Разговоры запросто - Роттердамский Эразм (Дезидерий) (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

Фабулла. Значит, в некоторых частях тела она только одушевляет и растит.

Евтрапел. Видимо, так.

Фабулла. Если все это в одном человеке производит одна и та же душа, отсюда следует, что плод в материнском чреве, едва начнет расти, — что есть признак жизни, — как уже и чувствует, и мыслит; а в противном случае, у одного человека вначале должно быть несколько душ, впоследствии же остается одна, которая все исполняет сама. Иными словами, человек сперва бывает растением, потом животным и наконец человеком.

Евтрапел. То, что ты говоришь, Аристотель, быть может, счел бы не лишенным основания. На мой же взгляд, более правдоподобно, что разумная душа вспыхивает вместе с жизнью, но, словно малый огонек, заваленный сырыми дровами, еще не может обнаружить свою силу.

Фабулла. Стало быть, душа привязана к телу, которым она движет?

Евтрапел. В точности так же, как черепаха к своему панцирю, который повсюду носит с собою.

Фабулла. Да, носит, но и сама передвигается с ним вместе. Так кормчий не только направляет свой корабль, но и сам движется вместе с кораблем.

Евтрапел. Более того: так белка вертит колесо, но и сама бежит, не останавливаясь.

Фабулла. Выходит, что душа воздействует на тело и, в свою очередь, подпадает его воздействию?

Евтрапел. Конечно. В той степени, в какой это касается внешних проявлений.

Фабулла. А по природе, стало быть, душа шута равна душе Соломона?

Евтрапел. Вполне возможно.

Фабулла. Но тогда равны меж собою и ангелы, коль скоро они свободны от материи, которая, как ты утверждаешь, порождает неравенство.

Евтрапел. Довольно уж философии! Пусть себе богословы ломают над этим голову, а мы продолжим то, что начали. Если желаешь быть матерью вполне и целиком, ухаживай за телом своего ребенка, чтобы огонек ума, поднявшись над сыростью испарений, мог воспользоваться исправными и удобными орудиями. Всякий раз, как ты слышишь писк младенца, зерь, что он просит тебя именно об этом. Когда ты видишь на своей груди два ключа, набухшие и сами по себе сочащиеся молочною влагой, верь, что это природа напоминает тебе о твоих обязанностях. Если твой сын назовет тебя «полуматерью», что ты сделаешь? Наверно, схватишь розгу. А ведь едва ли и на такое имя вправе притязать та, которая, родивши, отказывается кормить. Главное — не произвести на свет, главное — выкормить. Ребенок питается не только молоком, но и благоуханием материнского тела; он ищет той влаги, которая уже знакома и близка ему, которую он вобрал в себя в материнском чреве, из которой возник. И я держусь того суждения, что в зависимости от молока меняются в дурную сторону природные качества детей, совершенно так же, как соки, которыми земля поит растения, изменяют их свойства. Ты думаешь, попусту говорится: «Он впитывает злобу с молоком кормилицы»? И у греков, мне думается, не попусту ходит поговорка: «Будто у кормилицы». Это про тех, кого худо кормят: разжевать-то кормилица разжует, да в рот младенцу положит самую малость, а всего больше проглотит сама. Кто, произведя на свет, вскорости бросает, — пусть уж лучше вовсе бы не рожала. Это и не роды, а скорее выкидыш. К таким женщинам как раз подходит греческая этимология: греки считают, что ????? [343] произошло от ?? ??????, то есть «не беречь». Нет, верно: нанимать кормилицу для младенца, еще теплого материнским теплом, — это все равно что подкинуть его.

Фабулла. Я бы с тобою согласилась, если бы мы не нашли женщину, которую ни в чем не упрекнешь.

Евтрапел. Пусть даже безразлично, какое молоко пьет крохотное дитя, какую слюну глотает вместе с разжеванною чужими зубами пищей, пусть нашлась такая кормилица, какую не знаю можно ли и сыскать, — неужели ты думаешь, что есть на свете женщина, способная снести все тяготы кормления так же, как сносит их мать, — всю грязь, писк, болезни, неотлучные сидения, неусыпную заботу, которой, однако же, всегда мало? Только если можно любить наравне с матерью, только тогда можно и заботиться с нею наравне. А глядишь, случится и так, что сын будет любить тебя холоднее, чем должен, потому что природное чувство как бы разделится меж двумя матерями; и у тебя не будет полной преданности и нежности к нему. И когда он вырастет, то без особой охоты станет покоряться твоей воле, да и ты будешь испытывать некоторое равнодушие к тому, в чьем характере, быть может, узнаешь кормилицу. Далее: взаимная любовь между учащим и учащимся — главнейшая ступень в обучении. А значит, если из этого благоухания врожденной привязанности ничто не утеряно, тем легче ты внушишь сыну правила достойной жизни. Силы матери здесь очень велики уже потому хотя бы, что материал перед нею податливый, всему покорный.

Фабулла. Я вижу, что быть матерью не так просто, как обычно думают.

Евтрапел. Если мне не доверяешь, послушай Павла. Он прямо говорит о женщине: «Спасена будет чрез чадородие» [344].

Фабулла. Стало быть, та, что «родила», спасена?

Евтрапел. Отнюдь нет! Апостол прибавляет: если дети пребудут в вере [345]. Ты не исполнила родительского долга, если правильным воспитанием не образовала сперва нежного тельца своего сына, а после — столь же нежной души.

Фабулла. Но это уже не во власти матерей, чтобы дети всегда хранили страх божий!

Евтрапел. Пожалуй. Но неусыпные увещания так важны, что Павел полагает необходимым предъявить обвинение матери, если дети изменили добрым нравам. И, наконец, если ты сделаешь все, что от тебя зависит, бог соединит свою подмогу с твоим усердием.

Фабулла. Меня, Евтрапел, твои доводы убедили. Вот если бы ты еще смог убедить моих родителей и супруга!…

Евтрапел. Это я тебе обещаю, лишь бы ты подала голос в мою пользу.

Фабулла. Подам, не сомневайся.

Евтрапел. А можно ль поглядеть на мальчика?

Фабулла. Конечно! Эй, Сириска, кликни кормилицу, пусть придет с ребенком.

Евтрапел. Какой славный! Говорят, что первая проба заслуживает снисхождения. Но ты и по первому разу показываешь искусство самое высокое.

Фабулла. Это ведь не ваяние, тут искусство ни к чему.

Евтрапел. Верно. Это литье из воска. Но что бы это ни было, а вышло на редкость удачно. Хоть бы гобелены выходили у тебя не хуже!

Фабулла. А вот ты — так наоборот: удачней на полотне изображаешь, чем рожаешь.

Евтрапел. Так угодно природе — она не со всеми обходится одинаково. Но как она хлопочет, чтобы ничто не пропало бесследно! В одном человеке воспроизвела двоих: нос и глаза · — отцовские, лоб и подбородок — материнские. Такой драгоценный залог любви можно ли доверить чужой заботе? Те, кто на это идет, мне кажется, жестоки вдвойне: они подвергают опасности не только младенца, с которым расстаются, но и себя самих, потому что молоко, обратившись вспять и испортившись, нередко вызывает опасные болезни. И получается, что, тревожась о красоте одного тела, нисколько не тревожатся о жизни двух, и, спасаясь от преждевременной старости, находят безвременную кончину. Как назвали мальчика?

Фабулла. Корнелием.

Евтрапел. Имя деда со стороны отца. Если бы в нем повторилась безукоризненная чистота этого человека!

Фабулла. Постараемся, насколько хватит сил. Но послушай, Евтрапел, у меня к тебе одна очень большая просьба.

Евтрапел. Считай меня своим рабом: приказывай что хочешь — отказа ни в чем не будет.

Фабулла. Ну, так я дам тебе вольную только тогда, когда ты завершишь доброе дело, которое начал.

Евтрапел. Что ты имеешь в виду?

Фабулла. Чтобы ты указал мне, как сперва следить за здоровьем ребенка, а после, когда он окрепнет, как подвести невинную душу к первым основам благочестия.

Евтрапел. С большой охотою, — если достанет ума, — но в другой раз; а теперь иду просителем к твоему супругу и отцу с матерью.

Фабулла. Бог тебе в помощь!