Психиатрическая власть - Фуко Мишель (читаем книги бесплатно TXT) 📗

цев 3 Этих-то детей в сопровождении обоих родителей—эту

троицу — мы и обнаруживаем в практике Шарко в 1880-е годы Таким образом, вовсе не ужесточение семейной дисципли-ны равно как и не окончательное формирование дисциплины школьной обусловили в XIX веке подступ к ребенку-безумцу.

И те анамнезы, автобиографические рассказы, к которым психиатрическая власть принуждала больных на всем протяжении столетия, тоже, как ни странно, не вели к выявлению некой

* В подготовительной рукописи М. Фуко уточняет: «[определения] ...посредством игры анамнезов, опроса больных и их родственников, рассказов об их жизни».

фундаментальной, привилегированной или основополагающей связи между детством и безумием. Когда больных просили рассказать об их жизни, это диктовалось отнюдь не стремлением постичь их безумие исходя из обстоятельств их детства, но напротив, попыткой отыскать в этом детстве уже в некотором роде готовое безумие, или во всяком случае имевшиеся уже тогда предвестия, признаки предрасположенности к безумию, — в том числе признаки наследственной предрасположенности. В тогдашних анамнезах не искали безумного содержания детского опыта больных. Ребенок-безумец, ребенок как объект психиатрии возник позднее, а в психиатрии раннего периода детство в его фундаментальной связи с безумием не рассматривалось.

Я бы сказал — это, собственно, и есть предлагаемая мною гипотеза, — что психиатризация ребенка, сколь бы это ни показалось парадоксальным, не была связана с темами ребенка-безумца, детского безумия, конститутивной связи между безумием и детством. Психиатризация ребенка состоялась, как мне кажется, с опорой на другой персонаж, и это слабоумный ребенок, идиот, которого затем назовут умственно отсталым; это ребенок, которого с самого начала, уже в первой трети XIX века, стали четко отличать от безумца.4 Психиатризация детства осуществлялась через посредство не-безумного ребенка и этот парадокс послужил условием генерализации психиатрической власти

Что же такое эта психиатризация детства с опорой на ребенка, считаемого не-безумным?

Мне кажется, мы можем выявить, ища ответ на этот вопрос, два совершенно противоположных, по крайней мере на первый взгляд, процесса. Один из них относится к сугубо теоретическому порядку, и свидетельства о нем предоставляют медицинские тексты, наблюдения, нозографические трактаты. Речь идет о процессе теоретической разработки понятия слабоумия, или идиотии, как феномена, всецело отличного от безумия.

До конца XVIII века, если говорить очень схематичным образом, в том, что называлось тупоумием, слабоумием, идиотией, не содержалось никаких отличий по сравнению с безумием вообще. Это были разновидности безумия, которые, конечно, отличались от других его разновидностей, но все равно принадлежали к общей области безумия. Так, мы встречаем оппо-

236

237

зицию между безумием в виде «буйства»,5 насилия, приступов неистовства, — безумием «превышения», если угодно, — и, напротив, безумием «понижения», характеризующимся унынием, расслабленностью, безразличием;6 именно последнее называли «деменцией»,7 «тупоумием»,8 «слабоумием» и т. д. В других случаях слабоумие, тупоумие определяется как одно из расстройств того же разряда, в котором присутствуют мания, меланхолия, та же деменция.9 В лучшем случае мы [выявляем]* ряд признаков, по которым идиотия определялась как болезнь, чаще обнаруживаемая у детей, а деменция — наоборот, как болезнь, по своему содержанию очень похожая, но возникающая лишь в зрелом возрасте. ¹0

Какое бы место ни уделялось слабоумию или идиотии в нозографических таблицах, будь они широкими понятиями, противоположными возбужденности и буйству, или же понятиями узкими, так или иначе кажется удивительным, что они фигурируют в рамках безумия в эпоху, когда последнее характеризовалось прежде всего бредом, то есть заблуждением, ложной убежденностью, испорченным воображением, верой в нечто, не относящееся к реальности. ¹¹Если безумие действительно определялось ядром бреда, то можно ли включать в это обширное семейство разновидностей бреда идиотию и слабоумие? Дело в том что слабоумие — как впрочем и деменция — по самой своей приооле уподоблялось особого рода бреду, который до-стигает своей наивысшей точки либо как в случае деменции в спелом вочоасте после чего может и исчезнуть дойдя до исступления, буйства, убить сам себя, самоуничтожиться в качестве бреда —либо как в случае идиотии наоборот очень рано

В том подобии нозограсЬии которое имело хождение в XVIII веке слабоумие было бредовьш заблуждением ппичем до такой стёп^ГобТбщенным тотальным, что пораженный им не мог ппгтиш, и гггюстрйшрй истины сформировать и малейшей идеи" ™Гбк,ппrZVrn rZ»™6™рнипрпепогшее в ослепление' ™„ "™ ™°!™ lZJ,u^r,,rn^^ZTKMV Именно S ™„ ™,Г* 18ТгГГ™1 Лр^ГГипнптирй Жя^рн

оо этом еще >1»к> году' гов°рил всвязи с идиотией жаклен дюбюиссон. «идиотия есть состояние оцепе^н™ бездеиствия умственных и эмоциональных функции, за которым следует их

В магнитной записи лекции: находим.

238

более или менее полная атрофия; нередко она сопровождается и нарушением жизненных функций. Такого рода душевнобольные, лишенные высших способностей, отличающих человека мыслящего, человека общественного, нисходят к чисто машинальному существованию, которое делает их положение убогим и омерзительным. Причины.Эти причины почти совпадают с причинами деменции, от которой идиотия отличается лишь более сильным и глубоким расстройством пораженных функций». ¹2

Таким образом, идиотия не рассматривается как некий первичный, элементарный фон, на котором могут развиться другие, более серьезные или тяжелые патологические состояния; наоборот, это абсолютная, тотальная форма безумия. Это апогей безумия, которое в данном случае вращается вокруг самого себя с такой головокружительной скоростью, что в нем уже невозможно вычленить какие-либо элементы бреда, отдельные заблуждения; это не-цвет, образованный вихревым смешением цветов друг с другом. Именно такое «притупление» всякой мысли, да и всякого восприятия, обозначалось как идиотия и позволяло, вопреки бессимптомности последней, рассматривать ее в этот период как одну из категорий бреда.13 Такова, если угодно, в приблизительной реконструкции теоретическая ситуация конца XVIII века.

Как же вырабатываются новые понятия идиотии, умственной отсталости, слабоумия в первые сорок лет XIX века, от Эскиро-ля до Сегюэна в 1843 году? Я вновь прибегну к помощи текстов, теоретических изысканий этого времени, ибо институты и реальные практики не дают нам никаких свидетельств об этом.

В теоретических работах по психиатрии начала XIX века можно выделить, на мой взгляд, два этапа формирования нового понятия идиотии* Первый из них связан с именем Эскироля, с его текстами 1817, 1818, 1820 годов,14 а также с книгой Бельома, вышедшей в 1824-м.15 В это время возникает совершенно новое определение идиотии, которого в XVIII веке вы не найдете. Эскироль формулирует его так: «Идиотия есть не болезнь, но

* В подготовительной рукописи М. Фуко выражается иначе: «Спецификация идиотии по отношению к деменции, то есть определение той формы или стадии этих умственных болезней, в которой они наиболее родственны друг другу, шла в два этапа».

239

состояние, в котором умственные способности вообще не проявляются или не могут в достаточной степени развиться...».16 И Бельом в 1824 году повторяет то же самое почти без изменений: «Идиотия —это [...] конституциональное состояние, в котором умственные функции не развиты...».17

Это определение важно тем, что оно вводит в оборот понятие развития. Развитие, а точнее отсутствие развития, становится критерием различения между безумием и идиотией. Отныне идиотия определяется не в зависимости от истины или заблуждения, не в зависимости от способности или неспособности владеть собой, не в зависимости от интенсивности бреда, но в зависимости от степени развития. Причем в приведенных определениях и в тех описаниях, которые следуют за ними, Эски-роль и Бельом предлагают в некотором роде бинарную трактовку развития. Для обоих авторов развитие есть нечто такое, чем обладают или не обладают, чем пользуются или не пользуются; одни наделены развитием, так же как волей или умом, а другие лишены его, так же как можно быть лишенным воли или ума. Как вы видите, понятие развития используется еще очень и очень упрощенно.