Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества - Лукач Георг (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Мы повторяем: старые экономисты понимали эти вопросы совершенно иначе Ф. Галиани видел в стоимости отношение между людьми, и даже в период разложения школы Рикардо этот характер экономических категорий сознательно и энергично подчеркивался, например, Т. Годскином. Понимание этого важного положения заключает в себе лишь половину правды. Когда Маркс цитирует приведенные выше слова Галиани, он комментирует их следующим образом: "…ему следовало бы добавить: отношение, прикрытое вещной оболочкой" [6]. В связи с критическим анализом Годскина Маркс поясняет: "Итак, Годскин говорит другими словами: действия определенной общественной формы труда приписываются вещи, продуктам этого труда; само отношение фантастически представляется в вещном образе. Мы видели, что это есть специфическая характерная черта труда, покоящегося на товарном производстве, на меновой стоимости, и что это quidproquo проявляется в товаре и в деньгах (чего не видит Годскин), а в еще большей степени — в капитале. Действия, производимые вещами как предметными моментами процесса труда, в капитале приписываются этим вещам как такие действия, которыми эти вещи обладают в своей персонификации, в своей самостоятельности, противостоящей труду. Они [по представлению политико-экономов] перестали бы производить эти действия, если бы перестали противостоять труду в этой отчужденной форме. Капиталист как капиталист есть всего лишь персонификация капитала, — одаренное собственной волей, личностью порождение труда, враждебное труду. Годскин считает это чисто субъективной иллюзией, за которой скрываются мошенничество и интересы эксплуатирующих классов. Он не видит того, как этот способ представления проистекает из самого реального отношения, не видит, что не последнее есть выражение первого, а наоборот" [7].
Здесь речь идет об основе основ взаимосвязи экономических и философских категорий: диалектические категории общественных наук выступают как отражение в мысли той диалектики, которая независимо от воли и сознания людей разыгрывается в их жизни. Объективность этой диалектики и делает социальную действительность "второй природой". Дальнейшее размышление показывает, что именно в этой диалектичности экономики (если понимать ее правильно) находят выражение изначальные, коренные отношения между людьми, что именно здесь диалектика общественной жизни может быть изучена адекватным образом. Поэтому ни в коей мере не случайно, что возникновение диалектического материализма как науки совпадает с открытием этой диалектики экономической жизни. Гениальные наброски Ф. Энгельса об экономических категориях в "Немецко-французском ежегоднике" и "Экономическо-философские рукописи" К. Маркса положили начало открытию диалектического материализма.
В последнем произведении дан, с одной стороны, анализ диалектических, по сути, воззрений классиков политэкономии, а с другой — анализ экономических основ гегелевской "Феноменологии духа".
Как увидит читатель, этот анализ Маркса стал для нашего исследования решающим. Мы подробно остановились на нем, поскольку считаем, что здесь открывается перспектива для плодотворного расширения методологии истории философии. Наша работа посвящена исследованию взаимосвязи развития экономических взглядов Гегеля и его философской диалектики, и мы надеемся, что с помощью этой новой точки зрения нам удастся научно вскрыть неизвестные или до сих пор еще неверно понимаемые взаимосвязи.
Ограничивается ли Гегелем такая постановка проблемы? Является ли Гегель единственным крупным мыслителем, в произведениях которого интерес к политэкономическим проблемам занимает важное место? Каждый, кто хотя бы немного знаком с английской философией, будет энергично отрицать это. Специалисту известны связи, существующие между Гоббсом и Петти, известно, что Локк, Беркли и Юм также были экономистами, что Адам Смит был одновременно и философом, что социальные взгляды Мандевиля вообще невозможно отделить от его экономических воззрений и т. д. и т. п. Но в то же время известно и то, что методологическая связь, существующая, например, между политэкономией и теорией познания Локка до сих пор еще не исследована, что в предшествующей биографической литературе ограничивались тем, что фиксировали связь экономических и философских взглядов того или иного мыслителя, а затем анализировали отдельно каждую из этих двух сторон их деятельности.
Разумеется, такие связи характерны не только для английской философии. Начиная с Платона и Аристотеля, даже с Гераклита, нет ни одного универсального мыслителя, ни одного действительного философа, который оставил бы совершенно без внимания этот комплекс проблем. Конечно, совсем не обязательно, чтобы изучение отношений между людьми, которые в новое время стали предметом специальной науки (политической экономии), осознавалось этими мыслителями как проблематика экономической науки. Достаточно того, что в той или иной мере они осознавали их как проблемы своей науки.
Здесь, как кажется автору, перед нами лежит чрезвычайно плодотворная новая область истории философии. Поэтому автор завершает свое вступление выражением надежды на то, что эта область будет энергично и быстро освоена и что эта первая попытка выявить указанные связи будет в скором времени превзойдена в других, более всесторонних работах.
Глава первая Республиканский период молодого Гегеля (Берн, 1793–1796)
1. Реакционная легенда о "теологическом" периоде Гегеля
Для Гегеля, как и для многих великих людей Германии этого времени, исходным пунктом развития выступает Просвещение. Обширная и еще недостаточно исследованная область истории философии простирается здесь перед нами.
Длительное время немецкая история литературы и история философии стараются возвести китайскую стену между Просвещением и классическим периодом. Уже течение "Бури и натиска" представлено совершенно ложно, как диаметрально противоположное Просвещению. Лишь в последние десятилетия, когда историческая наука приступила к переработке идей Просвещения в реакционно-апологетическом духе, этим связям стали придавать несколько большее значение, стремясь таким образом облегчить реакционную интерпретацию крупнейших представителей классического периода.
В данном случае марксистская история философии должна конкретнее исследовать классовый характер немецкого Просвещения, а также влияние французского и английского Просвещения в Германии. Она должна вскрыть классовые противоположности, сталкивавшиеся в немецком Просвещении. Это позволит показать, что идеология Просвещения отвечала в Германии как целям раздробленного на мелкие государства феодального абсолютизма, так и целям буржуазных революционеров, нуждавшихся в идеологической организации. Эту противоположность внутри Просвещения Маркс подчеркнул уже в "Немецкой идеологии".
Прогрессивное развитие Франции, связанная с ним более резкая классовая дифференциация, усиливающаяся поляризация и открыто проявляющий себя характер классовой борьбы вполне естественно привели к тому, что наиболее значительные просветители выступили как идеологи подготовки буржуазной революции. Поскольку в Германии буржуазная революция реально на повестке дня не стояла, влияние французских просветителей проявлялось в форме более неопределенной и запутанной, чем непосредственно в самой Франции.
Феодальный абсолютизм и его идеологи часто пытались использовать в своих собственных целях определенные стороны Просвещения. Оппозиция же, особенно общественно-политическая, представленная немецкими просветителями, напротив, была гораздо слабее, чем это было бы в экономически более развитой стране. Эта особенность немецкого Просвещения сказывается во всех областях мировоззрения. В то время как развитие Просвещения во Франции все яснее идет в направлении материализма Дидро, Гольбаха и Гельвеция, предметом размышлений немецкого Просвещения оказывается всего лишь "религия разума". Атеисты и материалисты составляют в тогдашней Германии исключение, это по преимуществу изолированные одиночки (как, например, И. Хр. Эдельман.
