За Маркса - Альтюссер Луи (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Именно это несоответствие между историческими задачами и условиями, в которых их приходится решать, может объяснить факт обращения к этой идеологии. И в самом деле, темы социалистического гуманизма указывают на существование реальных проблем: это новые исторические, экономические, политические и идеологические проблемы, которые сталинский период оставил в тени, хотя он их и породил в процессе построения социализма: проблемы экономических, политических и культурных форм организации, соответствующих уровню развития, достигнутому социалистическими производительными силами; проблемы новых форм индивидуального развития в том новом историческом периоде, когда государство уже не берет на себя ответственности за судьбу каждого, используя при этом инструменты принуждения, управления или контроля, — когда каждый человек объективно стоит перед выбором, т. е. перед трудной задачей своими силами стать тем, кто он есть. Темы социалистического гуманизма (свободное развитие индивида, уважение к социалистической законности, достоинство личности и т. д.) — это способ, которым советские люди и другие социалисты переживают свое отношение к этим проблемам, т. е. к условиям, в которых они встают. Довольно примечательным кажется тот факт, что в большинстве стран социалистической демократии и в Советском Союзе в полном соответствии с необходимостью их развития проблемы политики и морали выходят на первый план, что этими проблемами заняты и западные партии. Но не менее примечательно и удивительно и то, что порой, причем все чаще и чаще, эти проблемы теоретически рассматриваются с помощью понятий, относящихся к раннему периоду развития Маркса, являющихся составной частью его философии человека: понятия отчуждения, раскола, фетишизма, целостного человека и т. д. Между тем, рассмотренные сами по себе, эти проблемы по своей сути являются проблемами, которые отнюдь не требуют какой — то «философии человека», но касаются разработки новых форм организации экономической, политической и культурной жизни (включая и новые формы индивидуального развития) социалистических стран в период отмирания или преодоления диктатуры пролетариата. Почему же тогда некоторые идеологи ставят эти проблемы, используя понятия какой — то философии человека, — вместо того, чтобы открыто, точно и строго ставить их с помощью экономических, политических, идеологических и т. д. терминов марксистской теории? Почему множество марксистских философов ощущают, по — видимому, потребность прибегать к помощи идеологического домарксистского понятия отчуждения для того, чтобы, как им кажется, помыслить и «разрешить» эти конкретные исторические проблемы?
Вряд ли стоило бы привлекать внимание к этому идеологическому искушению, если бы оно по — своему не содержало в себе указания на определенную необходимость, которая, тем не менее, не может защитить себя ссылкой на другие, вполне обоснованные формы необходимости. Конечно, коммунисты несомненно правы, когда противопоставляют экономическую, социальную, политическую и культурную реальность социализма «бесчеловечности» империализма как целого; несомненно и то, что этот контраст является составной частью конфронтации и борьбы социализма и империализма. И тем не менее столь же опасным было бы, не проводя различений и не делая оговорок, так, словно это теоретическое понятие, использовать такое идеологическое понятие, как гуманизм, с которым, что бы мы с ним ни делали, связаны ассоциации идеологического бессознательного и которое с легкостью смыкается с темами мелкобуржуазного происхождения (как известно, мелкая буржуазия, которой Ленин предсказывал прекрасную будущность, еще отнюдь не была похоронена Историей).
И тем самым мы подходим к более глубокой причине, назвать которую довольно трудно. Эта опора на идеологию в определенных границах может быть понята и как эрзац опоры на теорию. Здесь мы вновь сталкиваемся с сегодняшними теоретическими условиями, оставленными марксизму в наследство его прошлым — не только догматизмом сталинского периода, но и давним наследием чудовищных оппортунистических интерпретаций эпохи Второго Интернационала, с которыми Ленин боролся всю свою жизнь, но которые тоже еще не были похоронены историей. Эти условия были тяжкими оковами для развития марксистской теории, без которого она неспособна разработать именно те понятия, которых требуют новые проблемы: понятия, которые позволили бы ей сегодня поставить эти проблемы в научных, а не идеологических терминах; которые позволили бы ей назвать вещи своими именами, т. е. соответствующими марксистскими понятиями, вместо того чтобы обозначать их, как это чаще всего случается, понятиями идеологическими (отчуждение) или же понятиями, вообще лишенными определенного статуса.
Так, достоин сожаления тот факт, что понятие, которым коммунисты обозначают важный исторический феномен истории СССР и рабочего движения: понятие «культа личности», если считать его теоретическим понятием, просто невозможно найти и классифицировать в рамках марксистской теории; разумеется, с его помощью можно описать и осудить определенный стиль поведения, и поэтому оно может обладать двойной практической ценностью, но насколько мне известно, Маркс никогда не считал, что стиль политического поведения может быть прямо уподоблен исторической категории, т. е. понятию теории исторического материализма: поскольку если он и обозначает некую реальность, то он все же не является ее понятием. Между тем все, что было сказано о «культе личности», касается области надстройки, т. е. государственной организации и идеологий; более того, касается в общем и целом только этой области, о которой мы из марксистской теории знаем, что она обладает «относительной автономией» (а это объясняет, в теории, что социалистический базис в основных чертах мог беспрепятственно развиваться в течение всего этого периода заблуждений, касавшихся надстройки). Почему же существующие, известные и признанные марксистские понятия не были привлечены для того, чтобы помыслить этот феномен, который на деле был описан как стиль поведения и соотнесен с «психологией» одного человека, т. е. просто описан, а не помыслен? И если «психология» одного человека смогла стать фактором, играющим историческую роль, то почему бы не поставить в марксистских терминах вопрос об исторических условиях возможности этого мнимого восхождения «психологии» до статуса и измерения исторического факта? Принципы марксизма содержат в себе средства, необходимые для того, чтобы поставить эту проблему в теоретических терминах и тем самым прояснить ее и подготовить к разрешению.
То, что я выбрал именно эти два примера — понятие отчуждения и понятие «культа личности», — было отнюдь не случайным. Поскольку объектом понятий социалистического гуманизма (в особенности проблем права и личности) тоже являются проблемы, относящиеся к области надстройки: государственная организация, политическая жизнь, мораль, идеологии и т. д. И трудно отказаться от мысли, что опора на идеологию и здесь — самый короткий путь, эрзац неудовлетворительной теории. Неудовлетворительной, но неявно присутствующей и возможной. В этом тогда и заключается роль этого искушения идеологией: избавиться от этого отсутствия, этого отставания, этой дистанции, не признавая их открыто и превращая, как говорил Энгельс, свою потребность и свое нетерпение в теоретический аргумент, т. е. принимая потребность в теории за саму теорию. Философский гуманизм, угрожающий нам и ссылающийся в свою защиту на беспрецедентные достижения самого социализма, и есть то дополнение, которое дает некоторым марксистским идеологам ощущение теории, которая у них отсутствует: ощущение, которое не может заменить собой тот самый ценный дар, которым мы обязаны Марксу: возможность научного познания.
И поэтому если социалистический гуманизм стоит на повестке дня, то веские основания, которые эта идеология может привести в свою пользу, ни в коем случае не могут служить залогом основаниям, лишенным всякого веса; в противном же случае мы неизбежно станем смешивать идеологию с научной теорией.
