Люди и руины - Эвола Юлиус (библиотека электронных книг .txt) 📗
В дальнейшем мы более подробно рассмотрим историзм, который упоминаем здесь лишь дабы подчеркнуть основополагающее различие предпосылок, без признания коего все дальнейшие рассуждения бесполезны. Эти две концепции столь же непримиримы, как и соответствующий им образ мышления. Одна — истина революционного консерватора и любого движения, которое на собственно политическом плане носит подлинно правый характер; другая — миф мировой крамолы, лежащий в основе всех форм проявления подрывных сил, как крайних, так и сравнительно умеренных.
Вышеизложенные соображения, касающиеся метода и смысла, будучи проиллюстрированы историческими примерами, представляют также практический интерес. Действительно, не всем нациям удалось сохранить неразрывную живую традиционную преемственность, которая помогла бы отыскать в конкретных политических формах настоящего или относительно недавнего прошлого необходимые идеи. В соответствии с указанным методом, иногда в случае нарушения этой преемственности для нахождения соответствующих самоценных идей имеет смысл обратиться к более древним временам. В частности, таковым должен быть подход к истории Италии. Мы уже ставили вопрос о том, что, собственно, достойно» сохранения» в современной Италии. В нашей стране нет основы в виде политических форм традиционного прошлого, которые сохранились бы в достаточно чистом виде. Одна из причин этого в том, что, в отличие от большинства крупных европейских стран, в Италии не существовало непрерывной и единообразной гражданской формации, связанной с символом, династической и политической властью. Не осталось и прочного идейного наследия, пусть даже хранимого единицами, позволяющего осознать совершенную чужеродность, неестественность и порочность всего связанного с идеологиями, утвердившимися с Французской революцией. Напротив, именно подобного рода идеологии в том или ином виде способствовали объединению страны, возобладали в единой Италии, и по завершении кратковременного фашистского периода вновь обрели силу в своих самых крайних формах. Налицо определенный пробел, вакуум, и поэтому для Италии обращение к принципам, которые мы определили как традиционные, должно носить скорее идеальный, нежели исторический характер. Следовательно, даже обращаясь к конкретным историческим формам, их следует рассматривать лишь как простые средства для восполнения пробела, которыя тотчас останутся в прошлом, поскольку целью являются исключительно идеи. От древнего Рима или средневекового мира (в его отдельных положительных аспектах) нас отделяет слишком большая историческая дистанция, чтобы это обращение могло бы иметь какой-либо иной смысл, кроме указанного.
Впрочем, с определенной точки зрения подобная ситуация имеет и свои преимущества. Если новое движение пожелает использовать указанные идеи, то оно вынуждено будет взять их в практически чистом виде, без исторических наслоений. Италия не имеет того преимущества, как некоторые (главным образом центрально-европейские) государства, где еще до недавнего времени сохранялось то, что могло бы стать остаточной положительной исторической основой или послужить предпосылкой консервативной революции. Но положительной стороной неблагоприятного положения Италии является то, что если движение, о котором идет речь, состоится, оно будет абсолютным и радикальным. Именно отсутствие у нас материальной опоры в виде еще живого традиционного прошлого, воплощенного в конкретные и покуда действенные исторические формы, позволяет надеяться на то, что консервативная революция в Италии станет прежде всего духовным явлением, основанным на чистой идее. Впрочем, поскольку современный мир все стремительнее обращается в руины, вероятно, в сравнительно короткий срок подобный подход восторжествует повсюду. Иначе говоря, станут совершенно очевидны как бесплодность опоры на остатки более нормального строя, связанные с различными отрицательными историческими событиями, так и необходимость обращения к более глубоким истокам, дабы, опираясь на них, как на нечто превосходящее исторический уровень, здоровыми силами встать на путь возрождающей и карающей реакции.
Возможно, имеет смысл добавить еще одно краткое замечание по поводу понятия «революция», взятого в более узком смысле, а именно в связи со склонностью различных кругов современной национальной оппозиции называть себя «революционными». Впрочем, эта тенденция проявилась уже в движениях недавнего прошлого, о чем свидетельствует разнообразие таких названий, как «фашистская революция», «революция Коричневых Рубашек», «революция порядка» (Салазар в Португалии) и т. п. Естественно, сразу возникает вопрос: революция против кого? Революция во имя чего? Но, даже оставляя в стороне эти вопросы, нельзя забывать, что всякое слово обладает душой и, следовательно, необходимо позаботиться о том, чтобы неосознанно не попасть под ее влияние. Мы ясно изложили нашу точку зрения, согласно которой о «революции» можно говорить лишь в относительном значении — используя гегелевскую терминологию, как об «отрицании отрицания» — подразумевая наступательное движение против того, что имеет отрицательный характер, совокупность насильственных или ненасильственных изменений, нацеленных на восстановление нормального порядка вещей. Это похоже на человека, который поднимается на ноги после падения, или на организм, избавляющийся от выродившихся клеток, чтобы остановить процесс развития раковой опухоли. Однако важно, чтобы сокровенная душа слова «революция» не повлияла на тех, кто не принадлежит к левым, сбив их с правильного пути, когда они стремятся провозгласить себя революционерами в ином, кроме указанного нами здесь, смысле, — смысле в некотором роде положительном.
В этом случае существует реальная опасность более или менее неосознанно принять основные предпосылки, близкие тем, из которые исходит противник; согласиться, что «история идет вперед», что для создания нового и отыскания новых принципов нужно смотреть в будущее. Тогда «революция» становится одним из аспектов движения вперед, которое включает в себя также точки разрыва и переворота. Некоторые думают, что благодаря этому «революционность» обретает высшее достоинство и большую притягательность как миф. Но на самом деле это уступка, так как в этом случае довольно легко, даже не заметив, оказаться жертвой прогрессистской иллюзии, согласно которой все новое является чем-то большим и лучшим по сравнению с предшествовавшим ему.
Известно, что единственным основанием прогрессизма является мираж технической цивилизации, завораживающий своими неоспоримыми материально-индустриальными достижениями тех, кто упускает из виду их отрицательную изнанку, проявляющуюся в куда более важных и значительных областях существования. Тот, кто не покоряется торжествующему сегодня материализму, для кого существует лишь одна область, где законно говорить о прогрессе, будет избегать всякого пути, тем или иным образом отражающего современный миф прогресса. В древности идеи были ясны: для обозначения подрывных сил в латыни использовали не слово revolutio (которое, как мы говорили ранее, имело совершенно иной смысл), но другие понятия, такие как seditio, eversio, civilis perturbatio, rerum publicarum commutatio [3] и т. д.; для выражения современного значения слова «революционер» прибегали к описательным выражениям типа rerum novarum studiosus или fauter (тот, кто стремится к «новому» и является его поборником); «новое» же для традиционного древнеримского мышления было равнозначно чему-то отрицательному, разрушительному.
Таким образом, в том, что касается «революционных» стремлений, во избежание недоразумений необходимо сделать выбор между двумя вышеуказанными противоположными позициями, которые выражаются двумя равно противоположными стилями. Действительно, по одну сторону стоят те, кто признает существование нетленных принципов основой всякого истинного порядка и, твердо придерживаясь их, не позволяет увлечь себя событиям; те, кто не верит ни в «историю», ни в «прогресс» как в мистические сверхъестественные сущности и стремится обуздать окружающие силы, вернув их к высшим, незыблемым формам. Именно это означает для таких людей «не отставать от жизни». По другую сторону стоят те, кто, родившись лишь вчера, не имеет за собой ничего, верит лишь в будущее и с головой погружается в безосновательные, эмпирические и непродуманные действия, обманываясь относительно своей способности управлять событиями, не зная и не признавая ничего превосходящего материальный и событийный уровень, выдумывая одну систему за другой — что никогда не приводит к истинному порядку, но порождает лишь относительно сдерживаемый и частично управляемый хаос. По зрелому размышлению именно эту сторону занимают приверженцы «революции», если они не служат прямым орудием подрывных сил. Отсутствие принципов они подменяют мифом будущего, которым пытаются оправдать и освятить недавние разрушения, ссылаясь на то, что они якобы были необходимы для продвижения вперед, для достижения чего-то лучшего и небывалого, в чем, однако, крайне сложно уловить что-либо положительное. Учитывая все вышеизложенное, следует пристально изучить собственные «революционные» устремления, четко понимая, что довольствоваться лишь возвращением этих устремлений в их законные границы значило бы ограничиться только уровнем разрушительного действия. Тот же, кто действительно сумел выстоять, находится на более высоком уровне. Для подобных людей лозунгом скорее станет Традиция в указанном динамическом аспекте. Как уже отмечалось, независимо от изменения обстоятельств, наступления переломных времен, вступления в игру новых сил, падения последних преград, сдерживающих силы хаоса, такие люди сохраняют хладнокровие, способны отступить с уже потерянных позиций ради того, чтобы сохранить в неприкосновенности основное, умеют перейти в наступление, беспристрастно выбирая формы, более пригодные в новых обстоятельствах, и добиться с их помощью победы, при этом восстановив или сохранив нематериальную преемственность, избегая всяких необоснованных и авантюрных действий. Такова задача, таков стиль истинных повелителей истории, более мужественный и резко отличающийся от обычного «революционного» стиля.
