Рациональность, Наука, Культура - Порус Владимир Натанович (книги полностью .txt) 📗
Наконец, упомянем еще об одной компромиссной тенденции, представленной А.Файном. Как бы признав бесполезность дальнейшей дискуссии между реалистами и анти-реалистами, он призывает занять позицию, которую называет "естественной онтологической установкой": развитие знания предполагает "внешнюю" по отношению к себе онтологическую реальность. Это как бы наиболее естественная установка ученых. И в этом, конечно, не сомневаются ни реалисты, ни анти-реалисты. Споры между ними возникают тогда, когда они задаются вопросом: что значит для научных теорий быть истинными? Но на подобный вопрос нельзя дать ответ, пригодный для любых научных теорий в любую научную эпоху. Понятие истины, заявляет А.Файн, "растет вместе с ростом науки"338. Не лучше ли вообще оставить этот вопрос, тем более что он ничего не проясняет, а напротив, затемняет отношение науки к ее объектам? Возможно, такие вопросы имеют какой-то смысл для формального анализа языка науки, но для эпистемологии - никакого. Наука сама решает, что для нее истинно, и обходится без теорий, будь то "научно-реалистическая" теория соответствия с реальностью или анти-реалистическая теория эмпирической адекватности.
Разумеется, такой компромисс, достигаемый за счет самоликвидации философии науки, отказывающейся от своего фундамента ради сомнительных удобств методологического анализа, не требует особых комментариев.
Подведем итоги. "Научный реализм" исходит из факта научного прогресса, но не может его удовлетворительно объяснить. Ему приходится балансировать между двумя крайностями: "метафизическим" представлением о научном познании как о приближении к "трансцендентной реальности", с одной стороны, и иррационалистическим уклоном релятивизма - с другой. Вместе с тем "научный реализм" может рассматриваться как достаточно глубокая и плодотворная форма внутренней самокритики философии науки. В ней отчетливо выражено стремление опереться на науку в противовес скептицизму и иррационализму.
Философская и социологическая мысль, 1995, NoNo 4, 5
Чарлз Пирс и современная "философия науки"
Литература о Ч. Пирсе (1839-1914), выдающемся американском ученом, математике и философе, огромна. Интерес к его философскому и логико-методологическому наследию не ослабевает и в последние десятилетия. Вряд ли можно считать этот интерес чисто "академическим"; в его основе стремление соперничающих направлений в современной "философии науки" опереться на авторитет Пирса в полемике друг с другом. По ироническому замечанию Дж. Фейблмена, "прагматисты и позитивисты, идеалисты и реалисты все эти школы хотели бы представить Ч. Пирса своим почетным членом"339.
В период преобладания неопозитивизма в западной философии и методологии науки было модно изображать Ч. Пирса если не позитивистом, то но крайней мере предтечей логического позитивизма. Дж. Баклер в 1939 году в монографии "Эмпиризм Чарлза С. Пирса" противопоставлял метафизику (онтологию) Ч. Пирса его логике и эпистемологии, придавая исключительное значение последней и игнорируя либо недооценивая первую340. Г. Рейхенбах в 1938 году говорил о прагматизме Ч. Пирса как о родственном позитивизму учении341. Ч. Моррис в 1937 году видел основную заслугу Ч. Пирса в том, что он выдвинул в центр философского исследования развитие общей теории значения и разработал представление о логике как о всеобщей теории знаков (семиологии). Верификационистская теория значения логических позитивистов, писал Ч. Моррис, будучи дополнена прагматистским анализом социального и социально-биологического контекстов познания (основы которого, по мнению Ч. Морриса. заложены Ч. Пирсом), должна стать основой научной гносеологии. Прагматистская и верификационистская концепции значения, по Ч. Моррису, дополняют друг друга, поэтому основоположник семиологии должен считаться предшественником современных форм "научного эмпиризма" (читай, логического позитивизма, ассимилирующего прагматический аспект анализа языка науки)342. Подобную же мысль в 1940 году высказывал Э. Нагель, по мнению которого Ч. Пирс был "пионером современного эмпиризма", в его философии дух эмпиризма облекся в плоть утонченной логики - идеал, к какому впоследствии стремился логический позитивизм343.
Разумеется, подобные сближения философии Ч. Пирса с позитивизмом были "данью времени" и могли проводиться только за счет сознательного либо невольного выпячивания отдельных сторон его в целом сложной и противоречивой философской доктрины; в то же время затушевывались, отодвигались на задний план те моменты, которые никак не согласовывались с неопозитивизмом. Именно так и поступали второстепенные комментаторы344. Более крупные исследователи усматривали в этих противоречиях отправные пункты для самокритики логико-позитивистских программ. Например, Э. Нагель в упомянутой статье отмечал очевидное несоответствие между эмпирицистским "фундаментализмом" и пирсовским "антифундаментализмом", согласно которому "атомарные факты" или любые другие, считающиеся простейшими, элементы научного знания "получают интерпретацию только в контексте, где они фигурируют, и стало быть, они являются продуктами исследования, которое просто вынуждено фиксировать некоторые отдельные характеристики изучаемой действительности, чтобы иметь возможность двигаться дальше"345. Принципиальные противоречия между пирсовской и неопозитивистской философскими доктринами отмечал в названной выше книге и Дж. Фейблмен. Однако все же в большинстве случаев освещение пирсовской философии и ее оценки западными комментаторами были позитивистски тенденциозными.
Начиная с 50-х. и особенно в 60-70-е годы, когда на смену неопозитивизму пришли "критические рационалисты", "научные реалисты" и другие антипозитивистски ориентированные течения в "философии науки", комментаторы и критики стали чаще обращаться к таким сторонам философии Ч. Пирса, которые были близки воззрениям представителей этих направлений. Подчеркивалось, что Ч. Пирс остро критиковал "логический атомизм" еще задолго до его систематического оформления в трудах Б. Рассела н раннего Л. Витгенштейна, отрицал "фундаментализм" не только в картезианском, но и в эмпирицистском вариантах. Усматривалось родство взглядов Пирса с философией позднего Витгенштейна, а также с современными концепциями К. Поппера и У. Селларса. Проводились параллели между идеями Пирса о тождестве логических структур и гипотетического статуса "перцептуальных суждений" и теоретических высказываний, с одной стороны, и современными концепциями "полной теоретической нагруженности языка наблюдения" - с другой, между пирсовским "фаллибилизмом" и попперовским фальсификационизмом, прагматистской концепцией значения и "контекстуалистскими" и "функциональными" теориями референции346. Смещение акцентов и оценок пирсовского философского наследия стало настолько значительным, что в настоящее время его уже редко сравнивают с логическим позитивизмом, но зато все чаще ссылки на Ч. Пирса фигурируют в методологических и философских дискуссиях, составляющих панораму "постпозитивизма". Рассмотрим, какие именно моменты, аспекты и проблемы философии Ч. Пирса выступают для его нынешних комментаторов как основания для столь важной переоценки.
"Фанероскопия" - пирсовская "феноменология духа"
Краеугольный камень философии Ч. Пирса ("который делает невозможным разговор о нем как с позитивисте"347) - фанероскопия, учение о трех фундаментальных структурных категориях бытия н познания: "первичностп" (Firstness), "вторичности" (Secondness) и "третичности" (Thirdness). Эти категории являются одновременно онтологическими и гносеологическими, поскольку "познаваемость" (в широком смысле слова) и бытие не только одно и то же с метафизической точки зрения, но суть синонимы"348. Эта "формула философии Пирса" допускает по меньшей мере двоякое прочтение: во-первых, бытие полностью познаваемо и, значит, нет ничего сущего, что принципиально выходило бы за границы возможного познания; во-вторых, бытие отождествляется с познаваемостью. Парадокс пирсовской философии заключается в том что оба взаимоисключающих мотива звучат в ней параллельно, приводя к резкому диссонансу.
