В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии - Разеев Данил Николаевич (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Вместе с этим кругом априорных дисциплин мы не освоили еще, как я уже давал понять, более высокого яруса подлинно философской проблематики. Мы должны будем двигаться дальше, прежде всего к вопросу о том, являются ли философские дисциплины, с которыми мы столкнулись, единственными априорными дисциплинами [408].
<§ 10. Априори природы, естественное понятие мира и естествознание. «Критика чистого опыта» Авенариуса>
Однако, прежде чем двинуться далее, сделаем один поучительный экскурс; не могу удержаться здесь, чтобы не попытаться подвергнуть принципиальному разбору позитивизм школы Авенариуса, видящей задачу теории и критики чистого опыта в выключении всех «метафизических» привнесений в понятие мира и в восстановлении присущего чистому опыту «естественного» понятия мира.
Итак, не лишено интереса в сопоставлении с этой масштабно и с грандиозным размахом задуманной онтологией природы уделить в наших размышлениях место тому описанию естественного понятия мира, с которого мы начинали.
Наше описание было описанием всеобщим и известным образом очевидным. С другой стороны, это все же было описанием, оно полагало наличное бытие описываемого. Каждый из нас говорит при таком описании: «Я есмь и нахожусь в некоем пространственном окружении, среди вещей и других людей, я обладаю явлениями всего этого и нахожу последние соотнесенными со специфической вещью — "моим телом"» и т. д. [Все] это, естественно, факты. Точно так же, когда я на основании воспоминания высказываюсь: «Я был и был в [некоем] окружении» и т. д., и то же самое, когда я говорю: «С другими телами я связан точно так же, как я соотнесен с тем же[, что и они,] окружением» и т. д. Действительно ли существуют соответствующие единичные факты, которые я при этом имею перед глазами, — это может, скажут [нам], оказаться сомнительным. Остается ли здесь все еще сколько — нибудь очевидности, очевидности, к которой мы, тем не менее, апеллировали в связи с описанием? Поразмышляем об этом, хотя мы, правда, и не сможем разобрать здесь этого вопроса с полной обстоятельностью и с требуемой основательностью. Очевидно, тем не менее, — с легко уразумеваемым ограничением, — что в каждом конкретном случае я могу сказать: «Я обладаю такими — то и такими — то восприятиями, воспоминаниями, убеждениями и т. д., я обладаю самовосприятием и самосхватыванием себя как известной личности, я обладаю восприятием окружения» и т. д. И далее, очевидно, что мои суждения, в той мере, в какой они, в соответствии с приданной им нами ориентацией, являются чистыми выражениями воспринятого как такового, воспомянутого как такового и т. д., постольку исключают всякое возможное заблуждение, поскольку вместе с чисто описательными выражениями отражают один лишь смысл соответствующих восприятий, воспоминаний, прочих достоверностей опыта и т. д. Может статься, что я обманываюсь в том, что такая — то вещь есть вот тут (da sei), но то, что я воспринимаю, и восприятие это есть именно восприятие некоей вещи внутри некоего пространственного окружения, является несомненным [409].
Но от этого высказывания мы можем перейти к следующему: очевидно, что — если положенное в естественной установке существует действительно, иными словами, если можно подтвердить основательность (berechtigen) восприятий, воспоминаний и т. д. (а значит, можно объективно удерживать предметный смысл, который они при этом имеют, в его значимости) — то, чего вообще a priori требует подобный смысл, должно быть значимо также и объективно. Всеобщие выражения, при помощи которых я, с одной стороны, описываю восприятие, воспоминание и т. д. как восприятие вообще, воспоминание вообще, и, соответственно, всеобщие выражения, которые я употребляю в отношении воспринятого как такового и т. д., говоря о людях и делах, о переживаниях, о предрасположенностях, о вещах, вещественных свойствах, о пространственной протяженности, о временной длительности и т. д., — эти всеобщие выражения обозначают [некий] всеобщий смысл, к которому очевидно привязана всякая эмпирическая истина. Может статься, что в каком — то случае я обманываюсь в том, что [некая вещь], которая, как мне кажется, находится передо мной, существует действительно или такой, какой является. Но она ведь является, и прежде чем я задумываюсь над вопросом, действительно ли существует она и какова она в действительности, я с самого начала знаю, что существовать она может лишь в том самом смысле, в каком существует вещь, обладающая свойствами и т. д.; ибо в таком качестве является она в меру восприятия, и вопрос о том, существует ли являющееся, именно благодаря этому оказывается определенным вопросом: существует ли эта вещь?
Эту мысль мы можем изложить и следующим образом: таким образом, фактом при описании будет то, что я, в общем, убежден не только в том, что обнаруживаю, по моему мнению, то — то и то — то, себя в [некоем] пространственно — временном окружении среди других вещей и других психических существ, но что я убежден также и в том, что так, вообще говоря, это является истинным, пусть даже в отдельно взятом случае я и обманываюсь в том, что касается единичностей, наличие которых внутри мира предполагалось мною. А уж какие вопросы в философском аспекте может адресовать нам эта тетическая очевидность, эта всеобщая [очевидность], подающая факт мира как таковой и во всеобщности, теперь выяснять мы не станем. Очевидностью это[, во всяком случае,] будет (Eine Evidenz ist es). И вот, если мы сообразим, что в рамках этой очевидности оперируют особыми эмпирическими тезами, что, следовательно, в известном случае осуществляется полагание особых вещей опыта и на этом основании выносятся согласованные с опытом суждения, как то проделывает уже обыденная жизнь и, в не меньшей мере, естествознание, — то полностью несомненным будет то, что уже в общем и, в не меньшей мере, в частностях всякое возможное опытное познание привязано к тому смыслу, с которым выполнены эти тезы. Естествознание — это не что иное и не желает быть не чем иным, кроме как наукой о природе, а значит, оно предполагает — до всякой дальнейшей методической обработки опытно данного — значимость того, что всеобщим смыслом природы предписывается ей в качестве опытной данности вообще и что находит [свое] общее выражение уже в словах, которыми пользуется описание естественной установки и ее содержания, естественного мира как такового: [это] слова «вещь», «свойство», «изменение», «причина», «действие», «пространство», «время», с другой стороны, также «личность», «переживание», «акт», «явление», «предрасположенность» и т. п. [410]
Но это означает: всякое естествознание, в той мере, в какой оно предполагает тезис естественного мировоззрения (Weltansicht) и в этих рамках и смысле исследует бытие, a priori привязано к реальной онтологии [411].
Итак, если истинно то — как все снова и снова утверждали позитивисты и, в частности, Авенариус, — что естествознание, каким оно выглядит фактически, насквозь пронизано и искажено превратными интерпретациями, идущими вразрез с естественным мировоззрением, более того, уже напичкано вспомогательными понятиями, которые хотя и выполняют в рамках естественнонаучного метода полезные функции, но такими, какими они дефинируются и интерпретируются фактически, несут в себе избыток мыслей, идущих вразрез с основной схемой естественного мировоззрения, — тогда важной, более того, [совершенно] необходимой для окончательного познания природы задачей становится «критика»; и критику эту вполне корректно будет назвать «критикой чистого опыта». Тогда чистый опыт — это, по всей видимости, тот опыт или опытное познание, которое, если придерживаться жаргона позитивизма, исключает всякую «метафизику». «Метафизика» означает здесь, для [разделяющих] нашу ориентацию, которая, правда, не является позитивистской, естественно, не что иное, как предположения (Suppositionen), не считающиеся с основополагающим смыслом естественной тезы мира (Weltthesis) или же со смыслом «опыта». «Опыт», в свою очередь, значит в таком случае то же, что и теза (Thesis) естественной установки. Задача, следовательно, сводится к тому, чтобы подвергать понятия естествознания столь необходимой критике, прежде всего — тщательно проанализировать общий смысл естественной тезы, лежащей в основе всякого естествознания, чтобы тем самым установить масштабы критики. Таким и только таким образом из естествознания можно выработать действительно однозначное, с конкретным наполнением понятие мира, или, соответственно, трансформировать фактическое естествознание в «чистую» науку опыта. Все это, очевидно, стоит вне всякого сомнения — лишь бы понималось так, как мы здесь это себе уяснили. «Онтология» природы развертывает в своих дисциплинах чистый формально — всеобщий смысл естественной тезы или данность естественной установки как таковой, тогда как вопрос, что подтверждает правомерность [412] тезы с подобным смысловым содержанием, как и другой, особый вопрос — что подтверждает правомерность соответствующего частного естествознания в его частных тезах, лежит в стороне от ее путей.
