Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Эти похвалы вызывают самое живое восхищение. Но взгляды, выражаемые оратором, не выводят нас за пределы образа самого героя и не рассматривают будущие выгодные последствия его доблести.
Воинственный характер римлян, воспламеняемый их непрерывными войнами, сделал их уважение к мужеству столь высоким, что в их языке оно было названо добродетелью, дабы отличить его от всех других моральных качеств и возвысить его над ними. Свевы, по словам Тацита, украшали себя прической с похвальным намерением: не для того, чтобы прихорашиваться для любовных дел, но только имея в виду своих врагов, для того, чтобы казаться выше ростом и приобрести более устрашающий вид78. Это мнение историка, которое выглядело бы несколько странным у других народов и в другие эпохи.
Согласно Геродоту, скифы, оскальпировав своих врагов, специально выделывали содранную кожу и использовали ее в качестве полотенец, а тот, кто имел наибольшее число таких лоскутов, был наиболее почитаем среди них 79. Воинственная смелость у этой нации, как и у некоторых других, была столь сильной, что она разрушала чувства человеколюбия—добродетели, конечно, гораздо более полезной и привлекательной.
В самом деле, можно заметить, что у всех нецивилизованных наций, еще не вполне убедившихся из опыта в преимуществах, сопровождающих благодетельность, справедливость и социальные добродетели, мужество рассматривается как самое высокое качество и больше всего прославляется поэтами, его поощряют родители и наставники, да и вообще оно является предметом восхищения публики. Этика Гомера в данном отношении очень отличается от этики его тонкого подражателя Фе-нелона и вполне соответствует эпохе, когда один герой, как отмечал Фукидид, мог спросить другого, нисколько его не обижая, не разбойник'ли он80. Такой же в значительно более позднее время была система этики, господствовавшая во многих варварских частях Ирландии, если мы можем доверять тому рассудительному описанию состояния этого королевства, которое дает Спенсер8160.
Такого же типа добродетелью, как и мужество, является невозмутимое философское спокойствие, которое возвышается над страданием, печалью, гневом и всякими ударами враждебной судьбы. Сознавая собственную добродетельность, говорят философы, мудрец возвышается над случайностями жизни и, надежно укрытый в замке мудрости, смотрит сверху вниз на копошащихся где-то внизу смертных, занятых погоней за славой, богатством, почетом и всякими легкомысленными наслаждениями. Эти притязания, когда их доводят до крайности, являются, несомненно, чрезмерными для человеческой природы. Однако они исполнены величия, которое захватывает наблюдателя и вызывает его восхищение. И чем ближе мы приближаемся на практике к этому величественному спокойствию и безразличию (а мы должны отличать его от тупой бесчувственности), тем более надежного удовольствия достигнем мы сами и тем большее величие духа явим миру. Философское спокойствие воистину может рассматриваться как вид духовного величия.
Кто не восхищается Сократом, его постоянной безмятежностью и удовлетворенностью среди величайшей нищеты и семейных неурядиц, его твердым презрением к богатству и его полной духовного величия заботой о сохранении свободы, когда он отверг всякую помощь со стороны друзей и учеников и уклонился даже от того, чтобы каким-либо обязательством поставить себя в зависимость? У Эпиктета не было даже двери в его маленьком доме или лачуге, и поэтому он вскоре лишился своей железной лампы, единственного имущества, которое у него было. Но, решив разочаровать всех грабителей в будущем, он заменил ее земляной лампой, которой он очень мирно с тех пор владел.
Древние герои в философской сфере, так же как и на войне и в гражданской жизни, обладали величием и силой чувства, которые удивляют наши слабые души и опрометчиво отвергаются нами как сверхъестественные и необычайные. В свою очередь я позволю себе предположить, что эти герои имели бы равные основания рассматривать как нечто романтическое и неправдоподобное ту степень человеколюбия, милосердия, порядка, спокойствия и других социальных добродетелей, которых мы достигли в наши времена в осуществлении правительственной власти, если бы кто-нибудь из них был в состоянии в то время получить об этом ясное представление. Такова компенсация, которую выдает природа или, скорее, воспитание при распределении высоких качеств и добродетелей в разные эпохи.
[Моральная] ценность благожелательности, возникающая из ее полезности и ее тенденции способствовать благу человечества, уже была объяснена нами; она является, несомненно, источником значительной части того уважения, которое столь повсеместно оказывают этому чувству. Но согласимся также, что сама мягкость и деликатность данного чувства, его подкупающая нежность, ласковость его выражения, связанная с ним тонкая предупредительность и весь тот поток взаимного доверия и заботы, который имеет место при теплом любовном и дружеском расположении, согласимся, говорю я, что эти чувствования, будучи очаровательны сами по себе, с необходимостью передаются тому, кто их наблюдает, и вызывают у него такую же нежность и чувствительность. У нас обычно появляются слезы на глазах, когда мы проникаемся теплым чувством такого рода. Наша грудь вздымается, сердце волнуется, и каждая чувствительная частица нашего тела приходит в движение, доставляя нам самое чистое и приятное наслаждение.
Когда поэты описывают Елисейские поля, счастливые обитатели которых не нуждаются в помощи друг друга, они, однако, изображают их поддерживающими постоянные отношения любви и дружбы и тешат нашу фантазию приятными образами этих нежных и мягких аффектов. Идея благодушного спокойствия в пастушеской Аркадии приятна в силу оснований, аналогичных тем, которые были рассмотрены выше 82.
Кто захотел бы жить среди постоянной брани, ссор и взаимных упреков? Грубость и жестокость этих эмоций беспокоят нас и вызывают у нас недовольство, мы страдаем, заражаясь ими и испытывая симпатию; мы не можем остаться безразличными зрителями, хотя бы и было известно, что эти гневные аффекты не повлекут за собой никаких пагубных последствий.
Достоверным доказательством того, что [моральная] ценность благожелательности не выводится полностью из ее полезности, мы можем считать следующий факт. Мы не без упрека говорим о ком-либо он слишком добр, когда он делает более, чем того требуют его обязанности в обществе, и в своем внимании к другим лицам выходит за надлежащие пределы. Аналогичным образом мы можем сказать, что человек слишком чистосердечен, неустрашим, безразличен к богатству; это упреки, которые на деле в конечном счете обнаруживают больше уважения, чем многие панегирики. Привыкнув оценивать достоинства и недостатки характеров главным образом по их полезным или пагубным тенденциям, мы не можем воздержаться от того, чтобы применять осуждающий эпитет, когда обнаруживаем чувство, возвышающееся до такой степени, что оно приносит вред. Но в то же время может случиться, что его благородная возвышенность или привлекательная нежность так захватят сердце, что скорее укрепят нашу дружбу с соответствующей личностью и вызовут у нас еще большее уважение к ней83.
Любовные шашни и личные привязанности Генриха IV во Франции во времена гражданских войн Лиги часто вредили его интересам и его делу61. Но по крайней мере все молодые и испытывающие любовь люди, которые могут симпатизировать таким нежным страстям, согласятся, что именно указанная слабость (а они легко признают ее таковой) главным образом и вызывает у них любовь к этому герою и заинтересовывает их в его судьбе.
Беспредельная храбрость и решительная непреклонность Карла XII разоряли его собственную страну и тревожили всех его соседей, но они столь великолепны и величественны в своих проявлениях, что вызывают у нас восхищение и их даже можно было бы в известной мере оправдать, если бы они иногда не свидетельствовали слишком очевидно о сумасшествии и беспорядочности духа.
