Платон - Асмус Валентин Фердинандович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Исследование «идей» есть созерцание умом самих сущностей, а не одних лишь теней сущностей (Платон, Государство, VII, 532 С; 534 В). Исследованием этим предполагается, во-первых, метод восхождения умом до «идей» как до начал. Это метод отыскивания во многом одного (hen) или общего (ta coina); отыскание единого и общего, будучи достигнуто, приводит душу к тому, что в понятии или посредством понятия душа созерцает саму «идею» в онтологическом смысле слова. Во-вторых, этим исследованием предполагается метод нисхождения, идущего от начал (родов) к видам, или, иначе говоря, метод деления родов на виды.
Характеристика этого двойного метода развита Платоном в «Федре». Здесь первый метод называется соединением, а второй метод — делением (diairesis) (Платон, Федр, 249 В-С; 265 D-В; 277 В; ср. Государство, VI, 511 В и там же, VII, 533).
Итак, «идеи» Платона — зримые умом фигуры, или формы, вещей. Но сказать, что у Платона «идеи» — формы, еще совершенно недостаточно. «Идеи» — не только сами по себе существующие формы. Платон наделяет их целым рядом важных свойств. Наиболее полная характеристика этих свойств «вида», или «идеи», развита Платоном при исследовании «идеи» прекрасного в диалогах «Федон», «Пир», «Филеб».
По Платону, к созерцанию прекрасного философ поднимается по ступеням. Кто поднимается по ступеням, созерцания прекрасного не беспорядочно, но в правильной последовательности, тот в конце этого подъема «увидит нечто удивительно прекрасное по природе» (Платон, Пир, 210 Е). «Он увидит прежде всего, что прекрасное существует вечно, что оно ни возникает, ни уничтожается, ни увеличивается, ни убывает; далее, что оно ни прекрасно здесь, ни безобразно там; ни что оно то прекрасно, то не прекрасно; ни что оно прекрасно в одном отношении, безобразно в другом; ни что в одном месте оно прекрасно, в другом безобразно; ни что для одних оно прекрасно, для других безобразно» (там же, 211 А).
Далее мы узнаем, что перед созерцающим «идею» прекрасного созерцаемое «не предстанет… в виде какого-либо облика, либо рук, либо какой иной части тела, ни в виде какой-либо речи или какой-либо науки, ни в виде существующего в чем-либо другом, например, в каком-либо живом существе, или на земле, или на небе, или каком-либо ином предмете» (там же, 211 А-В).
Опираясь на эту характеристику, можно установить ряд важных признаков платоновского определения прекрасного, и не только его одного, но и признаков каждого «вида» («эйдоса»), каждой «идеи». Эти признаки — объективность бытия «идеи», ее безотносительность, независимость от всех чувственных определений, от всех условий и ограничений пространства, времени и т. д.
«Идея» противопоставляется у Платона всем ее чувственным аналогам, подобиям и отображениям в мире вещей, воспринимаемых нами посредством чувств. Чувственные вещи необходимо изменчивы и преходящи, в них нет ничего прочного, устойчивого, тождественного, постоянного. Эта непрерывная текучесть, изменчивость чувственных вещей раскрывается в ряде диалогов Платона, в том числе в «Федоне». «А что мы скажем, — спрашивает здесь Сократ Кебета, — о многих прекрасных вещах, ну, допустим, о прекрасных людях, или плащах, или конях, что мы скажем о любых других вещах, которые называют тождественными или прекрасными, короче говоря, обо всем, что одноименно вещам самим по себе? Они тоже неизменны или, в полную противоположность тем, первым, буквально ни на миг не остаются неизменными ни по отношению к самим себе, ни по отношению друг к другу?» — «Они все время меняются», — отвечает Кебет (Платон, Федон, 78 Е).
Напротив, «идея» прекрасного, т. е. прекрасное само по себе, истинно сущее прекрасное, не подлежит — так утверждает Платон — никакому изменению или превращению, идея эта совершенно тождественна самой себе и есть вечная сущность. «То бытие, существование которого мы выясняем в наших вопросах и ответах, — спрашивает Сократ, — что же оно всегда неизменно и одинаково или в разное время иное? Может ли равное само по себе, прекрасное само по себе, все вообще существующее «само по себе», то есть бытие, претерпеть какую бы то ни было перемену? Или же любая из этих вещей, единообразная и существующая сама по себе, всегда неизменна и одинакова и никогда, ни при каких условиях ни малейшей перемены не принимает?» — «Они должны быть неизменны и одинаковы, Сократ», — отвечает Кебет (там же, 78 D).
Как «идея» прекрасное есть сущность, чувственно не воспринимаемая. Платон характеризует сущность, например сущность прекрасного, как безо'бразную, бесформенную. Такими чертами характеризуется истинно сущее в «Федре». Это не лишенность формы, или безусловное отсутствие формы, а нечувственный характер образа, или формы. По разъяснению Платона, в этом диалоге местопребывание «идей» — не чувственно зримые, а «наднебесные места» (hyperoyranios topos). Эти места «занимает бесцветная, бесформенная, неосязаемая сущность (he gar achromatos te cai aschematistos cai anaphes oysia ontos oysa), подлинно существующая, зримая лишь кормчему души-разуму» (Платон, Федр, 247 С).
Только несовершенство нашего способа мышления, только привычка к чувственному восприятию внушает нам, по Платону, ошибочное представление, будто «идеи» находятся в каком-то пространстве подобно чувственным вещам, которые представляются нам как обособленные друг от друга. Согласно утверждению Платона, источник этой иллюзии — материя. Под «материей» Платон понимает, собственно говоря, не вещество, а постигаемый каким-то «незаконным рассуждением» род пространства, причину обособления единичных вещей чувственного мира. Взирая на этот род пространства, «мы точно грезим и полагаем, будто все существующее должно неизбежно находиться в каком-то месте и занимать какое-нибудь пространство, а то, что не находится ни на земле, ни на небе, то и не существует» (Платон, Тимей, 52 В).
Но взгляд этот, наделяющий «идею» чувственно воспринимаемой формой, по Платону, ошибочен. Вследствие этого взгляда, говорит Платон, даже и освободившись от этой иллюзии, даже и после пробуждения «мы не можем определенно выражать правду, отличая все эти и сродные им представления от негрезящей, действительно существующей природы» (Платон, Тимей, 52 С).
Форма, какой является «идея», по Платону, не чувственная. Только в несобственном, чрезвычайно неточном смысле к «идеям» Платона могут быть прилагаемы определения пространства, времени и числа. В отношении «идей» определения эти только метафоры, уподобления. В строгом смысле слова, «идеи» как их понимает Платон, запредельны по отношению к чувственному миру.
Здесь мы достигли точки, остановившись на которой и оглядываясь на ранее изложенное, мы можем характеризовать принципиальную основу философии Платона. Учение Платона есть идеализм, так как, согласно Платону, реально существует не чувственное явление предмета, но лишь его умопостигаемая, бестелесная, не воспринимаемая чувствами сущность.
Но идеализм существовал в истории философии в двух формах: как идеализм субъективный и как идеализм объективный. Для субъективного идеализма реально только то, что является человеку в субъективных формах сознания. Субъективный идеализм антропологичен, он опирается на идеалистически истолкованные формы человеческого сознанания. Его принцип хорошо выразил старший современник Сократа Протагор: «Человек есть мера всех вещей: существующих в том, что они существуют, несуществующих в том, что они не существуют» [3] (Цитируется по 25).
Напротив, для объективного идеалиста в основе всех явлений лежат сущности, бестелесные по своей природе, но существующие объективно, независимо от субъекта. Поскольку они бестелесны, учение это — идеализм. Поскольку они существуют объективно, это объективный идеализм.
Учение Платона об «идеях», конечно, есть учение идеализма объективного. Нечувственная и вместе объективная природа «идеи» четко характеризуется Платоном в диалоге «Филеб» (на примере идеи прекрасного). «Под красотой форм, — разъясняет в этом диалоге Платон, — я пытаюсь понимать не то, что хочет понимать под ней большинство, то есть красоту живых существ или картин; нет, я имею в виду прямое и круглое, в том числе, значит, поверхности, изготовляемые при помощи отвесов и угломеров, — постарайся хорошенько понять меня. В самом деле я называю это прекрасным не тем, что прекрасно по отношению к чему-либо, как это можно сказать о других вещах, но тем, что вечно прекрасно само по себе, по своей природе, и возбуждает некоторые особенные, свойственные только ему наслаждения, не имеющие ничего общего с удовольствием от щекотания» (Платон, Филеб, 51 С). А несколько ниже, рассмотрев вопрос о видах наслаждения и об отношении наслаждения к благу, Платон объявляет нелепым мнение тех, кто думает, «будто блага и красоты нет ни в телах, ни во многом другом и будто оно заключено только в душе» (Платон, Филеб, 55 В).
