Искусство как вид знания. Избранные труды по философии культуры - Шпет Густав Густавович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
речи сплошь и рядом просто «подразумевается». Тогда сразу понятно (если новая фраза не есть опять номинальное определение, которое можно таким образом спускать ad infinitum), почему фраза «горох есть стручковатое растение» лишена смысла, — это есть просто лексис.
В некоторых герменевтиках предлагалось говорить о «значении» слова, когда оно помещено в лексиконе или берется изолированно, и о «смысле» - в связной речи. Это и непрактично и теоретически необоснованно, потому что «значение» как термин с его разными смыслами - не только омоним, но и модус суппозиции. Мы будем различать номинативную функцию слова, respective, номинальную предметность слова, и функцию семасиологическую, respective, смысловую предметность. Nomen, название как такое, есть эмпирическая, чувственно-воспринимаемая вещь. Оно есть знак, signum, связанный с называемой вещью не в акте мысли, а в акте восприятия и представления. Если угодно, можно назвать эту связь ассоциативною, не для «объяснения», а для того, чтобы у называемого факта, «вещи» было свое «название», «указывающее» на то, что эта связь не связь мышления, respective, суждения, а связь автоматически-чувственная. Ее может «устанавливать», «переживать», испытывать и субъект не-мысляший, например, животное (если оно есть существо не-мысляшее). Вещь, например, зрительно и осязательно данная (топор, этот человек) ассоциативно связана с вещью, данной слуху (со звуками: «топор», «Алексей»). Ассоциация - по смежности, в редких случаях - по сходству (ку-ку - кукушка). Таким образом, слово как средство, орудие, в его номинативной функции есть просто чувственно-воспринимаемая вещь, вступающая в чувственно-воспринимаемую связь с другою чувственно-воспринимаемою вещью. Нужно ли добавлять, что в номинативном (не номинальном) предложении или суждении, в которое номинация входит как подлинный смысл, как семасиологическое одушевление, мы уже имеем дело с другой функцией слова - с другой ступенью и с другим предметным моментом в структуре самого слова.
Оставляю в стороне другие образования и суппозиции слова в его номинативном качестве, хотя они весьма интересны и для полного учета эстетических свойств слова нужны и поучительны. Например, «горох и прочее» служил мне в моем изложении «примером», т.е. опять новое прагматическое, но не смысловое «значение» слова, новая прагматическая суппозиция; или почему я взял в пример «горох»? — потому что, например, надоело замызганное в логиках и психологиках «яблоко», а может быть, и по более сложным и «глубокомысленным» соображениям, может быть, по случайной ассоциации, и т.п. — все это психологическое, «личное», субъективное обрастание, ek parergon, но не вокруг смысловой, а около той же номинативной функции слова, на
правленной на вещно (res) предметный момент словесной структуры. Все эти «субтильности» требуют особой и специальной работы. Моя задача — только самая общая, минимальная схема.
3 А
Дальше как будто легче; эквивокаций и омонимов не меньше, но разобраться в них проще, и их отношения нагляднее и яснее, потому что от чувственного переходим к умственному.
Когда мы слышим из уст N слово, которое воспринимаем как номинальный знак вещи, мы не только обращаемся к этой вещи - наличной или вспоминаемой. Бывает, что и вещи этой нет налицо, и не вспоминается ничего конкретно-определенного (если еще сама вещь конкретна) или мы даже и не знаем, какая определенная вещь названа. Собственно даже, если нет прямого указания (например, указательным пальцем, тростью и т.п.), которое может дать повод к возникновению у нас приблизительно такого представления вещи, какое имеется у N, то мы никогда не знаем, какую именно вещь называет N, какое у него представление ее и о ней. Сам N, называя вещи, если он пользуется не только собственными, но и нарицательными именами, называет их неопределенно, т.е. и он это делает и нас заставляет относить названия к целому ряду, к группе или множеству вещей; так что и для него и для нас с точки зрения познания и понимания безразлично, какая вещь будет представлена. Существенно только то, что N, называя, и я, слыша слово-название, будем подразумевать под словом одно и то же. Это есть предмет, о котором идет речь, о котором высказывается «слово». При всем многообразии потенциально называемых вещей, они относятся к одному формальному единству - оптическому, или единству предмета. По своим формальным качествам и по отношению к другим предметам предмет характеризуется как род, вид, класс и т.п. Предмет может быть также конкретным, абстрактным, коллективным, вещественным (масло, кислород и т.п.) и т.д.
В структуре слова - новый предметный момент, не чувственного восприятия, а умственного, интеллектуального. Слово теперь относится не к чувственной, а к интеллектуальной данности. Слово указывает теперь на нечто, презентирующее, достигаемое не по указательному персту, не по чувственной, а по интеллектуальной интуиции. То, на что теперь указывает слово, подразумевается под ним, под словом подразумевается предмет. Его подразумевает N, и его подразумеваем мы; он его «имеет в виду», и мы его «имеем в виду».
Подразумевание и подразумеваемое не надо смешивать с уразумением и уразумеваемым, что относится уже к смыслу, к семантическим
функциям и к семантической предметности (не онтической и формальной, не рассудочной, а «материальной», разумной). Подразумевание - не понимание, а только понятие, как по-ятие, схватывание, объятие, конципирование, имение в виду. Ничего - о содержании и значении-смысле, только об объеме и форме - если и о значении, то только в смысле «места» в какой-то формальной же системе.
Говорим: «подразумевается» - не субъектом-лицом, не Ν, не «нами», а самим словом и в самом слове. «Подразумевается» то, к чему слово относится «само», абсолютно независимо от высказывающего, переживающего, от N веселого или грустного, N скучного или озорника, N скептического или цинического, N лгуна или невежды.
«Предмет» подразумеваемый есть только некоторый пункт внимания, «нечто», задаваемая тема. Выполнение, осуществление (по содержанию), разработка темы есть дело дальнейшее, предполагающее новые данности, новые функции, новые углубления и «ступени». Предмет только вопрос, даже загадка, х, условия для раскрытия коего еще должны быть даны и постигнуты какими-то другими способами.
Говорят, что под словом или за словом подразумевается «понятие». Можно, конечно, - лишь бы под понятием подразумевался «предмет» как он характеризован, а не «представлялось» «переживание». Лучше, во избежание этой передержки, называть понятием само слово в его форме терминированной, в отличие от формы «обыденного» и «поэтического» словоупотребления, и в его функции именно понятия, как по-ятия, конципирования, подразумевания. Понятие, тогда, есть слово, поскольку под ним нечто (предмет) подразумевается.
Часто смешивают «предмет» и «вещь». И действительно, вещь есть предмет реальный, и предмет есть вещь идеальная. Но именно эти терминирующие эпитеты: реальный и идеальный, показывают направление, в котором их нужно различать. Всякая действительно, эмпирически, реально существующая вещь, реальное лицо, реальное свойство, действие и т.п. суть вещи. Предметы - возможности, их бытие идеальное. Сказать, например, что число л есть «вещь математическая», не бессмысленно, если только подразумевать: число л - 1, ι или эллипсоид, псевдо-сферическая поверхность и т.д. суть «вещи идеальные», только возможные (по принципу противоречия), мыслимые. Очевидно - злоупотребление терминами в метафизике, когда «идеальная вещь», возможная, мыслимая, объявляется вещью «реальной». Реализация идеального, как сказано, сложный процесс раскрытия смысла, содержания — перевод в эмпирическое, единственно действительное бытие, - а не пустопорожнее гипостазирование, т.е. со стороны предметной - взращивание капусты в облаках, со стороны функций - шлепанье губами.
