Опыт конкретной философии - Марсель Габриэль (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

180

выводя их из чего-то другого. Они неотторжимы от самого нашего удела».

Это подчеркивание роли пограничных ситуаций мне лично пред­ставляется сильной стороной философии Хайдеггера и Ясперса* в противовес идеализму, старающемуся их устранить, растворяя в сиро­пе из чистых отвлеченностей. Платой за такое подслащивание высту­пает полная утрата контакта с жизнью, с трагической реальностью человека, а также потрясающая неспособность не то чтобы дать от­вет на точно формулируемые проблемы нашего драматически напря­женного существования, но даже неспособность их понять и доста­вить тем, кто живет ими, поддержку понимающей симпатии, какой бы скромной она ни была.

II

Наше представление ситуации является существенным образом пространственным. Это — позиция, которую занимают одни вещи по отношению к другим в определенном топографическом порядке. Но если мы захотим определить, что же такое, собственно говоря, ситуация, то мы скажем, что это — реальность, интересующая субъек­та как Dasein, отмечающего при этом свои пределы и свое поле дея­тельности. Это — реальность, которая, будучи конкретной, не выс­тупает ни исключительно как физическая, ни исключительно как психическая, но одновременно как то и другое, и определяет для меня свои преимущества и свои неудобства, помогающие мне или же при­чиняющие мне затруднения, дающие мне шанс или отнимающие его у меня — или и те и другие сразу. В качестве Dasein, то есть в каче­стве существа, живущего эмпирически, я нахожусь в таких ситуаци­ях, в которых я действую и побуждаюсь к действию, не отдавая себе в них отчет иначе чем схематическим или частичным образом. Эти ситуации существуют, лишь трансформируясь, изменяясь, обновля­ясь, и я могу их в чем-то изменить, создав технически, юридически, психически новые ситуации. Эти ситуации связаны между собой, и научное исследование позволяет обнаружить такие связи и постичь их. Так как быть в эмпирии означает быть «в ситуации», то невоз­можно, причем абсолютно, выйти из одной ситуации, не войдя при этом в другую. Среди этих ситуаций пограничные, или предельные, ситуации — это те, которые в своей сути не изменяются, будучи спо­собными к изменению лишь модуса своего обнаружения. Поскольку они соотносятся с нашим эмпирическим бытием, постольку они вы­ступают как финал и предел. Они не позволяют, чтобы над ними гос­подствовал ум, который их рассматривает (uberschaubar), как мы об этом уже сказали. Скорее они сами выступают как стена, о которую мы ударяемся. Мы можем только их прояснить, но не объяснить, ис­ходя из чего-то другого, чем они сами, откуда бы они возникали как следствия дедукции.

181

Нужно сразу же заметить — и это замечание обнаружит свою глу­бокую значимость, — что пограничная ситуация не является ситуаци­ей для сознания вообще, поскольку такое сознание, раз оно познает или действует ради определенных целей, рассматривает подобную ситуацию исключительно объективно или же ее избегает, игнорирует, забывает. Эмпирическое существо, взятое как сознание, или не задева­ется пограничными ситуациями, или же затрагивается ими лишь очень глухо, смутно томимое чувством бессилия, которое оно с собой несет. В самом деле, я в качестве эмпирического существа могу только пы­таться избежать пограничной ситуации, заткнув уши, закрыв глаза, что­бы не испытывать шока. И это потому, что я не могу надеяться соста­вить план или произвести расчет, которые бы мне позволили ее избежать. Я могу на нее ответить лишь совершенно другой активнос­тью, которая превосходит плоскость Dasein, то есть данного эмпири­ческого бытия, становясь возможным существованием. Мы становимся сами собой, входя с открытыми глазами в пограничную ситуацию. Она доступна для познания только внешним образом, только поверхност­но. Но как реальность она может лишь быть пережита экзистенциаль­но. Отсюда вытекает формула, которую мы должны держать в уме: переживать пограничные ситуации и существовать — это одно и то же (Bd. II. S. 204). Здесь совершается своего рода скачок, посред­ством которого сознание сообщает себе реальность, актуальность или действительность, историческую полноту.

Следует отметить, что Ясперс прекрасно сознавал и противопо­ложную установку, которую, например, разделял Валери. Я могу, говорил он, противопоставить себя всему, поставить себя перед ли­цом всего, что угодно, даже моего собственного бытия в удивитель­но свободной независимости. И тогда я утверждаю себя в моем оди­ночестве, в моей абсолютной изолированности перед лицом мира. Тогда, собственно говоря, ничто больше не касается меня, я лишь созерцаю все вещи в сознании моего знания о них, становящегося единственной точкой опоры. Я — не более чем воля к познанию в его универсальности. Чистое созерцание, только глаз, только взгляд. Но такое одиночество не может быть пределом, оно обнаруживает в себе другие возможности. Оно есть все-таки взгляд существа, стремяще­гося к самопреодолению, ищущего свой путь. Даже после этого пер­вого скачка я остаюсь существом, участвующим в ситуациях в каче­стве возможного существования, существом, которого реальность задевает и в самом глубоком смысле интересует. Второй скачок бу­дет состоять в том, чтобы осознать пограничные ситуации как воз­можности, задевающие меня в самой сердцевине того, что я есть. Я признаю, что для меня невозможно ни действительно выйти из таких ситуаций, ни совершенно прояснить их, сделав прозрачными. Впро­чем, обе эти невозможности взаимосвязаны, если только не совпада­ют. В самом деле, я могу выйти из ситуации, овладевая ею с помо­щью знания о ней, только в том случае, если сама эта ситуация для

182

меня ясна, прозрачна (Bd. II. S. 205). Итак, я вижу перед собой мир, который отделяется от меня благодаря моему познанию его, и, с дру­гой стороны, я переживаю существование (экзистенцию), от которо­го, напротив, я не могу освободиться, его созерцая, но ввиду которо­го я могу быть или же не быть. Теория экзистенции парадоксальна потому, что она стремится прояснить непрозрачное и пролить свет на него, хотя оно как непрозрачное и не поддается просвечиванию. Впрочем, эта теория не является еще экзистенциальной реализаци­ей. Она рассматривает пограничные ситуации с точки зрения воз­можного существования, будучи подготовкой к скачку, каковым она сама, однако, не является. И этот скачок — третий — был бы перехо­дом к философской, или философствующей, жизни, в которой фило­софия обретает свое последнее выражение, предельное завершение.

Итак, в качестве эмпирического существа я нахожусь в ситуациях. А в качестве возможного существования (экзистенции) я нахожусь именно в пограничных ситуациях. И, совершив скачок, я оказываюсь перед лицом неустранимого раздвоения: я больше не нахожусь лишь в мире, тем не менее я существую постольку, поскольку я обнаруживаю себя в нем. Я двояким образом могу стремиться избавиться от этой двойственности, правда тщетно. В мистике я могу еще обрести убежи­ще от мира. Но, говорит Ясперс, это — иллюзия, так как на самом деле мистик продолжает жить в этом мире. Итак, одно из двух: или его жизнь вне мира и его жизнь в мире никак между собой не связаны, но тогда мистика этого мистика сводится к пережитому опыту, к трансу, или же, напротив, эта связь всегда постоянно поддерживается, и тогда по­является та самая двойственность, тот дуализм, что неявно содержит­ся в пограничной ситуации. Другим способом избежать такого дуа­лизма является позитивизм как отказ от всего, что не есть мир, но такое решение не более реально, чем предыдущее.

С большой убедительностью и силой Ясперс показывает преде­лы и уязвимые места позитивизма, неспособного осознать то, что придает человеческой жизни ее трагическое достоинство, не умею­щего оценить и признать ни реальность смерти, ни реальность судь­бы или ошибки и неспособного понять сомнение, отчаяние и дать ответ на них.

Итак, мы должны отказаться от надежды освободиться от напря­жения между миром и тем, что его трансцендирует, — от этой как бы пружины нашего экзистенциального удела. «Все в мире, — говорит Ясперс, — глубоко безразлично, и все в нем может получить решаю­щее значение. В экзистенциальном смысле, будучи феноменально всецело временным, я выше времени. Несущественность времени со всей значимостью выступает в обнаружении экзистенции в силу при­сущей ей решимости. Страсть, двигающая действием, сопровожда­ется сознанием, что все это не имеет никакого значения, однако та­ким образом, что серьезность действия углублена, а вовсе не покалечена...» (Bd. П. S. 209).