Finis Mundi. Записи радиопередач - Дугин Александр Гельевич (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Я молчу.
— Помнишь, Иоанн в Откровении сказал? В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают умереть, но смерть убежит от них”. Что же скажи, страшнее, если смерть убежит от тебя, когда ты будешь звать ее и искать ее? А ты будешь искать. Как прольешь кровь? Как нарушишь закон?”
Борис Савинков идет иным путем, нежели Ваня Каляев, но эти пути неразрывно переплетены — путь народного, рыдающего, жертвенного, женственного мистика и трагический путь холодного сверхчеловека. На самом деле, они повязаны глубинным родством — нервный религиозный фанатик-парадоксалист не так слаб, как можно было бы заподозрить. Он истинный аскет, он подчиняет свое существо невероятной дисциплине. Он в некотором смысле не менее жесток и холоден, чем Савинков. Он встает, идет и убивает. Высокий и чистый идеал для него затмевает всякую реальность. Но и сам Савинков, предстающий в своих текстах отрешенным и спокойным, рассудительным и бесстрастным, постоянно выказывает удивительную тонкость души. Он с нежностью смотрит на то. как чистые, красивые и возвышенные юноши и девушки жертвенно приходят, чтобы отдать свои тела и души, главное души — эти тонкие, чувствительные, алчущие истины и красоты души — в жестокое, мученическое дело Революции, дело Террора. Для Савинкова они братья и сестры, дети, возлюбленные, родные, ангелы. Он с тихой строгостью всматривается в смерть — свою и чужую, в смерть товарищей и жертв. Там, за бархатной завесой, за опадающей известкой скудного материального мира — торжественный, бархатный покой Истинного Бытия, лучи Нового Града. В Боевой Организации Бориса Савинкова, в революционном терроре сходятся воедино в призматической концентрации все силовые линии русской истории, пошедшей после жутких лет Раскола. после аввакумового сожжения. по страшным и тайным путям, где святость уже более не отделима от преступления, а бунт чреват высокой страстью к Возврату. Революционный нигилизм русских революционеров — прямое и нетронутое продолжение восстания “параллельной России”, загнанной уже Тишайшим и окончательно забитой Петром в скиты, болота, леса, горы и безлюдные берега окраин. Мы никогда не поймем русскую историю, если мы не поймем раскола, внутренней двойственности Руси и России, тайного противостояния, где восстание и бунт, Революция глубоко, отчаянно консервативны, а реакция — либеральна и прогрессивна. После 1666 го года все в России перевернуто с ног на голову. Узурпация считается легитимной, защитники Традиции приравнены к ниспровергателям устоев. Там, только там корни жизни и жеста Бориса Савинкова, великого русского национального террориста, убийцы, освященного высоким призванием, палача, исполняющего ангельскую миссию… Борис Савинков, самое интересное, самое нагруженное смыслом, самое символическое и трагическое, самое знаковое в истории русской революции, в трагической и парадоксальной летописи национального террора.
Покушение на Плеве удается. Хотя не с первой попытки. Сам Савинков описывает его в своих “Воспоминаниях террориста” так —
“Прошло несколько секунд. Сазонов исчез толпе, но я знал, что он идет по Измайловскому проспекту параллельно Варшавской гостинице. Эти несколько секунд показались мне бесконечно долгими. Вдруг в однообразный шум улицы ворвался тяжелый и грузный, странный звук. Будто кто-то ударил чугунным молотом по чугунной плите. В ту же секунду задребезжали жалобно разбитые в окнах стекла. Я увидел, как от земли узкой воронкой взвился столб серо-желтого, почти черного по краям дыма. Столб этот, все расширяясь, затопил на высоте пятого этажа всю улицу. Он рассеялся также быстро, как и поднялся. Мне показалось, что я видел в дыму какие-то черные обломки.
Когда я подбежал к месту взрыва, дым уже рассеялся. Пахло гарью. Прямо передо мной, шагах в четырех от тротуара на запыленной мостовой я увидел Егора Сазонова. Он полулежал на земле, опираясь левой рукой о камни и склонив голову на правый бок. Фуражка слетела у него с головы, и его темно-каштановые кудри упали на лоб. Лицо было бледно, кое-где по лбу и по щекам текли струйки крови. Глаза были мутны и полузакрыты. Ниже живота начиналось темное кровавое пятно, которое, расползаясь, образовывало большую багряную лужу у его ног.
Странно, но в этот момент я совсем не заметил, что в нескольких шагах от Егора Сазонова лежал изуродованный труп Плеве.”
Покушение удалось. Плеве нет. Магия Системы подорвана. Как много, как много добиться лишь индивидуальным террором! Все в нерешительности и даже если ненавидят, люто ненавидят, то молчат, от страха от обессиливающего влажного гипноза всемогущества Власти. И в этот момент, когда тяжесть всего карательного, репрессивного аппарата парализует волю и действия, находятся мистические воины, пробужденные, восставшие, братья по апокалиптическому ордену Утренней Звезды — находятся и поднимаются над словами и укорами восходят к солнечным и жертвенным. мученическим пикам Террора. Террора как самопожертвования, как трагического прокладывания пути остальным. Ведь кто-то должен быть первым, кто-то должен начать, кто-то должен погубить себя, даже свою душу, чтобы открыть нации путь к Свободе, Справедливости и солнечному великому Будущему. Плеве нет. Свершилось. Брешь в каменной стене Системы прорвана. Поднимается пламенный воздух свободы. Качаются троны тиранов и узурпаторов, про западных, марионеточных карикатур на истинно духовные и истинно национальные ценности.
“Идет дело крестьянское, христианское…
Так говорит друг и брат Бориса Савинкова, Иван Каляев, тот. кто убьет губернатора —
Слушай, я верю: вот идет дело крестьянское, христианское, Христово. Во имя Бога, во имя Любви. Верю народ наш русский — народ Божий, в нем любовь, с ним Христос. Наше слово — воскресшее Слово: ей, гряди Господи! Иду убивать, а сам в Слово верую, поклоняюсь Христу. Больно мне, больно.”
Каляев, Сазонов, Дора Бриллиант, сам Борис Савинков — все они боевики-эсеры-террористы, народники исполнены мистическим переживанием бытия и общества. И снова вялый тлеющий мозжечок посредственности, трусоватого молчаливого большинства, брюзжит — вырожденцы, фанатики, извращенцы, инородцы, заговорщики, масоны, фашисты, экстремисты, садисты…
Ничего не понимают люди, брошенные в разверстое кровоточащее лоно вселенской полночи, изуродованные кукольные душонки слушателей, зрителей, читателей, тружеников и отдыхающих. Мы живем в сердце великой мистерии, апокалиптической драмы, финального акта Истории. Все силы, все энергии бытия. все смысловые и духовные линии Времени напряжены до предела. На карту поставлен исход и смысл самого творения. Решается все. Выбор тяжелее вселенной… И именно сегодня… И именно нами… И именно в России… Политика, общество, даже экономика не что-то отдельное — это лишь наиболее внешние, наиболее грубые и материальные области Великой Битвы, сумасшедшей, драматической борьбы, пронизывающей мир сверху донизу — от головокружительных высот ангелических небес до жгуче кровавых, плотских бездн раскаленного ада. Выбор касается всего и всех. Каменно нависло небо, тяжелая, мутная масса последней Луны над тем, кто выбирает между партией или идеологией, между тем или иным вождем, между тем или иным политическим проектом. За все будет сполна заплачено кровью, потоками крови, океанами крови. Не отговоритесь и не отсидитесь, не отмахнетесь и не отвертитесь, не спрячетесь и не прикинетесь простыми “телезрителями”, наивно вверяющими газетам и телеведущим, несущим преступную чепуху, змеино гипнотизирующим стадо покорных и восприимчивых ублюдков. последних людей заканчивающегося Железного века. Боевая организация социалистов-революцинеров поставила на карты свои жизни и души не из личной патологии. Просто наиболее тонкие и глубокие натуры переживают эсхатологическую драму остро и телесно — как собственно и следует ее переживать достойным и полноценным человеческим существам. Поэтому вопрос социализм или капитализм, свобода или рабство, нация, русский народ или космополитическая каста эксплуататоров — имеет для них метафизическое значение. Стоп. Кажется на лицо парадокс. Каким образом эсеры, нигилисты, ниспровергатели оказываются в числе защитников Традиции? Дело в том, что на самом деле, консерватизм — это еще не традиция. Русский раскол и особенно собор 1666–1667 годов лишил империю и официальную церковь эсхатологической легитимации, основанной на апокалиптической функции симфонии властей в православной державе, а русская монархия утратила смысл “держащего”, “катехона”. Истинная Святая Русь ушла в бега, под воду Китежа, в леса и скиты, в тайны логова бегунов и скрытников, в темные радения духовных христиан… На поверхности же осталась подделка, скорлупа, имитация, суррогат, картонный фасад с нарисованными зданиями. Этот омерзительный, безвкусный, малярийный, гниющий и чванливый Петербург… Консерваторы, по видимости, стали исполнять функции либералов и реформаторов, а истинные хранители Святой Руси, национального ковчега Спасения ушли в Революцию.
