Лекции по средневековой философии. Выпуск 1. Средневековая христианская философия Запада - Суини Майкл
То, что является первым в нашем познании (Бог), является первым и в реальности. Все знание опирается на Бога как на критерий единства, поскольку мы не способны познать ничего, что не является единым в той или иной степени. В познании отражается та же зависимость, которая существует и в реальности: все зависит от Бога как от причины единства, ведь ничто не может существовать, не будучи в какой-то степени подобным единому [45]. Августин отождествляет форму или единство вещи с её числом: бытие зависит от бытия единым. Однако, поскольку ничто материальное, временное, подверженное изменениям не является вполне единым, все множественное зависит от единого в своем бытии [46]. В нашем знании отражено онтологическое первенство Единого: одно и то же является первым и эпистемологически и метафизически. Ничто из того, что не является единичным, не существует и не познаваемо. Если ничто в этом мире не является вполне единичным, то оно познаваемо только через абсолютный критерий единства. Доказательство существования Бога основывается на утверждении познаваемости истины, ведь это знание было бы невозможным, если бы не существовало Бога как абсолютного его критерия. Итак, благодаря этому доказательству мы не переходим от абсолютного незнания о Боге к знанию существования Бога, или от веры в существование Бога к знанию о Его существовании, но от неосознанного знания о Боге мы приходим к осознанному знанию о существовании Бога.
Доказательство Августина обращено ко многим оппонентам. Противореча скептикам, Августин показывает, что в несомненном существовании разума индивидуума заключается определенный исходный пункт познания. И если скептики отвергают всякое обращение к чувствам вследствие неспособности последних дать адекватное представление о мире, то Августин выдвигает определенность вечных истин математики и существования Бога. Скептики, пожалуй, правы в том, что данные органов чувств в очень большой степени индивидуальны; однако существует и другой, более общий мир, доступный человеческому разуму.
Августин противоречит и манихеям, которые считали божественное начало материальным и изменчивым: он утверждает, что Бог целиком и полностью един, поскольку он нематериален и неизменен. Чистый материализм, подобный манихейскому, не способен объяснить общую природу истины.
Споря с глупцом, который считает, что Бога нет, Августин утверждает, что существование Бога не только определенно — оно более определенно, чем существование человеческого Я. Доказательство этого начинается с утверждения бесспорного существования Я. Однако Августин приходит к выводу, что знание Бога предшествует всякому другому знанию. Поэтому знание Бога является основой знания самого себя. Невозможно знать себя, если не знаешь себя как несовершенное единство. Если Бог представляет собой основу всякого познания единства, то условием самопознания будет знание Бога.
И наконец, обращаясь к христианину, Августин пытается привести веру к пониманию. Достаточно верить в существование Бога, но лучше ещё и понимать это силами собственного разума.
Сильная сторона рассуждения Августина — в утверждении того, что Бог как критерий единства представляет собой основу всякого знания. Следовательно, существование Бога более бесспорно, чем существование нашего собственного разума. В то же время, наиболее сильный момент этого рассуждения представляет собой и его наиболее слабое место. Остается непроясненным то, каким образом мы можем обладать неосознанным, т. е. неизвестным нам знанием Бога. Каким образом Бог являет собой критерий всякого нашего знания, и в то же время Сам Бог остается нам неизвестным? Позднее мы увидим, что в объяснении неосознанного знания Августин прежде всего опирается на свойства памяти: мы обладаем этим знанием, но мы его забыли. Поскольку Бог как критерий единства всегда присутствует в нашем познании, обращение к памяти в данном случае не означает, что забытое знание использовалось только в прошлом. Критерий единства присутствует всегда, но мы не замечаем его участия в процессе познания, поскольку мы отвернулись от него, чтобы погрузиться в мирское. Таким образом, в доказательстве Августина отражается путь духовной жизни: наше внимание переключается с внешнего на внутреннее и с внутреннего на высшее. Бог всегда присутствует в человеческом уме, об этом нужно лишь напомнить.
ЛЕКЦИЯ 4
Правильно ли поступил бог, дав человеку свободную волю [47]
В рассмотренном ранее разделе трактата «О свободе воли» (11-1-17) Августин доказывал существование Бога и творение Богом всего сущего, т. е. всего благого. Теперь встаёт вопрос о том, следовало ли Богу дать человеку свободу выбора. Хотя непосредственной причиной морального зла является человеческая воля, а не Бог, все же остается неясным, избегает ли Бог ответственности за моральное зло, ведь он не только дал свободную волю человеку, но и сделал её такой, что она может быть использована во зло. Почему, спрашивает Эводий, Бог не сделал человеческую волю подобной справедливости, которая не может быть использована во зло? [48] Чтобы понять, в чем состоит различие между свободной волей и справедливостью относительно возможности совершения зла, следует их сопоставить. Ни одна из четырех главных добродетелей — справедливость, благоразумие, умеренность и смелость — не может быть использована во зло, все они необходимы для достойной жизни [49]. Правильное разумение охватывает все добродетели. А это не что иное, как согласование желаний с разумом и разума с естественным порядком и иерархией. Если правильное разумение проявляется в подчинении низшего высшему от природы, оно никогда не будет использовано во зло, ведь естественный порядок никак не может быть порочным. Противоположность добродетелям, которые необходимы и не могут быть использованы во зло, составляют телесные блага, например органы наших тел. Телесные блага не только могут использоваться неправильно, но и вообще без них можно вести достойную жизнь. Таким образом, существует два основных класса благ: необходимые блага и блага, без которых можно обойтись. Необходимые блага можно использовать только одним, правильным образом, тогда как необязательными благами можно пользоваться и хорошо, и дурно.
Человеческая воля стоит перед выбором между двумя этими классами благ: в качестве конечных могут быть выбраны необходимые или необязательные блага, неизменные или изменяющиеся. Свободная воля подобна добродетелям в том смысле, что она есть необходимое благо. Добродетель должна быть выбрана, а без свободной воли выбор невозможен. Мы ожидали бы от Августина утверждения, что воля необходима для того, чтобы усвоить необходимые блага, которые не могут быть использованы во зло. В действительности воля не необходима для того, чтобы сделать неизменное благо своим благом, будто неизменное благо может стать индивидуальным. Раз неизменное благо является всеобщим, воля необходима для того, чтобы сделать себя причастным всеобщему. Неизменное благо находится вне человеческого Я и поэтому оно должно быть выбрано [50]. Выбрав добродетель, воля становится подобной неизменному и всеобщему благу. Когда в качестве конечных целей выбираются вещи телесные, мы обычно пытаемся достичь нашего частного блага за счет блага других [51]. В качестве окончательного воля может выбрать всеобщее (неизменное, нематериальное) благо или частное (изменяющееся, материальное) благо: в соответствии с первым, воля делает нас подобными тому, что превышает нас, и тому, что является общим для всех; в соответствии с последним, мы стремимся сделать своим достоянием то, что ниже нас. Таким образом, свободная воля подобна телесным благам, поскольку она также может быть использована во зло. Телесные вещи сами по себе являются благами, как и свободная воля; зло в них происходит от неправильного их использования, но не от их природы.
