Библия Раджниша. Том 2. Книга 2 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Когда он выступал перед коммунистической партией, один из членов с задних рядов поднялся и сказал: «Вы были со Сталиным все эти годы; почему вы не говорили этих слов тогда?» И этот человек сел.
Хрущев сказал: «Я отвечу на ваш вопрос; только, пожалуйста, встаньте снова и назовите свое имя. Товарищ, встаньте!» Никто не встал. Он сказал: «Вот мой ответ. Почему вы не встали и не назвали своего имени? Теперь вы знаете, почему и я молчал; ведь завтра вы исчезли бы. Если я и дожил до этого дня, то потому, что хранил абсолютное молчание». В России даже стены имеют уши; нельзя даже пошептаться в своей ванной комнате, ведь никто не знает... и особенно люди, находившиеся при власти, как Хрущев, который был следующим человеком после Сталина. Его ванная комната, его спальня, все, наверное, было начинено подслушивающими устройствами. Тень подозрения, и этого было достаточно.
Сталину никогда не были нужны никакие доказательства; его подозрение было достаточным доказательством. Идея правосудия, возобладавшая во всем мире, заключается в том, что не должен страдать ни один невинный человек. Даже если придется оставить без наказания девяносто девять преступников, не должен пострадать и единственный невинный человек. Это было критерием.
Сталин перевернул этот критерий. Он сказал: «Ни один преступник, - преступником является человек, выступающий против коммунизма, - ни один преступник не должен уйти от наказания, даже если придется убить девяносто девять невинных людей». Было достаточно лишь подозрения; не нужно было искать доказательств.
И какой в этом был вред? Ведь коммунизм рассматривает человека лишь как материю. Есть ли какой-нибудь вред в том, что вы разбираете свой стул? Есть ли какой-нибудь вред в том, что вы разбираете на части свои часы и складываете все эти части в кучку? Никто не назовет вас преступником, хотя часы были чем-то живым, движущимся, а все эти части по отдельности не смогут показывать время, не будут тикать.
Идея Маркса заключается в том, что человек в точности похож на часы; человек - это лишь побочный продукт материи. При определенном устройстве он говорит, рассказывает, думает, любит, чувствует, - но все это внешние явления, не реальные явления. Разберите человека на части: положите голову в одну сторону, ногу в другую, руки сюда, сердце сюда, и все прекратится, ничего не останется. Можно взвесить все эти части, они будут иметь тот же самый вес, что и человек. В этом его научная логика: в теле не остается места никакой душе. Ничего не пропало, вес тот же самый. Вы всего лишь разобрали организм - это была машина.
Суммируя, согласно Марксу, человек - это робот.
Так что убийство человека, создающего помехи, не может считаться чем-то плохим. Сталин не считал, что он делает что-то плохое. Он служил обществу, служил великому идеалу коммунизма, приближая бесклассовое общество... Но все, что он принес, стало новым классовым обществом: бюрократия и народ. Теперь бюрократия эксплуатирует людей всеми возможными способами, мучит их. Вся собственность принадлежит правительству. Частной собственности больше нет.
В самом начале революции, то есть с 1917 по 1927 год, на протяжении десяти лет непрерывно обсуждалась идея: «Следует ли нам поступить с женщинами точно так же, как мы поступили с остальной собственностью», - ведь женщина — это собственность. Она не должна принадлежать только одному мужчине; все женщины должны принадлежать нации.
Но это показалось трудным, слишком трудным делом. Нация была против этого. Никому не хотелось, чтобы его жена была общественной собственностью, подобно общественной скамейке в парке или в пассажирском автобусе. Даже сами коммунисты не были готовы к такому, хотя Сталину очень нравилась эта идея. Он свою собственную жену рассматривал почти как вещь; он и бил ее, бывало.
Я встречался с дочерью Сталина Светланой. После смерти Сталина она приезжала в Индию. Случайно я оказался в Дели, и эта женщина остановилась у... она редкая женщина. Я не скажу вам ее имени, потому что то, что я собираюсь рассказать вам, касается людей, которые еще живы, и особенно одного человека, к которому я питаю огромное уважение. Этой женщине сейчас около семидесяти пяти. Я никогда не встречал женщины, старой и еще такой красивой.
Она была влюблена в Кришнамурти. Она хотела выйти замуж за Кришнамурти, но поскольку теософы не разрешали Кришнамурти даже встречаться с женщинами... Они хотели, чтобы он стал мировым Учителем, а женатый мировой Учитель выглядит неправильно - я не знаю, почему. Может быть, это создает подозрение в том, что, мировой Учитель вы или нет, если у вас есть жена, то боссом будет она. А мировой Учитель не должен иметь босса. Босс - это он. Поэтому они всеми возможными способами препятствовали этому. И в конце концов, Кришнамурти, хотя он и отрекся от теософского движения, от их мирового учительства, которое они намеревались навязать ему, он все же продолжал следовать идее о том, что человек, подобный ему, не должен жениться.
Вот так миллионы лет формирования проходят глубоко в человека. Если вы не хотите жениться, то все нормально: это ваше решение - жениться или не жениться. Но делать из этого что-то не святое - это странно. Он все еще останавливается в доме этой женщины, когда она в Дели, ведь она занимает очень высокий правительственный пост. Ее основной дом находится в Бомбее. Если он в Бомбее, то он останавливается в ее доме там.
Благодаря Кришнамурти она заинтересовалась мною, ведь Кришнамурти постоянно говорил ей что-нибудь против меня. Естественно, она заинтересовалась, ведь если Кришнамурти говорит против меня... Он ведь никогда не говорит против кого-то, называя его по имени, это ниже его: это тонкая разновидность эго. Например, если я критикую Махатму Ганди, я делаю это открыто. Кришнамурти критикует его, но никогда не упоминает его имени; это ниже его.
Но со мной у Кришнамурти настоящее противостояние, особенно из-за моих санньясинов. Куда бы он ни пришел, повсюду в мире, они садятся в первом ряду. И в тот момент, когда он видит их красные одежды и малу, он покрывается пятнами. Тогда он забывает, о каком предмете он собирался говорить. Тогда он начинает говорить против меня, против санньясы, против четок, против ученичества и против Учителей.
В Бомбее у меня много санньясинов, и они обычно спрашивали у меня, что им делать. Я говорил: «Просто пойдите и садитесь впереди. Вам ничего не нужно делать, просто улыбайтесь и наслаждайтесь всем этим». И чем больше они наслаждаются, тем больше стучит он своей головой; он выходит из себя. Он забывает о всякой осознанности. Он действует точно так же, как бык, когда перед ним размахивают красным платком, или красным зонтиком, или красным флагом: бык становится безумным. Я думаю, что Кришнамурти в своей прошлой жизни был быком.
Так что он постоянно говорил что-то против меня этой женщине. И сестры этой женщины, двоюродные сестры - вся ее семья очень заинтересовалась мною; все они были моими людьми. Кришнамурти говорил против меня, а вся семья говорила за меня. Наконец эта женщина решила, что она должна встретиться со мной. Она пригласила меня, сказав: «Если вы будете проезжать через Дели, остановитесь в этот раз у меня».
Я остановился у нее, и она сказала мне: «Здесь Светлана. Не хотите ли вы повидаться с нею?»
Я сказал: «Очень хорошо. Я хотел встретиться со Сталиным, но не беда; какая-то часть Сталина... по крайней мере, королевская кровь!»
Когда я спросил ее: «Как он вел себя по отношению к вашей матери?» - она начала плакать.
Она сказала: «Он был чудовище. Он бил мою мать. Он бил меня за любую малейшую вещь, и мы не могли сказать против него ни единого слова, ведь он сделал бы с нами то же самое, что он сделал с остальными - он убил бы нас. Мы рассматривались просто как слуги».
Даже жена Сталина не могла войти к нему в комнату, не постучав и не попросив разрешения. Она должна была записаться на прием, - а ведь они жили в одном доме. Сталину очень нравилось то, что он называл освобождением женщин. А люди полагали, что это не освобождение женщин; это просто сделать всех женщин проститутками. Все были против этого. Все высшие люди коммунистической партии были против этого; эта идея не нравилась ни одному человеку. Вот почему эта политика была отставлена.
