Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания - Коллектив авторов (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Воспетое Возрождением благородное мужество и нежная женственность продаются и покупаются за деньги, а то, что не желает продаваться, старается придать себе нетоварный вид, не догадываясь, что сама эта нетоварность сразу же становится весьма ходким товаром и будет прибрана к рукам. Супружество, семья начнут с нечистоплотных сделок с совестью и вскоре найдут завершение чуть ли не в официально регистрируемом «монополом», гомосексуальном или каком-то там еще браке.
Самые, казалось бы, бесспорные достижения европейской культуры: массовое производство и потребление, массовое книгопечатание, общедоступная информация, всеобщее избирательное право и т. д. — становятся массовым производством и потреблением преступлений и преступности, самоубийств, алкоголизма, наркомании и т. д. Они вырождаются в массовое производство печатной лжи, в самую бессовестную дезинформацию, во всеобщее избирательное право, столь же всеобщее, сколь и избирательное.
Полнейшее крушение терпит идеал Демократии, единения и сплочения людей в одну семью. Стянутый ремнями пучок стрел, символизировавший для народов силу единства, оказывается символом разнузданной власти толпы, демагогии, фашизма, символом коллективных преступлений и коллективной безответственности.
Последняя из надежд человечества, высочайший и величайший идеал Просвещения — Наука, которая «все может» и «все сможет», которая «выручит» и «спасет», проституируется до конца и занимается не только косвенной и скрытой, но и прямой и непосредственно массовой разработкой самых бесчеловечных средств научного, научно обоснованного, как говорят сейчас, насилия над телом и духом человека.
До конца выявив все антиномии, лишив остатков святости последние идеалы и надежды европейской культуры, проституировав последние остатки того, что имело какую-то цену и потому могло быть проституировано, наша так называемая культура лишила человека последних надежд, вер и опор. Ни высокий уровень материального производства с высоким уровнем потребления и прочими выдающимися достижениями современной науки и техники, ни демократическая организация общества с его правовыми институтами, ни наука и искусство со всеми их достижениями, ни наша мораль, ни наша нравственность не только не сделали человека свободнее, умнее, лучше, счастливее, но, совсем напротив, все вместе в поразительнейшем единстве и удивительнейшем согласии, ослабив кое-где малоэффективный сегодня нажим на человеческое тело, опутали человеческий дух неведомыми прежде видимыми и невидимыми путами, взяли над человеком власть, которой не знало ни первобытное рабство, ни «мрачное» средневековье, и обрекли человека на небывалые за всю историю его существования бедствия.
Страх перед угрозой внешнего зла, которому можно было как-то противостоять, от которого в конце концов можно было куда-то бежать, наша цивилизация дополнила глубоким внутренним страхом переднепреодолимым злом, которое мы несем в самих себе и отпечаток которого оставляем на всем, к чему успели прикоснуться наши руки. Она дополнила его страхом перед любым созданием человеческих рук и человеческого ума, перед любым человеческим делом и словом, любым союзом, в котором мы могли бы искать выход и который всякий раз оказывается новым тупиком.
Светлое солнце человеческого ума осветило сегодня беспросветную тьму нашего настоящего и будущего и лишило человека исхода, надежды, возможности и цели дальнейшей жизни.
А потому я не спрашиваю, как можно не негодовать и не возмущаться. Я спрашиваю: как можно жить и испытывать чувство довольства собой в этом мире? Я спрашиваю: есть ли у кого-нибудь еще одна соломинка? Пусть он покажет ее. Только пусть она будет настоящей, чтобы можно было за нее схватиться!
Главный вопрос современности состоит, таким образом, не в том, как соотносятся наука и нравственность, не в том, нравственна ли наука сама по себе. Главный вопрос состоит в том, нравственна ли вся наша культура? Или, если быть определеннее, нравственна ли сама наша нравственность?
А значит, и решение следует искать не в самой по себе науке, не в том, чтобы сделать ее нравственной, выработать для нее особый кодекс или устав «научной нравственности», как предлагают некоторые наивные головы, вроде того: «ученый служит истине и не служит лжи» и т. д, наподобие кодекса врачебной этики: «не вреди», «не разглашай врачебную тайну» и т. д., как будто не-врачи могут позволить себе спокойно вредить, а не-ученые со спокойной совестью служить лжи.
Решение вопроса заключается, стало быть, не в том, чтобы сочетать науку и нравственность узами нового взамен однажды расторгнутого ими брака. Оно заключается в том, чтобы сделать моральной саму нашу мораль и нравственной саму нашу нравственность, сделать цивилизованной нашу цивилизацию и культурной нашу культуру.
Что же касается нравственного состояния современного научного развития, то оно есть не более чем частный случай и эпизод общего нравственного состояния современного мира, лишь симптом, один из многих, общего духовного кризиса, общей неспособности нашего мира к производству каких бы то ни было здоровых плодов.
Первое условие преодоления этого кризиса, если оно только возможно, есть его осознание. Именно поэтому и именно в этой связи, но только поэтому и только в этой связи, имеет смысл обсуждать сегодня тему о нравственности и науке.
Публикация В. П. Желтовой и Е. П. Никитина
Философия
как личный опыт
А. Л. Никифоров
Мы привыкли считать философию, по крайней мере марксистскую философию, наукой. В наших учебных курсах, популярных изданиях, да и в серьезных работах диалектический материализм определяется как «наука о наиболее общих законах движения и развития природы, общества и мышления» [180]. Причем эти законы мыслятся как во всем подобные законам физики, химии или биологии, хотя, в отличие от законов конкретных наук, законам, изучаемым философией, приписывается большая общность или, как говорят, всеобщность: «Предметом философии является всеобщее в системе «мир — человек» [181]. И подобно тому, как конкретные науки открывают объективные законы той или иной области явлений, так и философия открывает объективные законы, справедливые для всех областей познаваемого нами мира. Именно такое представление о марксистской философии господствует в умах подавляющего большинства советских философов и в, общественном сознании.
Отождествление философии с наукой приносит, на мой взгляд, большой и разнообразный вред не только философии, но и обществу в целом. Например, от советских философов требуют, чтобы они высказывали только общезначимые истины. Это Бергсон или Бердяев, Хайдеггер или Поппер могут выражать свои личные взгляды, и мы публикуем их сочинения. Но им — можно, они — философы и не претендуют на то, чтобы называться учеными. А мы — «ученые», поэтому если кто-то из нас высказывает некоторое утверждение, то это должна быть истина, с которой согласится коллектив, Ученый совет, начальство всякого рода и, наконец, редактор. Иначе — не напечатают.
Конечно, если в науке кто-то открыл, что снег бел или дважды два — четыре, то с этим, все легко соглашаются, ибо это — истина, для которой нет ни национальных, ни классовых, ни каких-либо иных границ. Но так ли обстоит дело е философскими утверждениями? Что же касается развития нашей философской системы, то, отождествив ее с наукой, мы сами себя загнали в безысходный тупик. В самом деле, если диалектический материализм есть наука о наиболее общих законах природы, общества и мышления, а законы эти давно «открыты» Гегелем (или, если угодно, Марксом), то советским философам остается только пропагандировать это выдающееся научное достижение. Чем мы и занимаемся, с завистью поглядывая на философов-немарксистов, которые еще не попали в стальной капкан единственной «подлинно научной» истины.
