Философия права - Чичерин Борис Николаевич (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Но если государство воздвигается как владычествующий союз над всеми остальными, то спрашивается, в чём же состоят их взаимные отношения? Где границы его деятельности и чем обеспечивается самостоятельность подчинённых союзов?
Теоретически эти границы определяются той сферой деятельности, которая, по идее, принадлежит государству. Прежде всего, как союз юридический, оно призвано устанавливать и охранять нормы права. Мы видели, что существеннейшая сторона права состоит в установлении общих обязательных норм, одинаковых для всех. Такая задача, очевидно, может быть только делом власти, возвышающейся над всеми частными лицами и установлениями, то есть государства. Оно же призвано охранять эти нормы от нарушения. Первое совершается законодательством, второе судом.
Но задачи государства не ограничиваются охранением права. Этим оно становилось бы только в служебное отношение к гражданскому обществу. В качестве союза, представляющего собой общество как единое целое, оно призвано осуществлять все те цели, которые составляют совокупный интерес этого целого. Сюда относятся, прежде всего, внешняя и внутренняя безопасность. Государству принадлежит распоряжение общественными силами, организованными для удовлетворения этой потребности. На этот счёт нет спора. Но кроме того, оно призвано удовлетворять и всем материальным и духовным интересам общества, насколько они касаются целого и требуют совокупной организации. Это составляет задачу гражданского управления. В этой области государство приходит в столкновение с правами и интересами отдельных лиц и частных союзов, а потому относительно объёма и границ его деятельности возникают самые горячие прения.
Тут обнаруживаются два крайних мнения, равно несостоятельных. Одни хотят ограничить деятельность государства охранением права, утверждая, что только при этом условии возможно свободное развитие лица и общества. Другие, напротив, доказывают, что тут никаких границ положить нельзя, что это совершенно напрасная задача, а потому они частную деятельность всецело подчиняют государственной власти, утверждая, что единственно от её усмотрения в видах практической пользы зависит предоставление членам общества большего или меньшего простора в преследовании их частных целей. Последняя односторонность есть ныне господствующая. Нельзя, однако, не сказать, что она несравненно хуже той, которую она сменила. Если излишнее стеснение государственной деятельности может вредно отозваться на общественных отношениях, то она, во всяком случае, оставляет полный простор свободному развитию общества, тогда как всеохватывающая регламентация частной деятельности ведёт к полному подавлению свободы, следовательно, подрывает в самом корне главный источник общественного преуспеяния. При низком состоянии общества государственная опека, сдержанная в разумных пределах, может принести некоторую, иногда даже весьма существенную пользу, но высшее развитие возможно только путём свободы и самодеятельности.
Те доводы, на которые опираются защитники этого воззрения, не выдерживают критики. Из того, что нельзя положить точных границ государственной деятельности, вовсе не следует, что она должна простираться на всё. Там, где есть два начала, находящиеся во взаимодействии и изменяющиеся по месту и времени, граница всегда будет подвижная. Но это не значит, что одно начало должно быть всецело подчинено другому. Оба существуют и должны быть уважены, хотя бы их взаимная граница подвергалась колебаниям. Для определения этих взаимных отношений недостаточно и чисто практических соображений, вытекающих из местных и временных условий. Для того чтобы определить относительную пользу тех или других установлений, нужно иметь какое-нибудь мерило, а это мерило даётся только самим существом проявляющихся в них начал и вытекающими из них требованиями; местные и временные условия действуют только как видоизменения причины.
С этой точки зрения следует твердо стоять на том, что основное начало всей частной деятельности есть свобода. Государству принадлежит здесь только охранение общего для всех права. Поэтому вся промышленность и все духовные интересы, наука, искусство, религия, должны, в принципе, быть предоставлены свободной деятельности лиц. В этом отношении индивидуалистическая теория, несомненно, права. Но само развитие этих интересов ведёт к потребности совокупных учреждений, которые должны состоять в ведении государства. Таковы в промышленной области монетная система, пути сообщения, в сфере духовных интересов – учреждение народного просвещения. Некоторые из этих учреждений, по существу своему, имеют монопольный характер, а потому свобода тут вовсе не допустима; в других, напротив, рядом с общественными учреждениями, удовлетворяющими общей потребности, могут быть допущены и частные. Первые даже совершенно излишни там, где общественная потребность вполне удовлетворяется последними. Только за их недостатком государство должно брать дело в свои руки. Очевидно, что тут вопрос ставится на практическую почву. Вмешательство государства может быть больше или меньше, смотря по большему или меньшему развитию самодеятельности граждан. Но эти видоизменения не уничтожают коренного начала, в силу которого государство берёт на себя только те учреждения, которые имеют всеобщий характер. Это должно оставаться руководящим правилом государственной деятельности, хотя бы на практике приходилось уклоняться в ту или другую сторону, смотря по местным и временным обстоятельствам.
Какая же, однако, есть гарантия, что государство не преступит законных пределов своей деятельности и не станет вторгаться в область частных отношений? Как верховный союз, оно не подлежит принуждению, а напротив, может принуждать всех, кто входит в круг его действия. Очевидно, гарантия может заключаться только в самом устройстве государственного союза.
Мы видели, что существенные элементы всякого союза суть власть, закон, свобода и цель. Государственная цель, в силу сказанного, определяется как совокупность всех человеческих целей, насколько они касаются союза как единого целого. Для осуществления этой цели устанавливается система властей или учреждений, каждое из которых имеет свой определённый круг действия и которым подчиняются члены союза. Эти отношения власти и подчинения устраиваются законом, который определяет ведомство и пределы власти каждого облечённого ею лица, а равно и обязанности граждан. Закон есть связующее начало государственного союза. Отсюда высокое его значение, не только юридическое, но и нравственное. Им устанавливается, с одной стороны, правомерное господство общего интереса над частными, что составляет вместе и требование нравственности, а с другой стороны, им же ограждается свобода лица, что составляет столь же непреложное требование как права, так и нравственного закона. В законе, таким образом, выражается нравственная сторона государственного союза. Государство настолько носит в себе сознание нравственных начал, насколько оно управляется законом, и настолько уклоняется от нравственных требований, насколько в нём предоставляется простора произволу.
Форма права, которая выражается в государственном законе, есть право публичное. Им определяются не отношения свободных лиц друг к другу, а отношения членов к целому. Поэтому здесь закон не может быть один для всех. Права властей и права подчинённых не одни и те же. Здесь господствуют начала не правды уравнивающей, а правды распределяющей, которая воздаёт каждому то, что ему принадлежит сообразно с его значением и призванием в общем союзе. Но именно потому эти определения касаются лиц единственно как членов и представителей целого, а не в их частных отношениях. Одно и то же лицо может быть членом разных союзов: оно является и отцом семейства, и промышленником, вступающим в торговые обороты, и верующим, находящимся в единении с церковью, и, наконец, гражданином государства. И в качестве последнего оно может быть либо простым членом, либо представителем целого, облечённым властью. В первом случае права его вытекают из свободы, во втором случае они определяются той общественной целью, которую оно призвано исполнять. Сама свобода в государстве получает особый характер. Это свобода не частная, а общественная. Вследствие этого она подчиняется определениям не гражданского, а публичного права. Это различие в высшей степени важно. Как уже было замечено выше, человек, становясь членом высшего союза, располагает не только своими собственными действиями и имуществом, а отчасти и судьбой других. Он делается участником общих решений, касающихся всех. И это участие составляет неотъемлемую принадлежность его свободы как члена союза, ибо общие решения касаются и его самого. Отсюда двоякая форма свободы: частная, состоящая в праве располагать собой и своим имуществом, и общественная, состоящая в праве участвовать в общих решениях. Нередко первая приносится в жертву последней. В древнем мире свобода существенно состояла в праве гражданина участвовать в общих делах; лицо всецело принадлежало государству, в котором оно находило высшее свое призвание. Но именно поэтому свобода древних республик после мимолётного блеска окончательно рушилась. В новом мире отношение совершенно обратное: здесь общественная свобода покоится на широком основании личной свободы, а потому имеет несравненно более прочности. Истинный корень свободы заключается в личном праве; общественное право служит ему только гарантией и восполнением. В этом выражается то отношение государства к гражданскому обществу, которое было изложено выше. Гражданское общество есть настоящее поприще человеческой свободы. Государство воздвигается над ним как высший союз, но оно в гражданском обществе имеет свои корни и из него черпает свои силы. Где нет широкой свободы гражданской, там политическая свобода всегда будет висеть в воздухе. Отсюда высокая важность преобразований, устанавливающих всеобщую гражданскую свободу в стране. Отсюда, наоборот, совершенная превратность теорий, стремящихся заменить личную свободу общественной. Таково было учение Руссо. Основное его положение состояло в том, что человек, вступая в общественный союз, отрекается от всех своих личных прав и получает их обратно как участник в общих решениях. Из этого вытекали последствия, которые делали всякое решение невозможным, ибо надобно было оградить меньшинство от тирании большинства, а как это сделать там, где все равно участвуют в совокупном решении? Приходилось окончательно прибегнуть к законодателю, который выдавал бы себя за провозвестника воли богов. Столь же превратны и учения социалистов, которые совершенно подавляют свободу в частной жизни, заменяя её безграничным владычеством толпы. По теории Родбертуса, народ является в виде восточного деспота, обладающего безусловной властью над жизнью и имуществом подданных. От свободы не остаётся тут даже и тени; вместо неё водворяется самый невыносимый деспотизм, какой только мыслим в человеческих обществах, деспотизм массы, охватывающий человека всецело, вторгающийся в его частную жизнь, располагающий произвольно всем его достоянием и не дающий ему вздохнуть. Такой порядок не мог бы продержаться даже одного дня; а именно к этому неизбежно ведут все те теории, которые хотят промышленные отношения регулировать нормами не частного, а публичного права.
