Тайна трех: Египет и Вавилон - Мережковский Дмитрий Сергеевич (книга регистрации txt) 📗
От начала мира люди знали об этом, помнили — и вдруг забыли.
Да, именно вдруг, потому что это произошло окончательно только за последние триста — четыреста лет, или еще быстрее, острее за последние тридцать — сорок лет, или еще острее, быстрее за самые последние, самые страшные годы в жизни человечества.
Это похоже на то, как если бы люди вдруг забыли об основном законе логики, законе тождества, — и сошли с ума.
Человек, даже не знающий, что такое Троица, все-таки живет в Ней, как рыба в воде и птица в воздухе.
Как ни ломает он логику, а подчиняется ей, пока не сошел с ума окончательно: пока мыслит — мыслит троично, ибо троичны основные категории человеческого мышления — пространство и время. Три измерения пространственных: линия, плоскость, тело; три измерения временных: настоящее, прошлое, будущее.
Троичны и все предпосылки нашего опыта. Уже с Демокрита и Лукреция понятие вещества, включает в себя понятие атомов с их взаимным притяжением (+а) и отталкиванием (- а); двумя противоположными началами, соединяющимися в третьем (± а), именно в том, что мы называем «материей».
Троичен и закон физической полярности: два полюса, анод и катод, замыкаются в электрический ток. По слову Гераклита: «Кормчий всего — Молния». (Fragm., 64). Соединяющая Молния Трех.
Троичен и закон химической реакции, то, что Гете называл «избирательным сродством» химических тел, Wahlverwandschaft: два «противоположно-согласных» тела соединяются в третьем.
Троичен и закон жизни органической: внешняя симметричность, двойственность органов (два уха, два глаза, два полушария мозга) и внутреннее единство биологической функции. Или еще глубже: два пола, два полюса и между ними — вечная искра жизни — Гераклитова Молния.
Троична, наконец, и вся мировая Эволюция: два противоположных процесса — Интеграция и Дифференциация — соединяются в единый процесс Эволюции.
Так «трижды светящий Свет» колет, слепит человеку глаза, а он закрывает их, не хочет видеть. Все толкает его в Троицу, как погонщик толкает осла острою палкой-рожном, а человек упирается, прет против рожна.
Хочет остаться сухим в воде и задыхается в воздухе. Рыба забыла, что такое вода, и птица, что такое воздух. Как же им напомнить?
Напоминать о разуме в сумасшедшем доме опасно. Все сумасшедшие в один голос кричат: «Монизм! монизм!» Но что такое монизм — единство без Триединства, часть без целого? Начинают монизмом, а кончают нигилизмом, потому что троичностью утверждается Дух и Материя, а единичностью, монизмом — только материя: все едино, все бездушно, все — смерть, все — ничто. Воля наша к монизму есть скрытая — теперь уже, впрочем, почти не скрытая — воля к ничтожеству.
За двадцать пять веков философии, от Гераклита до нас, никогда никому, кроме нескольких «безумцев», не приходило в голову то, о чем я сейчас говорю. Разве это не чудо из чудес дьявольских? Сколько философских систем — и ни одной троичной! Монизм, дуализм, плюрализм — все, что угодно, только не это. Как будто мысль наша отвращается от этого так же неодолимо, как наша евклидова геометрия — от четвертого измерения, и тело наше — от смерти.
Три — число заклятое. Кто произносит его, хотя бы шепотом, тот ополчает на себя все силы ада, и каменные глыбы наваливаются на него, как подушки, чтобы задушить шепот.
Под «трижды светящим Светом» рычит, скалит зубы, корчится древний Пес, Мефистофель: помнит, что уже раз опалил его этот Свет, и знает, что опалит снова.
И все мы, песьей шерстью обросшие, дети Мефистофеля, корчимся: знаем и мы, что испепелит нас Молния Трех.
ОДИН, ДВА И ТРИ
«Три свидетельствуют на небе, Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле, дух, вода и кровь; и сии три об одном» (I Иоан. V, 7–8).
Это и значит: божественная Троица на небе, а на земле — человеческая. Но что такое Троица, Три, нельзя понять, не поняв, что такое Один.
Тайна Одного есть тайна божественного Я. «Я есмь Сущий», — говорит Бог, и человек, образ и подобие Божие, повторяет: «Я есмь».
Бог един и личен, и человек тоже: никогда еще такого не было и никогда уже не будет. Единственность есть божественность человеческой личности.
Кто этого не знает, тот ничего не знает о Боге; кто не сказал: «Я есмь», тот никогда не скажет: «Есть Бог».
«Если нет Бога, то исчезает и проблема ценности для моей жизни: тогда я — ничто. И у меня даже нет поводов к отчаянию, потому что и отчаяние указывало бы на мое ничтожество ввиду ценности (личности). Бог должен быть, чтобы я был. Я есмь лишь постольку, поскольку я — Бог» (Weininger. Über die letzten Dinge, рус. перевод, 154).
Но в том и беда, что весь этот ход мысли непонятен современным безличным и безбожным людям; непонятен, потому что нельзя перейти ни от личности к Богу, ни от Бога к личности: личность и Бог вместе даны или вместе отняты.
Как, в самом деле, говорить о Троице, когда нет Единицы? Если нет Одного — божественной Личности в Отце, то нет ни Двух — божественного Пола в Сыне, ни Трех — божественного Общества-Церкви, Царства Божьего, в Духе.
Провал личности — провал всего в религии.
говорит Гете, как бы предчувствуя, что скоро личность уже не будет счастием.
И еще:
А мы готовы всего лишиться, только бы не быть собою.
Может ли человек потерять лицо свое? Может, если лицо его — пустая личина. Могу ли я забыть, что я — я? Могу, если «я — простой узел элементов» (Эрн. Мах). Я не я, а что-то другое, безличное, бездушное — материя, механика, атом физических или человеческих «масс» — вот наше главное чувство. Воля к безличности — не быть собою — вот наша главная воля. Безумно любим себя и безумно ненавидим. Бежим от себя, как от ужаса, от пустоты, бездонно зияющей.
«Меня не было, меня нет», — сказано в надгробной надписи одного древнего эллина-безбожника. Ничего лучше и мы для себя не придумаем.
«Умрем и будем, как вода, пролитая на землю, которую нельзя собрать» (Вт. Цар. XIV, 14). Нет, не будем — мы уже и сейчас, как пролитая на землю вода.
«Коммунисты шли умирать с хохотом», — сказано в одной советской военной реляции. Еще бы! Смерть не страшна тому, кто умер заживо.
Имя наше — злая шутка Одиссея над Полифемом: «Я — Никто».
Люди умирают — пустые личины сыплются с человечества, как сухие листья с дерева, и обнажается черный, страшный ствол — Никто.
К умирающему Пэру Гюнту приходит Пуговичник с плавильною ложкою для неудачно вылитых, без ушка, оловянных пуговиц: «Видишь ложку? Пора тебе в нее!»
Пэр Гюнт ужасается:
А Пуговичник смеется:
