Украина. Сон разума - Калинина Асия (полные книги .txt) 📗
И что же происходит, когда у человека нет качеств, подвигающих его к синергическому поведению? Он застывает в одной позиции. Улицкая привыкла воспринимать русскую власть и советскую ментальность критически, перенесла она эту особенность и в новую жизнь.
А это уже другая действительность. Тоталитаризм, претензия власти на точку зрения как истину в последней инстанции остались в прошлом. Если в СССР критика власти не допускалась, в новой России она стала визитной карточкой нового времени. Того же Ельцина критиковали так, как не снилось ни одному западному лидеру. Не гнушались подчас и откровенными оскорблениями. И никому Борис Николаевич не ответил, никто не понес наказания. Сегодня модно ругать Ельцина, но мало кто помнит, каким пышным цветом расцвела при нем свобода слова. Так же свободно критикуется и Владимир Путин.
Но для Улицкой по старой привычке новая российская власть — такая же тоталитарная. А русский человек — такой же неразвитый, каким, по ее мнению, был человек советский. Он не избавился от имперского мышления, от лени, от неприятия западных свободных ценностей, государственного признания гомосексуальной семьи например.
Переход на новый уровень душа Улицкой поняла своеобразно. Однажды приняв либерализм как непреложную истину, она так и стоит на этой мировоззренческой позиции. Но любая душа требует развития! В ее случае это должен быть путь от идеи отрицания к идее понимания противоположности. И подчиняясь зову души, Улицкая сделала шаги в этом направлении. Но это оказался путь наименьшего сопротивления. Улицкая стала руководителем проекта «Другой, другие, о других». Книги, издающиеся в этой серии, учат детей воспринимать толерантно людей другой религии, другой сексуальной ориентации. Важная задача, согласна. Но важнее ли она задачи понимать и принимать нечто более масштабное — свой народ? И как можно, призывая принимать «другое» в любом, казалось бы, виде, — категорически не принимать такую огромную часть действительности — большинство 145-миллионного населения страны? Где здесь логика? И как можно быть настолько высокого мнения о себе, чтобы считать, что ты можешь этих людей, которые сеют, пашут, строят, растят детей и, когда надо, грудью встают на защиту своей страны, как можно думать, что ты можешь научить их уму-разуму?
Это противоречие в позиции писательницы заметил и Захар Прилепин. Вот что он отмечал:
«Юрий Олеша писал про интеллигенцию: „У нас есть специальность — интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берет на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг…“
Здесь — внимание. Тот класс людей, что мнит себя сегодня интеллигенцией и те, кого совместно считают интеллигенцией Т. Н. Толстая и Л. Е. Улицкая:
а) не сомневаются в своей правоте;
б) не страдают в том смысле, о котором говорил Олеша;
в) не раздваиваются, а последовательно отстаивают исключительно собственную правоту;
г) никогда не берут на себя вину;
д) никогда не раскаиваются — даже в тех вещах, в которых виноваты самым очевидным образом;
е) и, наконец, если представления о подвиге, скажем, А. П. Чехова (будет война — поеду врачом на войну) не вступали в противоречия с представлениями о подвиге в народе — то нынешние представления о подвиге в среде „интеллигенции“ в самом лучшем случае могут вызвать в народе удивление» [90].
Такое большое биополе, как вы помните, создает иллюзии. И главная из этих иллюзий — иллюзия самодостаточности. Она формирует у человека чувство безотчетной уверенности в себе, чувство превосходства над другими. Заметив в себе эти качества, человек с большим биополем должен насторожиться, встревожиться и начать бороться с ними. Как это делали великие люди, учителя человечества. Иммануил Кант (человек с большим биополем) писал после месяцев борьбы с собой: «Прежнее ослепляющее превосходство уходит. Я учусь уважать людей».
Но люди, подобные Улицкой, как в прошлые века, так и сегодня, склонны считать себя (это происходит бессознательно) учителями темного большинства. Именно так раскололось русское общество еще во времена Петра Первого. Эти люди подвержены своеобразному комплексу — комплексу мессии, и все их ошибки именно отсюда. Вот уже несколько веков эти люди все просвещают, просвещают темный русский народ, гнутся под тяжестью своей ноши, но не бросают ее. Как отказаться от столь почетной миссии!
Если бы это был не комплекс, такой человек мог бы задать себе простой вопрос: «Как это может быть так, что 86 % населения — дураки, рабы пропаганды?» Могли бы спросить себя: «Как в век полной доступности к любой информации эти люди делают выбор, кажущийся им рабским?» Ведь «Крымнаш» — это, с их точки зрения, имперское настроение. Хотеть находиться в империи, по мнению Улицкой, могут только рабы. Но она могла бы задать еще один вопрос, тот самый, ключевой: «Как эти рабы могли победить в той жестокой битве?» Этот вопрос потянул бы за собой и следующий: «Почему свободная Европа так быстро пала к ногам диктатора?» Именно так, как это и делают рабы? Кто же на самом деле раб, а кто свободен?
Но такие вопросы не мучают Людмилу Улицкую. Ее мучает вот что:
«Культура потерпела в России жестокое поражение, и мы, люди культуры, не можем изменить самоубийственной политики нашего государства. В интеллектуальном сообществе нашей страны произошел раскол: снова, как в начале века, против войны выступает меньшинство. Моя страна каждый день приближает мир к новой войне, наш милитаризм уже поточил когти в Чечне и в Грузии, теперь тренируется в Крыму и на Украине. Прощай, Европа, боюсь, что нам никогда не удастся войти в европейскую семью народов» [91].
Полного искажения фактов Улицкая не замечает. Не помнит разгула терроризма в Чечне с похищением людей, отрезанными и выставленными напоказ головами западных дипломатов, со взорванными жилыми домами, с захваченными больницами и школами, с убитыми женщинами и детьми. Подобно американскому телевидению, она «отключает микрофон» очевидцам из зоны осетино-грузинского конфликта, которые пытаются донести правду: это Грузия устроила геноцид мирного населения, а Россия вступилась. Мимо ее внимания прошла и этическая катастрофа, которая произошла с европейским обществом: оно не заметило сожжения мирных людей в Одессе. Более того, Улицкая присоединилась к этому обществу. Ни слова осуждения из ее уст не прозвучало. Не трогают ее и многочисленные кадры с расстрелом из тяжелых орудий мирного населения на Донбассе, уничтоженные города и поселки. В ее голове происходит перевертыш: возмущение русских людей подобным геноцидом она считает поддержкой войны. У нее не возникает ощущения противоречия: почему это поддерживающие войну россияне гонят и гонят на Донбасс колонны с гуманитарным грузом, а выступающие против войны киевские власти все просят и просят оружия у западных покровителей, все вооружаются и вооружаются. Все смешалось в доме Облонских (с)…
Не замечает Улицкая и абсурдности своих утверждений. Улицкая выносит приговор политике российского руководства: она агрессивна и разрушительна. Одновременно она признается: «Я не разбираюсь в политике». И даже уточняет: «Я даже не пытаюсь разобраться» …Почему же тогда выносится политическое суждение? Да еще с претензией на объективность? Это все равно, что я, гуманитарий, стала бы судить о формулах из высшей математики. Или заявив: «Я не разбираюсь в музыке», — стала бы давать советы дирижеру симфонического оркестра. Как подобным образом может вести себя умный человек? Только если он находится в плену своих заблуждений.
Вот так большое биополе создает иллюзии, так формируются заблуждения, понять их, преодолев иллюзии, сложно. Иногда, как видите, невозможно. Если бы Улицкой была доступна скрытая информация, она бы увидела, что дисбаланс энергий (2222, 44, 8–3, 6) и отсутствие признаков подлинного стремления к истине (нет чисел 5 и 7) определило все ее поведение. Эта информация сообщает со всей очевидностью: Улицкая оторвана от реальности, не понимает ее! Но при этом выступает в качестве эксперта по пониманию реальности.
