Иисус неизвестный - Мережковский Дмитрий Сергеевич (читать книги без регистрации TXT) 📗
Вышедши, увидел множество людей и сжалился над ними, потому что они были, как овцы, не имеющие пастыря. (Мк. 6, 34.)
Сжалился над ними и в те Капернаумские сумерки, когда у двери Симонова дома собралось такое множество народа, что «люди давили друг друга», как овцы, сбегаясь к Пастырю. В первый раз вошел тогда в это неразличимо-смешанное, человечье-овечье — паучье — стадо; вошел и устрашился, Бесстрашный, — бежал. Изгнан людьми из Назарета; из Капернаума Сам бежит от людей: это бегство страшнее того.
О, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? — (Мт. 17, 17),
скажет и Он, терпеливейший.
О, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать! (Лк. 24, 25),
это, может быть, уже и тогда, в Капернауме, предчувствовал.
Видя, не видят, и слыша, не слышат… ибо огрубело сердце людей сих (Мт. 13, 13, 15).
Грубостью человеческой ранено, может быть, сердце Господне уже и тогда. Примет все раны потом, но от этой первой бежит.
Слышал, может быть, уже и тогда сквозь клики бесов:
«Ты — Сын Божий», — «бес в Тебе» (Ио. 8, 53).
Око человеческое — выгнутое, вогнутое, исковерканное дьяволом зеркало: глянул в него Сын человеческий, увидел Себя и бежал.
Тошно Сыну Божьему с людьми: «Изблюю Тебя из уст Моих», — мог бы Он сказать всему человечеству (Откр. 3, 16).
Лазарь, друг наш, уснул. Но я иду разбудить его (Ио. 11, 11), —
мог бы и это сказать человечеству; но, прежде чем разбудить его, услышит:
Господи! уже смердит. (Ио. 11, 39.)
«Имя Его — Прокаженный», «nomen ejus Leprosus»; a другое имя — «Облачный», скажет о Мессии, может быть, под влиянием христианства, поздний Талмуд. [504] Кажется, в этих двух именах нечаянно вскрыто таинственнейшее противоречие сердца Господня: противоборство двух сил — притяжения к людям и от людей отталкивания. «Облачный» — Белый, Чистый, Солнечный, — белизною в лазури неба Сияющий как облако, — с неба на землю сойдет к Иову прокаженному — всему человечеству; ляжет с ним на гноище, обнимет, телом к телу, устами к устам припадет.
Взял на Себя наши немощи и наши болезни понес (Ис. 53, 4), —
нашу проказу. Но, прежде чем сделать это, увидит Себя в нас, Нечистого — Чистый, Прокаженного — Облачный, и, в страхе, бежит от нас — от Себя.
Отче! спаси Меня от часа сего, —
с этим словом, бежит.
Но на сей час Я и пришел, —
с этим — возвращается (Ио. 12, 27).
О, если бы мы больше знали Неизвестного, любили Нелюбимого, то поняли бы, может быть, отчего Он всегда к нам идет и всегда уходит, бежит!
Только два дня Господня — этот первый, в Капернауме, и тот, последний, в Иерусалиме, мы знаем, целиком; все же остальные — лишь в дробях, в отдельных точках времени. Между этими двумя днями — вся исторически явная жизнь Иисуса: их поняв, поймем всю Его жизнь.
Двадцать четыре стиха Маркова-Петрова свидетельства о Капернаумской субботе — двадцать четыре часа суток Господних. Вспомним порядок часов: идучи у моря Галилейского, видит рыбаков, зовет их; входит в Капернаум, учит в синагоге; исцеляет бесноватого; идет в Симонов дом, исцеляет тещу его, возлежит за вечерей; идет, по заходе солнца, к дверям дома, где собрался весь город; исцеляет больных; ночью возвращается в дом; рано утром уходит, бежит.
Шаг за шагом, час за часом, — сутки рабби Иешуа; все в ярчайшем свете истории, в личных воспоминаниях очевидца Петра; его ушами слышим, его глазами видим, и можем быть покойны: этот не обманет, не забудет; вспомнит, как никто никогда не вспоминал; скажет правду, как никто никогда не говорил, потому что любит, как никто никогда не любил. И двух тысяч лет как не бывало: все — как вчера — сегодня.
Есть ли что-нибудь подобное в истории? И разве не чудо, что с большею ясностью, чем какой-либо из величайших дней человечества, чем, может быть, наш собственный вчерашний день, мы помним, видим, или могли бы вспомнить, увидеть, первый день Господень?
3. БЛАЖЕНСТВА
«Блаженны нищие духом»…
Небо нагорное сине;
Верески смольным духом
Дышат в блаженной пустыне.
Бедные люди смиренны;
Слушают, не разумея,
Кто это, сердце не спросит
Ветер с холмов Галилеи
Пух одуванчиков носит.
«Блаженны нищие духом»…
Кто это, люди не знают,
Но одуванчики пухом
Ноги Ему осыпают. [505]
Если четыре, от четырех Евангелий на лицо Иисуса падающих света нами угаданы верно: [506] в I Евангелии — слово Его, во II — дело, в III — чувство, в IV — воля; то у Иоанна, в Кане Галилейской, начало служения Господня есть то, чего Иисус хочет: претворить воду в вино, закон в свободу; у Луки, в Назарете, то, что Иисус чувствует: в едва не удавшейся попытке назареян убить Его, свергнув с горы, — необходимость смерти Голгофской; у Марка, в Капернауме, то, что Иисус делает: явление «силы», от Него исходящей, в исцелении больных; а y Матфея, на горе Блаженств, то, что Иисус говорит: Блаженная весть о царстве Божием.
Кана Галилейская, Назарет, Капернаум, Гора Блаженств, — может быть, вовсе не четыре первых дня Господня, а один, только разно понятый и увиденный под четырьмя светами: у Матфея — утренним, у Марка — полуденным, у Луки — вечерним, у Иоанна — ночным, звездным.
Кажется, у одного Марка дана история в личном воспоминании Петра, очевидца, о Капернаумской субботе, а у остальных трех евангелистов — история, смешанная с тем, в чем «непосвященные», неверующие, видят только «легенду», «апокриф», а верующие, «посвященные», узнают мистерию — религиозный опыт, внутренний, не менее действительный, чем опыт внешний, исторический, ибо то, что было, есть и будет в вечности, не менее действительно, чем то, что было однажды, во времени.
Если в трех свидетельствах — Иоанна, Луки, Марка — история с мистерией сплавлена на огнях разной степени жара, с разною степенью крепости, то крепчайший и нерасторжимейший сплав их дан у Матфея. Очень вероятно, что та самая проповедь, которую мы называем Нагорною, действительно была произнесена Иисусом, в первый или один из первых дней служения, и сохранилась, с большей или меньшей степенью точности, в памяти ближайших к Нему учеников: вот история. Но более чем вероятно, что Блаженства — главное для нас, так же как для самого Иисуса, в этой проповеди, — суть подлиннейший и внутреннейший опыт Его: вот мистерия. Эти-то два металла и сплавлены Матфеем на огне жарчайшем в крепчайший сплав, так что они уже не два, а одно; то, что было однажды во времени, в истории, есть и то, что было и будет в вечности, в мистерии: первый день Господень есть уже наступившее царство Божие.
Следовало за Ним множество народа из Галилеи, и Десятиградия, и Иерусалима, и Иудеи, и из-за Иордана. Увидев же народ. Он взошел на гору. (Мт. 4, 25; 5, 1.)
Если это свидетельство Матфея относится к первому дню, или вообще к первым дням служения Господня, то очень вероятно, что такое множество народа, следующего за только что начавшим проповедь и вчера еще никому не известным рабби Иешуа, есть преувеличение обобщающей и сокращающей стилизации, — не история, а мистерия. Очень вероятно также, что и в свидетельстве Луки, относящем Нагорную проповедь уже к позднейшим дням — к избранию Двенадцати, — такое же преувеличение.
…На гору взошел Он помолиться в те дни и пробыл всю ночь в молитве к Богу.
Когда же настал день, призвал учеников Своих и избрал из них двенадцать, наименовав их Апостолами…
И сошедши с ними (с горы), стал на ровном месте, и множество учеников Его (было с Ним), и много народа из всей Иудеи, и Иерусалима, и приморских мест, Тирских и Сидонских, которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих, также и страждущие от нечистых духов; и (все они) исцелялись.
