Экстремальная педагогика (СИ) - Балашовский Ден (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
Дедовщина это 'физическое насилие + понятия справедливости'. Уставщина это 'физическое насилие + нормы Устава'. Но до сих пор нет и я думаю не появится ничего более совершенного, чем понятия справедливости, выработанные всем народом. Соответственно первая связка это идеальный вариант (для армейских условий), а вторая - идеально отрицательный вариант. Почему же тогда первая идеальна - спросит некоторый читатель. Тут опять же все просто, если честно подумать.
Ведь никто не будет оспаривать того, что в среднем и общем понятия справедливости едины для всего народа (по крайней мере в здоровом его состоянии)? Думаю, что никто. Но тут такое дело получается, что сами по себе эти понятия не имеют такой ошеломляющей силы, как в связке с возможностью физического насилия. Почти любой человек не будет восставать против применения насилия (даже и физического) если 'так положено, правильно, честно'. Именно поэтому для армии дедовщина спасительна. Она отрицает возможность полного бардака, неповиновения и глупой самостоятельности. И конечно же она имеет массу минусов. Например такой, когда носители физической силы зачастую преступают понятия справедливости и издеваются над теми, кто этой силы не имеет. Но это издержка, которая сама на данном этапе развития общества решиться не может.
Нам же важно из всего этого то, что связка 'физическое насилие + понятия справедливости' работает и работает весьма действенно. Но можно ли искусственным путем устранить тот минус, о котором я упомянул? Да, оказывается можно. Путем ввода в сумму третьего слагаемого: 'личность + физическое насилие + понятия справедливости', где личность это личность соответственно выведенному нами определению и именно личность применяет физическое насилие при совмещении с понятиями справедливости.
Таким образом, эта связка будет работать в обычной жизни. Получается так, что терпеть физическое насилие над собой будут только те люди, которые видят, что и Личность жертвует собой во имя тех же самых понятий. Кроме того, если установится такое положение вещей, то терпеть и допускать это они будут только в том случае, когда физическое насилие применяется для восстановления этих самых понятий. Эти два условия являются необходимыми и достаточными для того, чтобы усиленную эффективную связку избавить от значительного минуса и перенести в реальную жизнь.
Но и на этом нельзя заканчивать. Если закончить на этом, то у многих появится закономерных вопрос: к чему же призывает автор? А авторитаризму, тирании какой-то? Поэтому, чтобы подобного вопроса не возникало, мы продолжим.
Вспомним известное высказывание Фридриха Второго: 'Дипломатия без оружия - что музыка без инструментов'. Примерно тоже самое я где-то читал в такой интерпретации: 'Дипломатия бессильна если за ее спиной не стоит армия'. Дело в том, что физическое насилие, его возможность, нужна нам лишь для того, чтобы работала 'дипломатия'. Дело, а вернее проблема, заключается в том, что очень и очень многие в силу возраста, отклонений в личностном развитии или других причин могут воспринимать лишь тот посыл, который подкреплен силой. И не надо тут сейчас вспоминать о такой 'педагогике', которая развивает, стоит вне всякого насилия над 'личностью', ждет, когда 'личность' 'дорастет' до уровня осознания своего блага. Такой педагогики нет, как нет и ее полноценных адептов, нет результатов, нет готовых воспитанников. Ничего нет. Есть только пустая болтовня. Хотя здесь я сказал не совсем правильно. Она есть, но применение ее возможно лишь на том уровне, когда воспитанник УЖЕ приобрел многие моральные установки.
Таким образом, можно воспитывать, например, учителей. И то не всех. Можно так воспитывать и некоторых детей, буквально единицы. Но воспитывать так в массовой российской школе нельзя, не будет положительного результата. И это не мои домыслы, это суровая действительность, с которой можно столкнуться в большинстве школ.
Так что же, бить? Бить детей? Нет. Не надо бить, это не зона и даже не армия.
Мне вспоминается такой случай из моей педагогической практики.
Во времена обучения по специальности я был направлен на учебную практику в одну из школ провинциального города. Показал себя неплохим педагогом, и мне было предложено продолжать работу за мизерную зарплату. Я согласился - для студента любая подработка хлеб. На одном из уроков мне пришлось столкнуться с учеником восьмого класса, который вел себя не просто по хамски, но всячески переступал моральные нормы. До этого момента я не встречался с ним, - он прогуливал мои уроки - только слышал рассказы об отвратительных выходках.
И вот, сидя за спиной девочки, этот ученик сноровисто расстегнул ее лифчик и быстро поднял кофточку. Единственное, что все увидели это голый живот и край белых чашечек. Но, согласитесь, это не могло бы служить оправданием моей бездеятельности. И я это понимал.
Девочка сильно покраснела и заревела, половина пацанов засмеялись, другие сконфуженно молчали. Я же отреагировал таким образом, к которому привык хулиган. В меру проявив чувства, крикнул, чтобы он покинул класс и добавил, что поведу его к директору. Как говорится, напугал ежа голыми ягодицами.
Но за дверью все моментально изменилось. Мой поверхностный гнев на фоне показного и привычного относительного спокойствия сменился дикой яростной вспышкой. Я схватил его за 'грудки' и мощным рывком ударил о стену. Ноги хулигана оторвались от пола, а ворот рубахи впился в горло. Брызжа слюной, я прохрипел ему в лицо, что если он еще раз позволит себе так вести себя на моем уроке, я оторву ему голову. Через десяток секунд пацан поспешно уходил от меня и униженно бросил, что после уроков меня ждут проблемы.
Проблем я так и не дождался, но уже на следующем уроке этот ученик вел себя тише воды. Более того, после этого случая мне достаточно было повысить голос в отношении любого другого ученика для того, чтобы привести его в чувство.
Что это? Боязнь физического насилия? Безусловно. Но это боязнь эфемерного физического насилия. Ведь по сути я не причинил ребенку никаких увечий ровным счетом. Я продемонстрировал свою готовность это сделать - только и всего.
Физического насилия, как его принято бояться, не было. И это факт.
Было скорее насилия психологическое и это тоже факт.
Был результат, выражающийся если не в коррекции упущенной воспитательной линии этого хулигана, то уж в утверждении норм морали среди других учеников. И это тоже факт. И я считаю, что уверенность девочек и учеников в том, что учитель может их защитить и поставить на место хулигана уже сама по себе очень ценное приобретение. Которое стоит того, чтобы допустить некоторое (!) физическое, но скорее жесткое психическое насилие.
После того случая я задумывался только об одном (совесть меня не мучила): что бы я делал, если бы этот хулиган оказался более развитой личностью и во имя своих убеждений и ценностей готов был перетерпеть боль и побои? Вот представьте себе, он не сломался, не стал прятать глаза, он весит у вас на руках, но смотрит нагло, с вызовом и молчит. Или презрительно улыбается. Он сознательно идет против невзирая на вероятное физическое насилие. Но этот вопрос я оставлю для вашей совести, отвечайте на него сами. Я с таким не сталкивался ни разу, хотя и сказать, что подобные ситуации в моем опыте не редкость я не могу.
Более того, идею вот такого жесткого психического насилия с элементами насилия физического поддерживает большинство учителей. По крайней мере средней и старшей школы. Фразы типа: 'Вы отведите его куда-нибудь, где никто не увидит и хорошенько потаскайте за ухо' - не редкость.
И отводил, и таскал. Со злобным и решительным выражением лица, самых неуправляемых, отъявленных хулиганов. И знаете, что? Помогало.
Один из них сам пришел ко мне, когда его выгнали с очередного урока. Пришел и сказал: 'Денис Николаевич, меня выгнали, я опять не сдержался и вел себя плохо... (это очень сложный ученик средней школы, многие педагоги добавляют в его отношении фразу 'с диагнозом') можно я посижу у вас?'. А когда ко мне случайно зашла завуч, то она удивилась (не тому, что ученик прогуливает урок в моем кабинете), как это ОН может сидеть так тихо и не делать ничего отвратительного.
