Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Спектакль с переменой ролей политики и неполитики при сохранении фасадов становится страшноватым. Политики вынуждены слушать, куда ведет путь без плана и сознания, причем командуют ими те, кто этого опять-таки не знает и чьи интересы направлены совсем на другое, опять-таки вполне достижимое, а затем они (политики) привычным жестом блекнущего доверия к прогрессу должны ловко преподнести избирателям этот путь в неведомую враждебную страну как собственное изобретение — и если быть точным, по одной-единственной причине: потому, что альтернативы изначально не было и нет. Необходимость, безальтернативность технического «прогресса» становится скрепкой, которая скрепляет совершение с его демократической (не)легитимацией. На развитой стадии западных демократий «ничейное господство» (уже не) невидимого последствия берет на себя режим.
2. Утрата функций политической системы. Аргументы и развития
Научные и публичные дебаты о влиятельных потенциалах политики относительно технико-экономического изменения отличаются своеобразной амбивалентностью. С одной стороны, многообразными способами ссылаются на ограниченные управленческие и интервенционистские способности государства по сравнению с актерами модернизации в промышленности и исследованиях. С другой стороны, при всей критике системно необходимых или предотвратимых ограничений свободы политического действия по-прежнему сохраняется фиксация на политической системе как эксклюзивном центре политики. Политическую дискуссию последних двух-трех десятилетий в науке и общественном мнении можно прямо-таки представить как обострение этого противоречия. Раскрытие ограничительных условий политической деятельности, которое началось уже давно, а в последние годы с разговорами о «неуправляемости» и «демократии общественного мнения» вновь оживилось, никогда не останавливается перед вопросом, не рождается ли в мастерских технико-экономического развития без всякого плана, голосования и осознания другое общество. Сетования на утрату политического, как правило, соотносятся с якобы «нормальным» ожиданием, что решения, изменяющие общество, хоть и не сведены теперь в институтах политической системы, но все же должны быть в ней сосредоточены.
Так, издавна и с весьма различных сторон критиковали утрату значения парламента как центра рационального формирования воли. Решения, которые согласно букве конституции относятся к компетенции парламента и отдельного депутата, как утверждают, все больше и больше принимаются, во-первых, руководством фракций (и шире — партийным аппаратом), а во-вторых, государственной бюрократией. Эта утрата парламентской функции зачастую толкуется как неизбежное следствие прогрессирующего усложнения отношений в современных индустриальных обществах. Критичные наблюдатели, во всяком случае, говорят о заложенном в самом принципе представительности, прогрессирующем обособлении аппарата государственной власти от воли граждан.
С примечательным единодушием далее констатируется, что сдвиг давних парламентских полномочий на фракции и партии, с одной стороны, и государственную бюрократию, с другой, сопровождается еще двумя тенденциями развития: технократическим расширением свободы решений в парламенте и исполнительных органах и возникновением корпоративно организованных властных и влиятельных групп. С растущим онаучиванием политических решений — а аргументируют именно так — политические инстанции (например, в области экологической политики, но и при выборе промышленных технологий и их местоположений) лишь выполняют рекомендации научных экспертиз. В последние годы неоднократно обращали внимание на то, что диапазон рассматриваемых политических актеров таким образом все же слишком узок. Союзы — профсоюзы, предприниматели, все организованные интересы, которые вычленяет индустриальное общество, — пока что имеют некоторое право голоса. Политическое сместилось с официальных арен — парламента, правительства, политического управления — в серую зону корпоративизма, где с помощью организованной власти объединений куют горячее железо политических решений, которые затем совсем другие люди отстаивают как свои собственные. Исследования показывают, что влияние союзов, которые, в свою очередь, пользуются бюрократически организованным аппаратом, распространяется как на решения государственных исполнительных органов, так и на формирование воли политических партий. В зависимости от местоположения этот процесс опять-таки подвергают нападкам как подрыв государства со стороны частных объединений квазиобщественного характера или, наоборот, приветствуют как корректив предшествующего обособления и упрочения государственного аппарата власти.
В марксистской теории и критике государств, не знающих автономного понятия политического, эта привязка государственной власти к частичным интересам доводится до крайности. В такой перспективе государство как «идеальный совокупный капиталист» в смысле Марксова определения так или иначе полностью редуцируется касательно свободы действий до «руководящего комитета господствующего класса». Минимум самостоятельности, который признается за государственным аппаратом и его демократическими институтами, вытекает с этой точки зрения из системной необходимости обобщать ограниченные, кратковременные, противоречивые, не вполне сформулированные «отдельно капиталистические» интересы и осуществлять их вопреки сопротивлению в собственном лагере. Политическая система и здесь рассматривается как центр политики, но теряет всякую самостоятельность. Против такого мышления в упрощенных категориях «базиса» и «надстройки» издавна выдвигали аргумент, что оно одинаково недооценивает как степень обособления политической деятельности в развитой парламентской демократии, так и опыт новейшей политической истории, которые свидетельствуют, что организация производства в развитых капиталистических индустриальных обществах прекрасно уживается с самыми разными формами политической власти (ср., например, Швецию, Чили, Францию и ФРГ).
В 70-е годы в качестве исторического подтверждения «сравнительной автономии» политико-административной системы относительно принципов и интересов системы экономической ссылались прежде всего на построение социального государства и государства всеобщего благоденствия в послевоенной Западной Европе. Например, в теориях государства «позднего капитализма» эта интервенционистская власть государства возводится к тому, что с развитием индустриального капитализма начинается «необходимое для существования образование структурно чуждых системных элементов». В этой перспективе власть, принимающая политические решения, черпает потенциалы влияния не только из дисфункциональных побочных следствий рыночного механизма, но и из того, что «интервенционистское государство быстро занимает функциональные ниши рынка» — скажем, для улучшения материальной и нематериальной инфраструктуры, расширения системы образования, гарантий против рисков занятости и т. д.
За минувшие десять лет эта дискуссия заметно отошла на задний план. Понятие кризиса в своей генерализации (кризис экономический, легитиматорный, мотивационный и т. д.) не просто утратило свою теоретическую и политическую остроту. С разных сторон единодушно констатируют, что по мере своей реализации проект интервенционистского социального государства растерял утопическую энергию. Внутри себя социальное государство — чем более успешно оно развивалось, тем заметнее — наталкивается на сопротивление частных инвесторов, которые отвечают на рост прямых и побочных расходов по заработной плате уменьшением инвестиционной готовности или же рационализациями, которые интенсивно высвобождают рабочую силу. Одновременно все отчетливее проступают теневые стороны и побочные следствия самих достижений социального государства: «Административно-правовые средства реализации социально-государственных программ не суть средства пассивные, как бы лишенные всяких свойств. Напротив, с ними связана практика обособления фактических обстоятельств, нормализации и надзора, чья овеществляющая и субъективирующая власть вплоть до тонкостей повседневного общения изучена Фуко… Короче говоря, проекту социального государства как таковому присуще противоречие между целью и методом». В силу исторических развитии — переплетений международного рынка и концентраций капитала, но и глобального обмена вредными и ядовитыми веществами и сопутствующих ему всеобщих опасностей для здоровья и разрушений природы (см. выше) — также и вовне к диапазону компетенции национального государства предъявляются чрезмерные требования.
