Манифест непосредственности (СИ) - Пациашвили Сергей Сергеевич (книги .TXT) 📗
Но рассмотрим отдельно два этих ключевых вида бюрократии: традиционную и корпоративную бюрократию. Вообще, как уже было сказано выше, бюрократический способ управления отличают две фундаментальные характеристики: единый источник власти и разделение на власть и источник власти. Второе есть ни что иное, как кризис управления. Невозможность управления непосредственно, неустойчивость во времени иерархии, если она вообще возникает, наличие субординации, как следствие этой неустойчивости, чередование анархии и жёсткой тирании, и постоянное умножение посредников между ответственным лицом и средой исполнения его решений. Ф. Хайек в своё время выразил суть кризиса управления в так называемом калькуляционном аргументе. При командно-плановой экономике предложение диктуется сверху, учитывая, безусловно, нужды спроса. Но, пока информация о спросе доходит до ответственной верхушки, меняется сам спрос, и потому любое предложение сверху не будет удовлетворять нужды спроса. Предложение просто не успевает за спросом.
Казалось бы, этот аргумент должен свидетельствовать в пользу рыночной экономики, в чём, безусловно, убеждён и сам Хайек. Но рассмотрим ситуацию с рыночной экономикой. Никакого контроля за спросом нет, и потому предложение всегда зависит от спроса и не может от него отставать. И всё-таки, калькуляция спроса и предложения осуществляется в некоторой величине, которая неизбежно должна быть одна. Если бы таких величин было бы множество или даже несколько, то калькуляция была бы не рациональной. Величиной этой становится валюта. Если спрос и предложение говорят на разных языках или пользуются разными величинами для калькуляции, они никогда не договорятся. Валюта монопольно должна быть одна. И спрос на валюту всегда больше предложения, потому что в противном случае предложение снова доминировало бы над спросом, как в командной экономике. Чтобы рынок функционировал, валюты должно быть всегда определённое количество. Если её будет меньше, появится натуральный безналичный обмен, который по определению не может быть измерен в величинах валюты, то есть калькуляция будет невозможна. Если же валюты на рынке слишком много, то вещи и услуги начинают резко обесцениваться, спрос на них падает. Предложение чутко реагирует на этот спрос и отвечает на него, снижая стоимость. Но пока информация о снижении стоимости доходит до спроса, валюта ещё больше дешевеет, и потому даже при уменьшенной стоимости, в конечном агенте продажи мы всё равно будет иметь слишком высокую цену. Здесь уже не предложение отстаёт от спроса, а спрос отстаёт от предложения. И снова становится невозможным рационально исправить ситуацию, поскольку пока информация проходит ряд посредников, она устаревает.
Отсюда можно заключить, что полностью рациональная экономика невозможна в принципе, элементы иррациональности исключить из неё невозможно. Такую иррациональность выносят за скобки системы, и она становится источником любой рациональности. Тоже самое происходит и с источниками права, из которых выходит уже вся система права, регулирующая экономические отношения. Разумеется, такое вынесение за скобки иррациональности и возвышение её до чего-то сверхчувственного возможно только тогда, когда мы в мире чувственном стремимся к абсолютной рациональности. Рациональность же, как выясняется, есть опосредованность. Посредники между спросом и предложением с одной стороны, задерживают информацию, с другой - обрабатывают её и делают рациональной. То есть, те, кто должны делать информацию рациональной, спрос и предложение измеримыми математически, те же в конечном итоге и начинают тормозить экономическое общение, демонстрируя один из самых ярких примеров кризиса управления. Выходит, источники рациональности и источники иррациональности в управлении одни и те же - посредники. Разумеется, им выгодно публично выглядеть рациональными, поэтому источники иррациональности объявляются чем-то сверхъестественным. Первый такой источник - это обычай. На обычаи можно списать все неудачи управления. Второй основной источник права - это судебный прецедент. Количество судебных решений по аналогичным между собой делам не поддаётся математической обработке, поэтому здесь всегда есть место иррациональности. И, нормативно-правовые акты, такие как законы, указы, приказы и прочие решения высшей власти. Такие решения всегда опираются на некоторую концепцию легитимности, которая источник власти ставит выше действующей власти. Этим источником может быть Бог или природа, которая, однако, в трудах деятелей Просвещения становится гуманной, то есть антропоморфной, как и сам Бог.
Последний источник права интересен особенно, поскольку он одновременно является и источником власти, в то время как обычаи и судебные прецеденты, являясь источниками права, не являются источниками власти. Единый Бог, таким образом, превращается не только в источник бытия, но в источник права и источник власти. В Боге три источника совпадают между собой, в "граде земном" в свою очередь между мышлением, как высшим способом бытия, властью и правом происходит чёткое разделение труда по институтам. Такой источник бытия, власти и права как Бог, то есть единый источник власти для трёх способов бытия, ставших теперь разными, является отличительной характеристикой как раз традиционной бюрократии. При этом, если исторически первым таким единым потусторонним универсумом был Бог, то фактически это может быть и не Бог, или Бог не религиозный, а пантеистический, понимаемый как природа, или попросту как концепция потустороннего единства. Для традиционной бюрократии источник бытия ещё один, хоть это бытие уже распалось на несколько ветвей. В том время, как известно, в аристократическом правлении действующая власть и есть источник права, и сама при этом источник власти. Но таких источников может быть множество, и потому центр бытия, власти и права хоть пространственно и зафиксирован в одном месте, это самое место никогда не имеет чётких границ. Здесь как в квантовой механике, размер предмета колеблется в рамках определённых величин, и мы никогда не можем измерить его с точностью до нуля. Всегда в любом измерении, на любом приборе будет погрешность. Только в квантовой механике интервал этих колебаний чрезвычайно мал, и самими этими колебаниями можно пренебречь. А вот в случае с бытийным центром эти колебания размера довольно велики, но всё равно не могут быть измерены. В той же римской ойкумене Рим - это не только город, это ещё и граница римской юрисдикции, которая определяется уполномоченными лицами, действующими далеко за пределами города в какой-нибудь провинции. Как бы такое лицо не было далеко от города, оно всё равно есть Рим, то есть источник власти и лицо, носящее на себе печать высшей власти. Если же единственным источником объявлен Бог, то и помазанник у него может быть только один. Местонахождение у него всегда одно, граница его юрисдикции бесконечна.
Если помазанников много, как в западном христианстве, то должны быть ещё источники права, которые дополняют основной источник, но так же являются потусторонними. Наличие таких источником обозначает переходный этап от традиционной бюрократии к бюрократии корпоративной. В переходных формах Бог ещё остаётся как источник мышления, права или политики, но уже не является источником сразу трёх способов бытия. Право или политика, а затем и само бытие выискивают себе иные, нерелигиозные источники, но, что интересно, эти источники уже не совпадают друг с другом. Так, помимо международных, существует три основных внутренних источника права, названные выше, но только один из них является источником власти. Источники власти в свою очередь "перемещаются" на землю и становятся массовыми. Собственно, народные массы из низов всегда считали себя людьми божьими, проводниками божьей воли на земле. Однако это не возвращает общество к небюрократического управления. Дело в том, что даже если источники власти и права уже не являются потусторонними, они всё равно не становятся от этого чувственными. А ведь сама суть концепции потустороннего мира заключалась в том, что он недоступен нашим чувствам, совершенно невидим. И если мы отказываемся от такой потусторонности, мы вовсе не уходим от посредничества, напротив, между ощущаемой чувствами властью, и недоступной чувствам массой возникает ещё больше посредников, которые, правда, теперь плодятся даже не вокруг одного центра, и вообще без всякого центра, что и отличает уже корпоративную бюрократию.
