Эмпириомонизм - Богданов Александр Александрович (мир книг .TXT) 📗
Итак, преобладание положительного подбора над отрицательным вызывает отклонение от «нормального» типа к новому; этот последний характеризуется в общем преобладанием «фантазии» над реалистической тенденцией, благодушного эклектизма — над монистической тенденцией, — относительной неустойчивостью направления воли, а в более резко выраженных случаях — прямо ее слабостью. Это тип разносторонний, но менее глубокий, тот тип, который Гейне обозначил как «эллинский». В Древней Греции он действительно был довольно распространен (главным образом именно в эпоху жизненного maximum'a ее культуры и начинающегося упадка). Сам Гейне — довольно типичный представитель «эллинизма» в этом смысле.
В наше время представителями такого «эллинизма» являются по преимуществу «артистические натуры». Для творчества образов, для занятия искусством этот тип наиболее благоприятен. Но все же и здесь крайние его представители обнаруживают только высокую «даровитость», но не создают ничего жизненно устойчивого, социально ценного. Чем в большей мере выступает на сцену отрицательный подбор — страдания и бедствия и тяжелый труд наряду с периодами счастья и наслаждения веселой жизнью, — тем больше возрастают здесь шансы гармонического, стройного, истинно художественного творчества и тем больше условий для жизненной реальности самых образов. «Даровитость» сменяется «талантом»; а когда интенсивность отрицательного подбора приближается к соответствию с интенсивностью положительного, то при громадном богатстве жизненного материала возникают условия для выработки артистического гения. Роль страдания в развитии истинно гармоничного творчества слишком хорошо известна и слишком часто подчеркивалась самими великими артистами, особенно поэтами. Страдание гармонизирует психическую жизнь, если она богата и могуча; недаром страдание налагает на лицо сильных людей отпечаток особенного «благородства», которое выражает собою принципиальное единство в направлении воли. Великое произведение, выстраданное гениальным артистом, — это жизненно стройное, монистически-идеализированное воплощение того бурного потока переживаний, который беспорядочно и неудержимо проносился в сознании артиста, пока гармонизирующая сила страдания не изменила его формы и направления сообразно своим законам. Это законы сильной жизни, которая не боится тяжелых ударов, которая побеждает боль, которая самую смерть делает для себя средством. Эти законы — тот высший реализм, который называют «объективностью» творчества, и то высшее единство переживаемого, которому поклоняются под именем гармонии и красоты.
Так разрушительная сила жизни превращается в творческую — там, где жизнь ее преодолевает.
Рассмотрим теперь другой тип уклонений от нашей «нормы»: при том же основном богатстве психической жизни преобладание отрицательного подбора, — разнообразие восприятий, «глубокая впечатлительность» — и много, очень много страданий, гораздо больше, чем наслаждения и счастья. В нашем мире, полном борьбы и противоречий, такое сочетание условий встречается гораздо чаще, чем обратный случай, только что рассмотренный нами; и однако, чистый тип, соответствующий этому случаю, встречается реже. Почему так — объяснить очень нетрудно.
Страдание — разрушительная сила: в нем выражается понижение энергии системы, уменьшение жизни; это — частичная смерть. Поэтому систематический перевес страдания над удовольствием, по-видимому, должен всегда вести к упадку системы, к ее деградации, а затем гибели. Это так бы и было, если бы все изменения психической системы протекали в сфере сознания; тогда непосредственный психический опыт прямо указывал бы человеку, в какую сторону направляется его жизненный процесс, в сторону развития или разрушения. Но сознание соответствует только главной координации изменений психики; а в нее входят далеко не все «непосредственные переживания», и даже не большая их часть. Как мы выяснили, за пределами психического опыта, в жизненной связи с главной координацией существует масса других, более мелких группировок, в которых и протекает наибольшая часть непосредственных переживаний данной системы. За сознанием скрывается «бессознательное», точнее — «внесознательное», потому что форма организации этих группировок та же, именно ассоциативная, и если они не «сознаются», то по той же причине, по которой человек не может непосредственно «сознавать» переживаний другого человека, — по причине относительной самостоятельности этих группировок [102]. Таким образом, психический организм гораздо шире, чем область сознания, — «переживается» гораздо больше, чем «сознается».
Очевидно, что «за пределами сознания» может происходить накопление энергии, в то самое время как в сфере сознания — ее растрата; и тогда, несмотря на то что в сознании преобладает окраска отрицательного подбора — страдание, психика в целом может не приходить в упадок, а развиваться, и даже не только качественно — в смысле стройности и единства, но и количественно — в смысле богатства содержания. Тогда и получится тот тип психического развития, о котором мы будем сейчас говорить. Но естественно, что так бывает далеко не всегда, и даже скорее лишь в меньшинстве случаев. Гораздо чаще растрата жизни, происходящая в сфере сознания, не вознаграждается ее стихийным ростом за его пределами; и страдания истощают психику, ведут ее к деградации — жизнь разбивается.
Пусть перед нами могучая натура, полная стихийных сил жизни, способная развиваться сквозь массу страданий, вновь и вновь почерпающая из темной глубины внесознательного ту энергию, которую уносят от нее жестокие воздействия «внешнего мира». Тяжелый молот страдания дробит и уничтожает все, что есть в этой психике слабого, непрочного, мелкого. В какую же форму она тогда выковывается?
В «идеальной» психике, судьба которой одинаково полна счастья и горя, наслаждений и боли, страдания приносят с собой двойную тенденцию жизни, реалистическую и монистическую: разбивая все неустойчивое и дисгармоничное, они не в силах подорвать ни тех жизненных комбинаций, которые имеют опору в повторяющихся влияниях среды, ни тех, которые, будучи сами по себе гармонически-целостны, в то же время гармонически сплетаются со множеством других, прочных и устойчивых комбинаций. Но получится ли то же самое при измененных условиях — когда жизнь дает гораздо больше страданий, когда могучую психику систематически преследует судьба?
Злая судьба — это внешние силы, это среда, это «реальность». Реалистические образы, прочность которых зависит от их «реальной» основы — повторяющихся воздействий среды, — окрашиваются в громадном большинстве интенсивно мрачным цветом: против них направляется отрицательный подбор гораздо интенсивнее, чем при более «справедливой» судьбе, и он подрывает их жизненное значение в общей системе психики. Они не устраняются: этого отрицательный подбор, вообще говоря, сделать не в силах, раз дело идет о таких образах, в которых отражаются вновь и вновь повторяющиеся влияния среды; но они бледнеют, и не в них концентрируется жизнь сознания. Наибольшую роль в психическом творчестве играют те немногие «реалистические» комплексы, которые окрашиваются не отрицательным, а положительным аффекционалом (намеки самой жизни на счастье), и еще больше — те производные от «реальных» комбинаций, которые сами не «реальны», т. е. не имеют себе прямой опоры во внешней среде, но постоянно сопровождаются положительным аффекционалом (идеальные картины счастья). Это налагает на все развитие психики тот своеобразный отпечаток, который характеризуется словом «утопизм». Утопизм есть не простая «мечтательность» и не простое «фантазирование»: мечтатель и фантаст отличаются богатством и неустойчивостью возникающих психических комбинаций, причем у первого они более бледны, у второго — более ярки; у «утописта» продукты творчества немногочисленны, но очень устойчивы, потому что преобладание отрицательного подбора не допускает «легкой игры фантазии» и разрушает наибольшую часть ее результатов.
