «переворот», долженствовавший заменить Антонова Семеновым. Последний жил тогда в Порт-Артуре, рвался снова в бой, козыряя «демократизмом» и поддерживая оживленные связи с белыми группировками Харбина.
Но когда организация переворота была уже налажена, ее плодами воспользовались не семеновцы, а братья Меркуловы, ловко прельстившие каппелевцев в последний момент. 26 мая 1921 года власть в Приморье перешла от Антонова к монархическому и откровенно японофильскому правительству Меркуловых.
Это было очередное препятствие на пути возвращения России к тихоокеанским берегам. Соглашение с Японией роковым образом отодвигалось дальше и дальше. Китай, со своей стороны, медлил с признанием новой России.
Внутреннее убожество меркуловского правительства проявилось раньше, чем даже можно было ожидать. Это был какой-то жалкий провинциальный фарс, захолустная игра смешных честолюбий четвертостепенных «политических» персонажей. Словно для того только они и выбросили трехцветный флаг, чтобы окончательно его унизить, оскорбить, скомпрометировать. Японцы не могли не чувствовать всей фальшивости своей ставки на подобных русских «патриотов». Внутри самой Японии все чаще и громче стали раздаваться голоса, требующие эвакуации японских войск из Приморья. Вражда к интервентам со стороны русского населения оккупированной области (преимущественно крестьянства и, конечно, рабочих) неизменно возрастала. Сопочное партизанское движение не только не прекращалось, но принимало массовый характер.
В конце 21 года состоялась памятная Вашингтонская конференция, вынесшая ряд постановлений относительно дальневосточных дел. Поскольку эти постановления были направлены против Советской России (напр., в области проблемы КВжд), они оказались нежизненны. Поскольку же ими отвергалась интервенция в дела России, — они были исторически действенны и осуществлялись на практике. После Вашингтонской конференции антиинтервентские настроения внутри Японии усиливались и крепли.
Однако продолжительная конференция между ДВР и Японией в Дайрене не пришла к благополучному исходу и кончилась разрывом в апреле 22 года. Страна Восходящего Солнца не шла на приемлемый для России компромисс. Даже в вопросе об эвакуации Приморья русские делегаты не могли настоять на своих предложениях. По-видимому, идея оттеснения России от океана и превращения Японского моря в японское «внутреннее озеро» еще не была изжита в токийских правительственных кругах.
Но осенью 22 года, вопреки униженным челобитным «национальной» власти Меркуловых и Дитерихсов с ее «несосъездами» и «недоворотами», токийское правительство все же решило отозвать из Приморья свои войска. Разумеется, вслед за эвакуацией японцев автоматически пала и власть «воеводы» Дитерихса, сменившего незадолго перед тем Меркуловых, и край почти безболезненно перешел в руки России. Это был одновременно и революционный, и национальный праздник. Конец интервенции и ликвидация «военного коммунизма» в РСФСР делали излишним самостоятельное бытие ДВР, и она была тогда же упразднена, слившись с Советской Россией. 14 ноября 1922 года вотум Народного Собрания ДВР, под звуки «Интернационала», формально завершил дело национального воссоединения русского Дальнего Востока с Москвой.
Присоединение Приморья к русскому государству являлось событием огромного значения в масштабах Дальнего Востока. Во-первых, погас последний на территории России очажок революционной гражданской войны, внутренне давно себя изжившей, и, во-вторых, Россия восстанавливала свои прежние восточные границы. Вместе с тем, вплотную ставился вопрос об установлении прочных мирных взаимоотношений Советской России с Японией и Китаем — не по эфемерной указке вашингтонских генералов от мировой политики, а по конкретным требованиям реальной жизненной обстановки.
Центральным пунктом советско-китайских переговоров была КВжд, советско-японских — проблема Сахалина.
III
Еще в ноте Карахана 20 года советское правительство декларировало общие принципы своей китайской политики. Решительно отмежевываясь от старой линии царской дипломатии, оно подчеркивало, что готово в своих отношениях с Китайской республикой руководствоваться началами подлинной дружбы, истинного равенства. Оно отказывалось от русской доли боксерской контрибуции, от прав экстерриториальности и консульской юрисдикции. Оно признавало китайский суверенитет в Маньчжурии и соглашалось сделать все выводы из этого признания.
Однако, пока реальное влияние Советской России на Дальнем Востоке было незначительно, Китай не проявлял особой склонности договариваться с московским правительством. Пекинская миссия Юрина, потом Пайкеса, работала в трудных, прямо даже безнадежных условиях. И лишь когда, с одной стороны, из Европы стали приходить вести о разговорах мировых столиц с Москвой, а с другой — советское влияние пробралось до Посьета [176] и с трех сторон облегло Маньчжурию, — политики Пекина принялись более серьезно и обстоятельно беседовать с русскими представителями. Со своей стороны, последние к этому времени уже не могли продолжать в своих выступлениях ту отвлеченную линию революционных деклараций и безответственных альтруистических жестов, которая была столь характерна для России первых лет революции, и ставили вопросы более конкретно, углубленно, осторожно. Пора революционной весны ушла всерьез и надолго не только из советских учреждений, руководящих внутреннею жизнью страны, но и из комиссариата иностранных дел.
Общий стиль советской политики по отношению к Китаю оставался, однако, неизменным и тогда, когда Пайкеса заменил опытный и авторитетный Иоффе. Московская дипломатия усиленно и нарочито подчеркивала полное отсутствие у нее каких-либо «империалистических» тенденций и ориентировалась на пробуждающийся китайский национализм. Но, отказываясь от прав экстерриториальности, а также от специальных прав и привилегий в отношении ко всякого рода концессиям, приобретенным в Китае царским правительством, Москва категорически настаивала на своей глубокой экономической заинтересованности в КВжд, построенной на русские деньги и являющейся существенным звеном Великого Сибирского пути.
